Неточные совпадения
Она звучно втянула и выпустила
воздух из напряженных ноздрей, вздрогнув, прижала острое ухо и вытянула крепкую черную
губу ко Вронскому, как бы желая поймать его за рукав.
Он выпил целый стакан вина, быстро вытер
губы платком и взмахнул им в
воздухе, продолжая...
Тугое лицо ее лоснилось радостью, и она потягивала
воздух носом, как бы обоняя приятнейший запах. На пороге столовой явился Гогин, очень искусно сыграл на
губах несколько тактов марша, затем надул одну щеку, подавил ее пальцем, и из-под его светленьких усов вылетел пронзительный писк. Вместе с Гогиным пришла девушка с каштановой копной небрежно перепутанных волос над выпуклым лбом; бесцеремонно глядя в лицо Клима золотистыми зрачками, она сказала...
Говорил он с паузами, в паузах надувал щеки и, оттопыривая
губы, шипел, выпускал длинную струю
воздуха.
— Смерти я не боюсь, но устал умирать, — хрипел Спивак, тоненькая шея вытягивалась из ключиц, а голова как будто хотела оторваться. Каждое его слово требовало вздоха, и Самгин видел, как жадно
губы его всасывают солнечный
воздух. Страшен был этот сосущий трепет
губ и еще страшнее полубезумная и жалобная улыбка темных, глубоко провалившихся глаз.
В седой бороде хорошо был виден толстогубый, яркий рот, говорил протопоп как-то не шевеля
губами, и, должно быть, от этого слова его, круглые и внятные, плавали в
воздухе, точно пузыри.
— Там — все наше, вплоть до реки Белой наше! — хрипло и так громко сказали за столиком сбоку от Самгина, что он и еще многие оглянулись на кричавшего. Там сидел краснолобый, большеглазый, с густейшей светлой бородой и сердитыми усами, которые не закрывали толстых
губ ярко-красного цвета, одной рукою, с вилкой в ней, он писал узоры в
воздухе. — От Бирска вглубь до самых гор — наше! А жители там — башкирье, дикари, народ негодный, нерабочий, сорье на земле, нищими по золоту ходят, лень им золото поднять…
Она видела теперь в нем мерзость запустения — и целый мир опостылел ей. Когда она останавливалась, как будто набраться силы, глотнуть
воздуха и освежить запекшиеся от сильного и горячего дыхания
губы, колени у ней дрожали; еще минута — и она готова рухнуть на землю, но чей-то голос, дающий силу, шептал ей: «Иди, не падай — дойдешь!»
— Что ж стоите? Скажите merci да поцелуйте ручку! Ах, какой! — сказала она повелительно и прижала крепко свою руку к его
губам, все с тем же проворством, с каким пришивала пуговицу, так что поцелуй его раздался в
воздухе, когда она уже отняла руку.
— Не спрашивай, — сказал он, завертываясь еще крепче, — не спрашивай, Остап; не то поседеешь! — И захрапел так, что воробьи, которые забрались было на баштан, поподымались с перепугу на
воздух. Но где уж там ему спалось! Нечего сказать, хитрая была бестия, дай Боже ему царствие небесное! — умел отделаться всегда. Иной раз такую запоет песню, что
губы станешь кусать.
Когда мычали животные, оглушаемые ударом топора — обухом между рогов, — Коля прищуривал глаза и, надувая
губы, должно быть, хотел повторить звук, но только выдувал
воздух...
Губы его раскрылись; он вдыхал в себя
воздух быстрыми глотками, точно рыба, которую вынули из воды; выражение болезненного восторга пробивалось по временам на беспомощно-растерянном личике, пробегало по нем какими-то нервными ударами, освещая его на мгновение, и тотчас же сменялось опять выражением удивления, доходящего до испуга и недоумелого вопроса.
Катерине Ивановне задумалось повести жизнь так, чтобы Алексей Павлович в двенадцать часов уходил в должность, а она бы выходила подышать
воздухом на Английскую набережную, встречалась здесь с одним или двумя очень милыми несмышленышами в мундирах конногвардейских корнетов с едва пробивающимся на верхней
губе пушком, чтобы они поговорили про город, про скоромные скандалы, прозябли, потом зашли к ней, Катерине Ивановне, уселись в самом уютном уголке с чашкою горячего шоколада и, согреваясь, впадали в то приятное состояние, для которого еще и итальянцы не выдумали до сих пор хорошего названия.
Воздух заструился на мгновение; по небу сверкнула огненная полоска: звезда покатилась. «Зинаида?» — хотел спросить я, но звук замер у меня на
губах. И вдруг все стало глубоко безмолвно кругом, как это часто бывает в средине ночи… Даже кузнечики перестали трещать в деревьях — только окошко где-то звякнуло. Я постоял, постоял и вернулся в свою комнату, к своей простывшей постели. Я чувствовал странное волнение: точно я ходил на свидание — и остался одиноким и прошел мимо чужого счастия.
— А начальства тебе не жалко? Оно ведь тоже беспокоится! — заметил Егор. Он открыл рот и начал так двигать
губами, точно жевал
воздух. — Однако шутки прочь! Надо тебя прятать, что нелегко, хотя и приятно. Если бы я мог встать… — Он задохнулся, бросил руки к себе на грудь и слабыми движениями стал растирать ее.
Когда из-под Колокола стали выкачивать
воздух — она откинула голову, полузакрыла глаза,
губы стиснуты — это напомнило мне что-то.
Он вышел из дому. Теплый весенний
воздух с нежной лаской гладил его щеки. Земля, недавно обсохшая после дождя, подавалась под ногами с приятной упругостью. Из-за заборов густо и низко свешивались на улицу белые шапки черемухи и лиловые — сирени. Что-то вдруг с необыкновенной силой расширилось в груди Ромашова, как будто бы он собирался летать. Оглянувшись кругом и видя, что на улице никого нет, он вынул из кармана Шурочкино письмо, перечитал его и крепко прижался
губами к ее подписи.
Все оно словно раскрыто: раскрыты глаза, алчные, светлые, дикие;
губы, ноздри раскрыты тоже и дышат жадно; глядит она прямо, в упор перед собою, и, кажется, всем, что она видит, землею, небом, солнцем и самым
воздухом хочет завладеть эта душа, и об одном только она и жалеет: опасностей мало — все бы их одолела!
Полковник шел подле и, поглядывая то себе под ноги, то на наказываемого, втягивал в себя
воздух, раздувая щеки, и медленно выпускал его через оттопыренную
губу.
Губы ежеминутно сохли от недостатка свежего
воздуха.
Желтков в продолжение нескольких секунд ловил ртом
воздух, точно задыхаясь, и вдруг покатился, как с обрыва. Говорил он одними челюстями,
губы у него были белые и не двигались, как у мертвого.
Открываешь рот, пересохшие
губы и язык ищут
воздуха и влаги.
Глумов тоже, по-видимому, не ожидал подобной обстановки, но он не был подавлен ею, подобно мне, а скорее как бы не верил своим глазам. Чмокал
губами, тянул носом
воздух и вообще подыскивался. И наконец отыскал.
Но Порфирий Владимирыч даже не обернулся к ней, а только поспешнее обыкновенного зашевелил
губами и вместо ответа помахал одной рукой в
воздухе, словно отмахиваясь от назойливой мухи.
Фантазируя таким образом, он незаметно доходил до опьянения; земля исчезала у него из-под ног, за спиной словно вырастали крылья. Глаза блестели,
губы тряслись и покрывались пеной, лицо бледнело и принимало угрожающее выражение. И, по мере того как росла фантазия, весь
воздух кругом него населялся призраками, с которыми он вступал в воображаемую борьбу.
Он часто раздувал ноздри широкого носа, громко втягивал ими
воздух и крякал, точно всегда подавляя что-то, пытавшееся вырваться из его крепко сжатых
губ.
Маска приложила палец к
губам; другой рукой, растопырив ее пальцы, повертела в
воздухе так и этак, делая вид, что закручивает усы, коснулась моего рукава, затем объяснила, что знает меня, нарисовав в
воздухе слово «Гарвей».
Она задохнулась, точно ей не хватало
воздуху, и вдруг ее руки быстро и крепко обвились вокруг моей шеи, и мои
губы сладко обжег торопливый, дрожащий шепот Олеси...
— Ага, мошенник, попался! Давай-ка его сюда! — закричал Глеб, у которого при виде мальчика невольно почему-то затряслись
губы. — Пойдем-ка, я тебя проучу, как щепы подкладывать да дома поджигать… Врешь, не увернешься… Ребята, подсобите стащить его к задним воротам, — заключил он, хватая мальчика за шиворот и приподымая его на
воздух.
Целую четверть часа о. Христофор стоял неподвижно лицом к востоку и шевелил
губами, а Кузьмичов почти с ненавистью глядел на него и нетерпеливо пожимал плечами. Особенно его сердило, когда о. Христофор после каждой «славы» втягивал в себя
воздух, быстро крестился и намеренно громко, чтоб другие крестились, говорил трижды...
Свежий ночной
воздух ласково прильнул к воспаленному лицу Литвинова, влился пахучею струей в его засохшие
губы.
Фома взглянул из-за плеча отца и увидал: в переднем углу комнаты, облокотясь на стол, сидела маленькая женщина с пышными белокурыми волосами; на бледном лице ее резко выделялись темные глаза, тонкие брови и пухлые, красные
губы. Сзади кресла стоял большой филодендрон — крупные, узорчатые листья висели в
воздухе над ее золотистой головкой.
Он чуть не закричал на жену. Около него суетилась повитуха; болтая в
воздухе плачущим ребенком, она что-то убедительно говорила ему, но он ничего не слышал и не мог оторвать своих глаз от страшного лица жены.
Губы ее шевелились, он слышал тихие слова, но не понимал их. Сидя на краю постели, он говорил глухим и робким голосом...
Раиса медленно отодвинулась в сторону, Евсей видел маленькое, сухое тело хозяина, его живот вздувался и опадал, ноги дёргались, на сером лице судорожно кривились
губы, он открывал и закрывал их, жадно хватая
воздух, и облизывал тонким языком, обнажая чёрную яму рта. Лоб и щёки, влажные от пота, блестели, маленькие глаза теперь казались большими, глубокими и неотрывно следили за Раисой.
В тёмный час одной из подобных сцен Раиса вышла из комнаты старика со свечой в руке, полураздетая, белая и пышная; шла она, как во сне, качаясь на ходу, неуверенно шаркая босыми ногами по полу, глаза были полузакрыты, пальцы вытянутой вперёд правой руки судорожно шевелились, хватая
воздух. Пламя свечи откачнулось к её груди, красный, дымный язычок почти касался рубашки, освещая устало открытые
губы и блестя на зубах.
Оно и здесь тоже совсем не принадлежало самим устам Иды Ивановны, а это именно был опять такой же червячок, который шевелился, пробегал по ее верхней
губе и снова скрывался где-то, не то в крови, не то в
воздухе.
Раиса как бы с трудом перевела глаза на меня; мигнула ими несколько раз, все более и более их расширяя, потом нагнула голову набок, понемногу побагровела вся,
губы ее раскрылись… Она медленно, полной грудью потянула в себя
воздух, сморщилась как бы от боли и, с страшным усилием проговорив: «Да… Дав… жи… жив», — порывисто встала с крыльца и устремилась…
Латкин ему в ответ чмокнул
губами в
воздухе и заморгал глазами: едва ли он хорошенько понимал, что он такое делает.
Складывали в ящик трупы. Потом повезли. С вытянутыми шеями, с безумно вытаращенными глазами, с опухшим синим языком, который, как неведомый ужасный цветок, высовывался среди
губ, орошенных кровавой пеной, — плыли трупы назад, по той же дороге, по которой сами, живые, пришли сюда. И так же был мягок и пахуч весенний снег, и так же свеж и крепок весенний
воздух. И чернела в снегу потерянная Сергеем мокрая, стоптанная калоша.
Крепко обняв его за шею, дохнув тёплым запахом вина, она поцеловала его сладкими, липкими
губами, он, не успев ответить на поцелуй, громко чмокнул
воздух. Войдя в светёлку, заперев за собою дверь, он решительно протянул руки, девушка подалась вперёд, вошла в кольцо его рук, говоря дрожащим голосом...
Он видел в брате нечто рысистое, нахлёстанное и лисью изворотливость. Раздражали ястребиные глаза, золотой зуб, блестевший за верхней, судорожной
губою, седенькие усы, воинственно закрученные, весёлая бородка и цепкие, птичьи пальцы рук, особенно неприятен был указательный палец правой руки, всегда рисовавший в
воздухе что-то затейливое. А кургузый, железного цвета пиджачок делал Алексея похожим на жуликоватого ходатая по чужим делам.
Мирон уже не спорил с ним, задумчиво улыбаясь, он облизывал
губы; а Яков видел, что так и есть: всё пошло отлично, все обрадовались, Митя с крыльца рассказывал рабочим, собравшимся на дворе, о том, что делалось в Петербурге, рабочие кричали ура, потом, схватив Митю за руки, за ноги, стали подбрасывать в
воздух.
Она кормила девочку, глядя сквозь стеклянную плёнку слёз в угол, не замечая, что ребёнку неудобно сосать её грудь, горизонтально торчавший сосок выскальзывал из его
губ, ребёнок, хныкая, чмокал
воздух и вращал головкой.
Во все время моего заикающегося чтения, Филипп Агафонович, поставивши кулак на кулак, упирался лбом на эту надежную подставку и во сне громко переводил дух, сперва взасос натягивая
воздух, а затем испуская его; причем
губы очень внятно делали: пфу.
Коротков судорожно облизнул
губы, набрал в узкую грудь большой куб
воздуха и сказал чуть слышно...
Маленький доктор, едва доставая до груди Арбузова, приложил к ней стетоскоп и стал выслушивать. Испуганно глядя доктору в затылок, Арбузов шумно вдыхал
воздух и выпускал его изо рта, сделав
губы трубочкой, чтобы не дышать на ровный глянцевитый пробор докторских волос.
Выбравшись на свежий
воздух, Дутлов отошел с дороги к липкам, даже распоясался, чтобы ловчее достать кошель, и стал укладывать деньги.
Губы его шевелились, вытягиваясь и растягиваясь, хотя он и не произносил ни одного звука. Уложив деньги и подпоясавшись, он перекрестился и пошел, как пьяный колеся по дорожке: так он был занят мыслями, хлынувшими ему в голову. Вдруг увидел он перед собой фигуру мужика, шедшего ему навстречу. Он кликнул: это был Ефим, который, с дубиной, караульщиком ходил около флигеля.
К ночи Бубенчику стало хуже: он лежал в жару и дышал неестественно — наберет в грудь много кислого, спиртного
воздуха и, сложив
губы трубкой, выпускает его тонкой струей, точно желая свистнуть и не имея сил. Часто требовал пить, но, глотнув воды, отрицательно качал головою и, улыбаясь помутившимися глазками, шептал...
Лицо у него шершавое, серое, в один тон с шинелью, с оттенком той грязной бледности, которую придает простым лицам
воздух казарм, тюрем и госпиталей. Странное и какое-то неуместное впечатление производят на меркуловском лице выпуклые глаза удивительно нежного и чистого цвета добрые, детские и до того ясные, что они кажутся сияющими.
Губы у Меркулова простодушные, толстые, особенно верхняя, над которой точно прилизан редкий бурый пушок.
Она неподвижно смотрела в
воздух,
губы ее были сини, как у мертвой, и глаза заволоклись немой, мучительной мукой.