Привратник ушел и долго не
возвращался. Набежавшие к воротам псы так и заливались свирепым лаем внутри монастыря. Тут были слышны и сиплый глухой лай какого-то старинного стража Красноярской
обители, и тявканье задорной шавки, и завыванье озлившегося волкопеса, и звонкий лай выжлятника… Все сливалось
в один оглушительный содом, а вдали слышались ржанье стоялых коней, мычанье коров и какие-то невразумительные людские речи.
И легко и светло было на душе Марьи Гавриловны, когда под пытливыми, но невидимыми ей взорами обительских матерей и белиц
возвращалась она из Каменного Вражка
в уютный свой домик. Миром и радостной надеждой сияла она и много жалела, что поздно узнала елфимовскую знахарку. Под яркими лучами заходившего солнца мрачна и печальна казалась ей
обитель Манефина.
За год до того, как Дуне домой под отеческий кров надо было
возвратиться, еще новый домик
в Манефиной
обители построился, а убран был и разукрашен, пожалуй, лучше Дунина домика — Марья Гавриловна жить
в Комаров из Москвы переехала.
Скромная речка, будто не смеющая разыграться, смиренный лепет вод ее, мельница, тихо говорящая, берега, которые
возвращаются к дороге, лишь только, забывшись немного, убежали от нее, лужок, притаившийся
в кустах, темный бор, который то вздыхает, как отшельник по небе, то шепчет словно молитву про себя, то затянет томный, сладкозвучный мотив, будто псалмопевец
в божественной думе, перебирающий золотыми струнами своих гуслей;
в виду два монастыря, жилище архипастыря, кругом глубокое уединение: все напоминает вам по вашему пути, что вы идете
в духовную
обитель.