Неточные совпадения
Раскольников не привык к
толпе и, как уже сказано, бежал всякого общества, особенно в последнее время. Но теперь его вдруг что-то потянуло к людям. Что-то совершалось в нем как бы новое, и вместе с тем ощутилась какая-то жажда людей. Он так устал от целого месяца этой сосредоточенной тоски своей и мрачного
возбуждения, что хотя одну минуту хотелось ему вздохнуть в другом мире, хотя бы в каком бы то ни было, и, несмотря на всю грязь обстановки, он с удовольствием оставался теперь в распивочной.
«В сущности, это — победа, они победили», — решил Самгин, когда его натиском
толпы швырнуло в Леонтьевский переулок. Изумленный бесстрашием людей, он заглядывал в их лица, красные от
возбуждения, распухшие от ударов, испачканные кровью, быстро застывавшей на морозе. Он ждал хвастливых криков, ждал выявления гордости победой, но высокий, усатый человек в старом, грязноватом полушубке пренебрежительно говорил, прислонясь к стене...
Как убедиться в том, что всю свою жизнь не будешь служить исключительно глупому любопытству
толпы (и хорошо еще, если только любопытству, а не чему-нибудь иному,
возбуждению скверных инстинктов, например) и тщеславию какого-нибудь разбогатевшего желудка на ногах, который не спеша подойдет к моей пережитой, выстраданной, дорогой картине, писанной не кистью и красками, а нервами и кровью, пробурчит: «мм… ничего себе», сунет руку в оттопырившийся карман, бросит мне несколько сот рублей и унесет ее от меня.
Было уже много людей, опьяненных
возбуждением, оно разгоралось, как лесной пожар, замелькали в
толпе отуманенные глаза, полупьяные, злые улыбки. В
толпе, словно налим, извивался портной Минаков, негромко внушая...
И когда студенческая
толпа двинулась в обратный путь, вожаки — из тех, кого и я знавал в лицо, пришли в радостное
возбуждение. Из них самый сильный по характеру был Михаэлис, потом Николай Неклюдов, Николай Утин, Чубинский, Покровский и др.
На вокзале он сидел в буфете I класса, ел пирожки и пил пиво, и ему прислуживал человек во фраке; а потом, когда все двинулись к вагонам, вмешался в
толпу и как-то нечаянно, подчиняясь общему
возбуждению, вытащил кошелек у соседа, пожилого господина.
Шайка была еще нужна ему от Придорожной станции, чтобы конвоировать его воеводскую особу, рисковавшую пробираясь без прикрытия, быть схваченной и связанной
толпой крестьян; впрочем, теперь недалеко был фольварк, где Оскерко назначил ему свидание, чтобы безопасно и без
возбуждения подозрения выпроводить его на почтовых: шоссе было близехонько, можно было снова Топору преобразоваться в капитана Величко.
Площадь опустела, и
толпы отодвинулись к окраинам, за Некропольские ворота и к Лохиасу, но
возбуждение в духе оставалось по-прежнему и ежеминутно снова готово было ожесточиться и проявить себя.