Неточные совпадения
«Будьте вы прокляты!» — думает, вероятно, он, и чиновники то же, конечно, думают; только
переводчик Кичибе ничего не думает: ему все равно,
возьмут ли Японию, нет ли, он продолжает улыбаться, показывать свои фортепиано изо рту, хикает и перед губернатором, и перед нами.
Нечего было делать: его превосходительство прислал сказать, что
переводчики перепутали — это обыкновенная их отговорка, когда они попробуют какую-нибудь меру и она не удастся, — что он согласен на доставку провизии голландцами по-прежнему и просит только принять некоторое количество ее в подарок, за который он готов
взять контр-презент.
— Да, сделайте милость, — продолжал
переводчик, — насчет женщин тоже… Один американец
взял нашу женщину за руку; у нас так строго на этот счет, что муж, пожалуй, и разведется с нею. От этого они и бегают от чужих.
Он не прочь и покутить: часто просил шампанского и один раз, при Накамуре, так напился с четырех бокалов, что вздумал было рассуждать сам, не переводить того, что ему говорили; но ему сказали, что
возьмут другого
переводчика.
Но баниосы не обрадовались бы, узнавши, что мы идем в Едо. Им об этом не сказали ни слова. Просили только приехать завтра опять,
взять бумаги да подарки губернаторам и
переводчикам, еще прислать, как можно больше, воды и провизии. Они не подозревают, что мы сбираемся продовольствоваться этой провизией — на пути к Едо! Что-то будет завтра?
Нам хотелось поговорить, но
переводчика не было дома. У моего товарища был портрет Сейоло, снятый им за несколько дней перед тем посредством фотографии. Он сделал два снимка: один себе, а другой так, на случай. Я
взял портрет и показал его сначала Сейоло: он посмотрел и громко захохотал, потом передал жене. «Сейоло, Сейоло!» — заговорила она, со смехом указывая на мужа, опять смотрела на портрет и продолжала смеяться. Потом отдала портрет мне. Сейоло
взял его и стал пристально рассматривать.
И когда, сообразивши все приметы в театре, решили, что, должно быть, мать этой девушки не говорит по — французски, Жюли
взяла с собою Сержа
переводчиком.
Хаджи-Мурат взглянул на Марью Дмитриевну и одобрительно кивнул головой. Потом он
взял из рук Элдара шашку и подал Ивану Матвеевичу. Иван Матвеевич
взял шашку и сказал
переводчику...
— Он боится, чтобы мы не отравили его, — сказала Марья Васильевна мужу. — Он
взял, где я
взяла. — И тотчас обратилась к Хаджи-Мурату через
переводчика, спрашивая, когда он теперь опять будет молиться. Хаджи-Мурат поднял пять пальцев и показал на солнце.
В дверях комнаты показался Элдар с чем-то большим белым через плечо и с шашкой в руке. Хаджи-Мурат поманил его, и Элдар подошел своими большими шагами к Хаджи-Мурату и подал ему белую бурку и шашку. Хаджи-Мурат встал,
взял бурку и, перекинув ее через руку, подал Марье Дмитриевне, что-то сказав
переводчику.
Переводчик сказал...
На пути в Россию ему оставался один немецкий Берлин; нужно было только
взять на железной дороге сквозной билет в Россию, и
переводчик с иностранных языков купцу больше не нужен.
Китайцы загалдели, стали через нашего проводника-переводчика высчитывать, сколько у них солдаты пожгли дров и каолиновой соломы, сколько
взяли для лошадей чумизы. Наш хозяин ничего не говорил. Он только держал в руках пятирублевку и грустно, как будто стыдясь за Давыдова, смотрел на него.
— А как вашей светлости доложить? — хладнокровно ответил
переводчик. — Я сам в толк не
возьму…