Неточные совпадения
Самгин внимательно наблюдал, сидя в углу на кушетке и пережевывая хлеб
с ветчиной. Он видел, что Макаров ведет
себя, как хозяин в доме,
взял с рояля
свечу, зажег ее, спросил у Дуняши бумаги и чернил и ушел
с нею. Алина, покашливая, глубоко вздыхала, как будто поднимала и не могла поднять какие-то тяжести. Поставив локти на стол, опираясь скулами на ладони, она спрашивала Судакова...
— Ох, помирать скоро, Андрошка… О душе надо подумать. Прежние-то люди больше нас о душе думали: и греха было больше, и спасения было больше, а мы ни богу
свеча ни черту кочерга. Вот хоть тебя
взять: напал на деньги и съежился весь. Из пушки тебя не прошибешь, а ведь подохнешь —
с собой ничего не
возьмешь. И все мы такие, Андрошка… Хороши, пока голодны, а как насосались — и конец.
Тот сначала своими жестами усыпил его, и что потом было
с офицером в этом сне, — он не помнит; но когда очнулся, магнетизер велел ему
взять ванну и дал ему при этом восковую свечку, полотенчико и небольшое зеркальце… «Свечку эту, говорит, вы зажгите и садитесь
с нею и
с зеркальцем в ванну, а когда вы там почувствуете сильную тоску под ложечкой, то окунитесь… свечка при этом — не бойтесь — не погаснет, а потом, не выходя из ванны, протрите полотенчиком зеркальце и,
светя себе свечкою, взгляните в него…
— Ни одной ночи, — говорит, — бедная, не спала: все, бывало, ходила в белый зал гулять, куда, кроме как для балов, никто и не хаживал. Выйдет, бывало, туда таково страшно, без
свечи, и все ходит, или сядет у окна, в которое
с улицы фонарь
светит, да на портрет Марии Феодоровны смотрит, а у самой из глаз слезы текут. — Надо полагать, что она до самых последних минут колебалась, но потом преданность ее
взяла верх над сердцем, и она переломила
себя и
с той поры словно от княжны оторвалась.
Я думаю, что если бы смельчак в эту страшную ночь
взял свечу или фонарь и, осенив, или даже не осенив
себя крестным знамением, вошел на чердак, медленно раздвигая перед
собой огнем
свечи ужас ночи и освещая балки, песок, боров, покрытый паутиной, и забытые столяровой женою пелеринки, — добрался до Ильича, и ежели бы, не поддавшись чувству страха, поднял фонарь на высоту лица, то он увидел бы знакомое худощавое тело
с ногами, стоящими на земле (веревка опустилась), безжизненно согнувшееся на-бок,
с расстегнутым воротом рубахи, под которою не видно креста, и опущенную на грудь голову, и доброе лицо
с открытыми, невидящими глазами, и кроткую, виноватую улыбку, и строгое спокойствие, и тишину на всем.
— Не хорохорься попусту. Неужели нам
с тобою, старым друзьям, нельзя и пошутить друг над другом? Конечно, тебя покупать не стану. Живи
себе по-своему. А все-таки что хочу, то и сделаю. Ах я, дурень, дурень! — вдруг вскрикнул Кудряшов, хлопнув
себя по лбу. — Сидим столько времени, а я тебе главной достопримечательности-то и не показал. Ты говоришь: есть, пить и спать? Я тебе сейчас такую штуку покажу, что ты откажешься от своих слов. Пойдем.
Возьми свечу.