Неточные совпадения
Между тем как она
со слезами готовила все, что нужно к завтраку, Бульба раздавал свои приказания,
возился на конюшне и сам выбирал для детей своих лучшие убранства.
Вход в переулок, куда вчера не пустили Самгина, был загроможден телегой без колес, ящиками, матрацем, газетным киоском и полотнищем ворот. Перед этим сооружением на бочке из-под цемента сидел рыжебородый человек, с папиросой в зубах; между колен у него торчало ружье, и одет он был так, точно собрался на охоту. За баррикадой
возились трое людей: один прикреплял проволокой к телеге толстую доску, двое таскали
со двора кирпичи. Все это вызвало у Самгина впечатление озорной обывательской забавы.
Можно было пройти по всему дому насквозь и не встретить ни души; легко было обокрасть все кругом и свезти
со двора на подводах: никто не помешал бы, если б только
водились воры в том краю.
— Убирайся ты от меня! — взвизгнула она, быстро отвернувшись и махнув на меня рукой. — Довольно я с вами
со всеми
возилась! Полно теперь! Хоть провалитесь вы все сквозь землю!.. Только твою мать одну еще жалко…
Опять появились слуги: каждый нес лакированную деревянную подставку, с трубкой, табаком, маленькой глиняной жаровней, с горячими углями и пепельницей, и тем же порядком ставили перед нами. С этим еще было труднее
возиться. Японцам хорошо, сидя на полу и в просторном платье, проделывать все эти штуки: набивать трубку, закуривать углем, вытряхивать пепел; а нам каково
со стула? Я опять вспомнил угощенье Лисицы и Журавля.
Аркадий Павлыч, засыпая, еще потолковал немного об отличных качествах русского мужика и тут же заметил мне, что
со времени управления Софрона за шипиловскими крестьянами не
водится ни гроша недоимки…
Да и матушка не надеялась, что он сумеет занять гостя, и потому пригласила дядю, который в качестве ростовщика
со всяким народом
водился и на все руки был мастер.
У ябедника Антония был брат Фортунат. Образ жизни он вел загадочный, часто куда-то отлучался и пропадал надолго с гарнолужского горизонта.
Водился он с цыганами, греками и вообще сомнительными людьми «по лошадиной части». Порой к гарнолужскому табуну нивесть откуда присоединялись дорогие статные лошади, которые также таинственно исчезали. Многие качали при этом головами, но… пан Фортунат был человек обходительный и любезный
со всеми…
Милая моя сестрица, не разделявшая
со мной некоторых моих летних удовольствий, была зато верной моей подругой и помощницей в собирании трав и цветов, в наблюденьях за гнездами маленьких птичек, которых много
водилось в старых смородинных и барбарисовых кустах, в собиранье червячков, бабочек и разных букашек.
По выходе же из церкви Софрону Матвеичу поклонится разве редкий аматёр добродетелей (да и то, может быть, в том расчете, что у него все-таки кубышка
водится), а Хрисашке всепоклонятся, да не просто поклонятся, а
со страхом и трепетом; ибо в руках у Хрисашки хлеб всех,всей этой чающей и не могущей наесться досыта братии, а в руках у Софрона Матвеича — только собственная его кубышка.
Медленно прошел день, бессонная ночь и еще более медленно другой день. Она ждала кого-то, но никто не являлся. Наступил вечер. И — ночь. Вздыхал и шаркал по стене холодный дождь, в трубе гудело, под полом
возилось что-то. С крыши капала вода, и унылый звук ее падения странно сливался
со стуком часов. Казалось, весь дом тихо качается, и все вокруг было ненужным, омертвело в тоске…
Александров с трудом достал свой кожаный портсигар и долго
возился со спичками, упрямо гасшими на быстром движении.
Я бродил по деревням, знакомился, выспрашивал, а для видимости с ружьем караулил хорьков, которые
водились в хмелевищах. Курьезов
со мной было немало.
Она, конечно, понимала, что ей нельзя
водиться с этими людьми, но все-таки принимала их с жадностию,
со всем женским истерическим нетерпением и, главное, всё чего-то ждала.
— Ну, бог милостив! и вы
со временем ко мне переедете! — обнадежил его Иван Тимофеич и, обратившись ко мне, весело прибавил: — А что, государь мой, водка-то у вас
водится?
Неслышно отворит, бывало, дверь маменькиной комнаты, неслышно прокрадется в уголок, сядет и, словно очарованный, не сводит глаз с маменьки, покуда она пишет или
возится со счетами.
Не было ремесла, которого бы не знал Аким Акимыч. Он был столяр, сапожник, башмачник, маляр, золотильщик, слесарь, и всему этому обучился уже в каторге. Он делал все самоучкой: взглянет раз и сделает. Он делал тоже разные ящики, корзинки, фонарики, детские игрушки и продавал их в городе. Таким образом, у него
водились деньжонки, и он немедленно употреблял их на лишнее белье, на подушку помягче, завел складной тюфячок. Помещался он в одной казарме
со мною и многим услужил мне в первые дни моей каторги.
Роман был тих,
со всеми ласков, несловоохотен, нюхал из рожка табак и постоянно с незапамятных времен
возился с острожными Гнедками.
Но я очень увлекся птицеловством, оно мне нравилось и, оставляя меня независимым, не причиняло неудобств никому, кроме птиц. Я обзавелся хорошими снастями; беседы
со старыми птицеловами многому научили меня, — я один ходил ловить птиц почти за тридцать верст, в Кстовский лес, на берег Волги, где в мачтовом сосняке
водились клесты и ценимые любителями синицы-аполлоновки — длиннохвостые белые птички редкой красоты.
— Прекрасно! Вы поняли, что
со мной шутить плохо и были очень покладисты, и я вас за это хвалю. Вы поняли, что вам меня нельзя так подкидывать, потому что голод-то ведь не свой брат, и голодая-то мало ли кто что может припомнить? А у Термосесова память первый сорт и сметка тоже
водится: он еще, когда вы самым красным революционером были, знал, что вы непременно свернете.
Сидели они высоко, на какой-то полке, точно два петуха, их окружал угрюмый, скучающий народ, а ещё выше их собралась молодёжь и кричала, топала,
возилась. Дерево сидений скрипело, трещало, и Кожемякин
со страхом ждал, что вот всё это развалится и рухнет вниз, где правильными рядами расположились спокойные, солидные люди и, сверкая голыми до плеч руками, женщины обмахивали свои красные лица.
Вообще присутствия всякого рувни князь не сносил, а
водился с окрестными хлыстами, сочинял им для их радений песни и стихи, сам мнил себя и хлыстом, и духоборцем, и участвовал в радениях, но в Бога не верил, а только юродствовал
со скуки и досады, происходивших от бессильного гнева на позабывшее о нем правительство.
Возятся со славянским вопросом, и ни взад, ни вперед!
(Пустобайка все время лениво и неуклюже
возится около сцены
со скамьями. Кропилкин осторожно отходит за сцену.)
Запасшись таким орудием, надобно выбрать место умеренно глубокое, где
водится более раков, и у самого берега бросить на дно какого-нибудь мяса, кишки, требуху или хоть умятого хлеба; раки сейчас поползут к корму
со всех сторон; тогда расщепленную палку бережно погрузить в воду и, наводя тихонько на рака, как можно к нему ближе, вдруг воткнуть развилки в дно: рак попадет между ними и увязнет вверху расщепа.
В реках больших и песчаных раки бывают очень крупны, но невкусны и
водятся в малом количестве; но в небольших речках, особенно в губерниях черноземных,
водятся в невероятном множестве, так что даже мешают удить, особенно после линянья, когда они бывают худы и голодны: на что бы вы ни насадили ваши крючки, хотя бы на раковые шейки, едва они коснутся дна, как раки бросятся
со всех сторон, схватят клешнями и ртами свою добычу и поползут с нею в нору.
Итак, это была щука, взявшая у меня в первый и третий раз, ибо вторая, с которою я довольно
возился, была вдвое больше выуженной щуки; но какова же жадность, что ни боль от крючка в горле, ни шум от возни
со второю щукою не могли отогнать первую!
Моршанск в то время был небольшим городком, известным хлебной торговлей; в нем жило много богатых купцов, среди которых были и миллионеры, как, например, скопцы Плотицыны. Подъезжающих к Моршанску встречали сотни ветряных мельниц, машущих крыльями день и ночь. Внутри города, по реке Цне, стояла когда-то громадная водяная «Кутайсовская» мельница
со столетней плотиной, под которой был глубокий омут, и в нем
водились огромнейшие сомы.
Когда я вошел к Орлову с платьем и сапогами, он сидел на кровати, свесив ноги на медвежий мех. Вся его фигура выражала смущение. Меня он не замечал и моим лакейским мнением не интересовался: очевидно, был смущен и конфузился перед самим собой, перед своим «внутренним оком». Одевался, умывался и потом
возился он
со щетками и гребенками молча и не спеша, как будто давая себе время обдумать свое положение и сообразить, и даже по спине его заметно было, что он смущен и недоволен собой.
Он присматривался к странной жизни дома и не понимал её, — от подвалов до крыши дом был тесно набит людьми, и каждый день с утра до вечера они
возились в нём, точно раки в корзине. Работали здесь больше, чем в деревне, и злились крепче, острее. Жили беспокойно, шумно, торопливо — порою казалось, что люди хотят скорее кончить всю работу, — они ждут праздника, желают встретить его свободными, чисто вымытые, мирно,
со спокойной радостью. Сердце мальчика замирало, в нём тихо бился вопрос...
— А вышло, cher cousin [дорогой кузен (франц.).], нехорошо!.. — продолжал генерал грустным голосом. — Ефим Федорович страшно на меня обиделся и, встретясь вскоре после того
со мной в Английском клубе, он повернулся ко мне спиной и даже ушел из той комнаты, где я сел обедать; а потом, как
водится, это стало отражаться и на самой службе: теперь, какое бы то ни было представление от моего ведомства, — Ефим Федорович всегда против и своей неумолимой логикой разбивает все в пух…
Давыд взял часы, раскрыл и внимательно рассмотрел их. У него большие были способности к механике; он любил
возиться с железом, медью,
со всякими металлами; он обзавелся разными инструментами, и поправить или даже заново сделать винт, ключ и т. п. — ему ничего не стоило.
— В живого такого мужика — не верю! — упрямо говорила полуслепая Ольга, сидя рядом
со снохой на диване, где
возился и кричал её двухлетний сын Платон. — Это нарочно выдумано, для примера…
Потом сам поехал
со мной осматривать усадьбу, где велел сварить суп из курицы и зажарить карасей в сметане, причем говорил: «Курица эта здешняя, караси тоже из здешнего пруда, а в реке, кроме того,
водятся язи, окуни и вот этакие лини!» Затем начался осмотр.
Со стороны невесты, как
водится, отец, мать.
— Да чем же неровно ты живешь
со мной? — сказал он.-Тем, что я, а не ты,
вожусь с исправником и пьяными мужиками…
Глаза у батеньки засияли радостью, щеки воспламенились; они взглянули на маменьку таким взором, в коем ясно выражался вопрос:"а? что, каково?", и в первую минуту восторга уже не нацедили, а
со всем усердием налили из своей кружки большую рюмку вишневки и, потрепав инспектора по плечу, сказали милостиво:"Пейте, пан инспектор! Вы заслужили своими трудами,
возясь с моими хлопцами".
Водился со всем, что было высшего в губернии, и слыл на прекрасной ноге.
«Настя! — писал Свиридов. — Пошли сейчас в М. на телеге парой, чтоб отдали письмо лекарю и исправнику. Чудак-то твой таки наделал нам дел. Вчера вечером говорил
со мной, а нынче перед полдниками удавился. Пошли кого поумнее, чтоб купил все в порядке и чтоб гроб везли поскорее. Не то время теперь, чтобы с такими делами
возиться. Пожалуйста, поторопись, да растолкуй, кого пошлешь: как ему надо обращаться с письмами-то. Знаешь, теперь как день дорог, а тут мертвое тело.
Но соседи заметили, что
со времени своего возвращения из Москвы он совсем перестал
водиться с женщинами, даже не глядит на них, и ни одной собаки у себя не держит.
Без вас я
со своей статистикой до октября бы тут
возился.
На даче он много
возился с землей. Цветов и всей садовой искусственной красоты он не любил, но устроил хорошие парники и даже оранжерею, где выращивал персики. Но
со дня события он только раз заглянул в оранжерею и поспешно ушел — было что-то милое, близкое в распаренном влажном воздухе и оттого особенно больное. И большую часть дня, когда не ездил в город, проводил в аллеях огромного, в пятнадцать десятин парка, меряя их прямыми, твердыми шагами.
— «Дура, говорит, ты, баба: работник будет тебе отяготителен, да и мне не к рукам: запашку, говорит, я здесь делаю больше ленную, а
со льном, сама ты знаешь, мужику не
возиться; с дочки твоей я лишнего не спрошу: что поработает, то и ладно».
Кистунов, обойдя всех просителей, отправился к себе в кабинет и подписал с десяток бумаг, а Алексей Николаич все еще
возился со Щукиной. Сидя у себя в кабинете, Кистунов долго слышал два голоса: монотонный, сдержанный бас Алексея Николаича и плачущий, взвизгивающий голос Щукиной…
Не держался правила: «С бритоусом, с табашником, щепотником и
со всяким скобленым рылом не молись, не
водись, не дружись, не бранись».
— Еще бы не знать! Сколько годов с вашим братом
вожусь,
со здешними, значит, раскольщиками. Все ваши обычаи до тонкости знаю, — молвил отец Родион.
Ужин в молчании прошел. По старому завету за трапезой говорить не
водится… Грех… И когда встали из-за стола и Богу кресты положили, когда Фекла с дочерьми
со стола принялись сбирать, обратился Трифон Лохматый к сыну с расспросами.
Говорили, что
водится Егориха и с лесною, и с водяною, и с полевою нечистью, знается
со всею силой преисподнею, черным вороном летает под о́блаки, щукой-рыбою в водах плавает, серой волчицей по полям рыскает…
Жизнь наша сон! всё песнь одна:
Или ко сну, или
со сна!
Одно все
водится издавна;
Родятся люди, люди мрут,
И кое-как пока живут;
Куда как это всё забавно!
Как не зевать? всё — песнь одна:
Или ко сну, или
со сна.
— Не учил отец смолоду, зятю не научить, как в коломенску версту он вытянулся, — сказал на то Патап Максимыч. — Мало я
возился с ним? Ну, да что поминать про старое? Приглядывать только надо, опять бы чего в кабак
со двора не стащил.