Неточные совпадения
Красноватые пятна
огней становились всё больше и светлей; стали
видны пали ограды, черная фигура движущегося часового, полосатый столб и будка.
Геология Такунчи такова: около устья река подмывает высокую террасу, основание которой слагается из красивых глинистых сланцев с тонкими прослойками серых песчаников. Немного выше с правой стороны
видны обнажения весьма древних конгломератов, которые имеют такой вид, как будто они побывали в
огне. Далее, с левой стороны, идет акмуровидный гранит с плитняковой отдельностью, а выше — опять глинистые сланцы с весьма интенсивной складчатостью.
Было приятно слушать добрые слова, глядя, как играет в печи красный и золотой
огонь, как над котлами вздымаются молочные облака пара, оседая сизым инеем на досках косой крыши, — сквозь мохнатые щели ее
видны голубые ленты неба. Ветер стал тише, где-то светит солнце, весь двор точно стеклянной пылью досыпан, на улице взвизгивают полозья саней, голубой дым вьется из труб дома, легкие тени скользят по снегу, тоже что-то рассказывая.
— Князь, — сказал Перстень, — должно быть, близко стан; я чаю, за этим пригорком и
огни будут
видны. Дозволь, я пойду повысмотрю, что и как; мне это дело обычное, довольно я их за Волгой встречал; а ты бы пока ребятам дал вздохнуть да осмотреться.
Сумрак в кухне стал гуще, а
огонь лампады ярче и глаза скорбящей богоматери яснее
видны.
Я быстро зажигаю
огонь, пью воду прямо из графина, потом спешу к открытому окну. Погода на дворе великолепная. Пахнет сеном и чем-то еще очень хорошим.
Видны мне зубцы палисадника, сонные, тощие деревца у окна, дорога, темная полоса леса; на небе спокойная, очень яркая луна и ни одного облака. Тишина, не шевельнется ни один лист. Мне кажется, что все смотрит на меня и прислушивается, как я буду умирать…
Синим, густым, пьянящим, ароматным фимиамом наполнился храм, и сквозь слои дыма едва стали
видны разноцветные
огни лампад, сделанных из прозрачных камней, — лампад, оправленных в резное золото и подвешенных к потолку на длинных серебряных цепях.
Лодка плавно повернулась и пошла назад к гавани, где
огни фонарей столпились в разноцветную группу и
видны были стволы мачт.
Еще продолжается молчание. Чиновники и граждане в изумлении. Вдруг колеблются толпы народные, и громко раздаются восклицания: «Марфа! Марфа!» Она всходит на железные ступени, тихо и величаво; взирает на бесчисленное собрание граждан и безмолвствует… Важность и скорбь
видны на бледном лице ее… Но скоро осененный горестию взор блеснул
огнем вдохновения, бледное лицо покрылось румянцем, и Марфа вещала...
Прошло около часа. Зеленый
огонь погас, и не стало видно теней. Луна уже стояла высоко над домом и освещала спящий сад, дорожки; георгины и розы в цветнике перед домом были отчетливо
видны и казались все одного цвета. Становилось очень холодно. Я вышел из сада, подобрал на дороге свое пальто и не спеша побрел домой.
Войдя в кухню, он нащупал жестянку со спичками и, пока синим
огнем горела сера, успел разглядеть Матвея, который лежал по-прежнему на полу около стола, но уже был накрыт белою простыней, и были
видны только его сапоги.
Зодчий удаляется. Поэт спускается к морю и садится на скамью. Сумерки быстро сгущаются. Рог ветра трубит, пыль клубится, гроза приближается, толпа глухо ропщет вдали, на моле, откуда
видны сигнальные
огни. Вверху, над скамьею, вырастает Дочь Зодчего. Ветер играет в ее черных волосах, среди которых светлый лик ее — как день.
Он весь сиял, как будто от луны;
Малейшие подробности одежды,
Черты лица все были мне
видны,
И томно так приподымались вежды,
И так глаза казалися полны
Любви и слез, и грусти и надежды,
Таким горели сдержанным
огнем,
Как я еще не видывал их днем.
Меж тем Михаил Андреевич появился переодетый в чистое белье, но гневный и страшно недовольный. Ему доложили, что мужики опять собираются и просят велеть погасить
огни. Глафира рассеяла его гнев: она предложила прогулку в Аленин Верх, где мужики добывают из дерева живой
огонь, а на это время в парадных комнатах, окна которых
видны из деревни, погасят
огни.
За стеклянной дверью
видны две тени… Аптекарша припускает
огня в лампе и спешит к двери, чтобы отпереть, и ей уже не скучно, и не досадно, и не хочется плакать, а только сильно стучит сердце. Входят толстяк доктор и тонкий Обтесов. Теперь уж их можно рассмотреть. Толстобрюхий доктор смугл, бородат и неповоротлив. При каждом малейшем движении на нем трещит китель и на лице выступает пот. Офицер же розов, безус, женоподобен и гибок, как английский хлыст.
Марья Петровна не долго слушала Кирьякова, но уже чувствует, что он надоел ей, опротивел, что его ровная, мерная речь тяжестью ложится ей на душу. Она одевается и выходит с ним на улицу. В воздухе тихо, но холодно и так пасмурно, что даже фонарные
огни еле
видны. Под ногами всхлипывает слякоть. Акушерка всматривается и не видит извозчика…
Он дошел до того старого моста, где шумит Яуза и откуда
видны длинные ряды
огней в окнах Красных казарм.
Наскоро переодевшись, схватив и набросив на плечи чью-то накидку, бегу садом домой. Холодный августовский вечер охватывает меня… В окне моем
огни…
Видны движущиеся тени… Это — Чахов, Матреша, Дашковская…
Силин не слушал и, подперев голову кулаками, о чем-то думал. Церковь стояла на краю улицы, на высоком берегу, и нам сквозь решетку ограды были
видны река, заливные луга по ту сторону и яркий, багровый
огонь от костра, около которого двигались черные люди и лошади. А дальше за костром еще огоньки: это деревушка… Там пели песню.
Везде
видны были эти полководцы вместе, и в стане и против
огня неприятельского.
В окнах домов
видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали и отбивали ворота сараев и конюшень; в кухнях раскладывали
огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей.