Неточные совпадения
К. Леонтьев не только не верит в
возможность царства правды и справедливости на земле, но он и не хочет осуществления правды и справедливости, предполагая, что в таком царстве не будет красоты, которая всюду для него связана с величайшими неравенствами, несправедливостями,
насилиями и жестокостями.
Гнет позитивизма и теории социальной среды, давящий кошмар необходимости, бессмысленное подчинение личности целям рода,
насилие и надругательство над вечными упованиями индивидуальности во имя фикции блага грядущих поколений, суетная жажда устроения общей жизни перед лицом смерти и тления каждого человека, всего человечества и всего мира, вера в
возможность окончательного социального устроения человечества и в верховное могущество науки — все это было ложным, давящим живое человеческое лицо объективизмом, рабством у природного порядка, ложным универсализмом.
Они далеки еще до того, чтобы понять наши потребности, и едва ли есть какая-нибудь
возможность втолковать им, что каторжных ловят, лишают свободы, ранят и иногда убивают не из прихоти, а в интересах правосудия; они видят в этом лишь
насилие, проявление зверства, а себя, вероятно, считают наемными убийцами.
Несколько мужчин и несколько женщин (в числе последних и Лиза Бахарева) решились сойтись жить вместе, распределив между собою обязанности хозяйственные и соединивши усилия на добывание работ и составление общественной кассы, при которой станет возможно достижение высшей цели братства: ограждение работающего пролетариата от произвола, обид и
насилий тучнеющего капитала и разубеждение слепотствующего общества живым примером в
возможности правильной организации труда, без антрепренеров — капиталистов.
Только при упразднении
насилия христианское общественное мнение перестанет извращаться, получит
возможность беспрепятственного распространения, и люди не будут направлять свои силы на то, что не нужно им, а направят их на ту одну духовную силу, которая движет ими.
И потому утверждение защитников государственного строя о том, что если упразднить государственное
насилие, то злые будут властвовать над добрыми, не только не доказывает того, чтобы это (властвование злых над добрыми) было опасно, так как это самое и происходит, но, напротив, доказывает то, что государственное
насилие, дающее
возможность злым властвовать над добрыми, и есть то зло, которое желательно уничтожить и которое постоянно уничтожается самою жизнью.
Общая воинская повинность есть для правительств последняя степень
насилия, необходимая для поддержания всего здания; для подданных же она есть последний предел
возможности повиновения. Это есть тот камень замка в своде, который держит стены и извлечение которого рушит всё здание.
Возможность же совершать над людьми телесное
насилие прежде всего дает организация вооруженных людей такая, при которой все вооруженные люди действуют согласно, подчиняясь одной воле.
Несправедливо это потому, что
насилие не ограждает человечества, а, напротив, лишает человечество единственной
возможности действительного ограждения себя установлением и распространением христианского общественного мнения на существующее устройство жизни.
И вот для проповедания этого христианского учения и подтверждения его христианским примером, мы устраиваем среди этих людей мучительные тюрьмы, гильотины, виселицы, казни, приготовления к убийству, на которые употребляем все свои силы, устраиваем для черного народа идолопоклоннические вероучения, долженствующие одурять их, устраиваем правительственную продажу одурманивающих ядов — вина, табаку, опиума; учреждаем даже проституцию; отдаем землю тем, кому она не нужна; устраиваем зрелища безумной роскоши среди нищеты; уничтожаем всякую
возможность всякого подобия христианского общественного мнения; старательно разрушаем устанавливающееся христианское общественное мнение и потом этих-то самых нами самими старательно развращенных людей, запирая их, как диких зверей, в места, из которых они не могут выскочить и в которых они еще более звереют, или убивая их, — этих самых нами со всех сторон развращенных людей приводим в доказательство того, что на людей нельзя действовать иначе, как грубым
насилием.
Правительства и правящие классы опираются теперь не на право, даже не на подобие справедливости, а на такую, с помощью усовершенствований науки, искусную организацию, при которой все люди захвачены в круг
насилия, из которого нет никакой
возможности вырваться. Круг этот составляется теперь из четырех средств воздействия на людей. Средства эти все связаны между собою и поддерживаются одно другим, как звенья кольцом соединенной цепи.
Полицейские и жандармы допрашивают молодого человека, но всё, что он говорит, не подходит ни под одно из подлежащих их ведению преступлений, и нет никакой
возможности обвинить его ни в революционных поступках, ни в заговорах, так как он объявляет, что он ничего не желает разрушать, а, напротив, отрицает всякое
насилие и ничего не скрывает, а ищет случая говорить и делать то, что он говорит и делает, самым открытым образом.
Чтобы не распространяться об этом, заметим одно: требование права, уважение личности, протест против
насилия и произвола вы находите во множестве наших литературных произведений последних лет; но в них большею частию дело не проведено жизненным, практическим образом, почувствована отвлеченная, философская сторона вопроса и из нее все выведено, указывается право, а оставляется без внимания реальная
возможность.
Если изображение жестокости, невежества, глупой спеси помещика оскорбляет честь дворянского сословия, то, видно, оно поставляет свою честь и преимущества в
возможности совершать, без страха суда и обличения, всякие жестокости,
насилия, дурачества и т. п.
Заблуждение о
возможности устройства среди людей порядков
насилием тем особенно вредно, что оно переходит из рода в род. Люди, выросшие в насильническом устройстве, уже не спрашивают себя, нужно ли, хорошо ли принуждать людей силою, а твердо верят, что без
насилия нельзя жить людям.
Предстоящее изменение устройства жизни людей нашего христианского мира состоит в замене
насилия любовью, в признании
возможности, легкости, блаженства жизни, основанной не на
насилии и страхе его, а на любви. И потому произойти это изменение никак не может от
насилия власти.
Насилие производит только подобие справедливости, но удаляет людей от
возможности жить справедливо без
насилия.
Главный вред суеверия устроительства жизни других людей
насилием в том, что как только человек допустил
возможность совершить
насилие над одним человеком во имя блага многих, так нет пределов того зла, которое может быть совершено во имя такого предположения. На таком же предположении основывались в прежние времена пытки, инквизиции, рабство, в в наше время суды, тюрьмы, казни, войны, от которых гибнут миллионы.
14) Соблазны устроительства, т. е. ложного представления о
возможности и праве одних людей
насилием устраивать жизнь других людей...
Людям мирского учения, направившим свой разум на устройство известных условий существования, кажется, что увеличение блага жизни происходит от лучшего внешнего устройства своего существования. Лучшее же внешнее устройство их существования зависит от большего
насилия над людьми, прямо противоположного любви. Так что, чем лучше их устройство, тем меньше у них остается
возможности любви,
возможности жизни.
Главный ужас жизни людей, не понимающих жизни, в том, что то, что ими считается наслаждениями (все наслаждения богатой жизни), будучи такими, что они не могут быть равномерно распределены между всеми людьми, должны быть отнимаемы у других, должны быть приобретаемы
насилием, злом, уничтожающим
возможность того благоволения к людям, из которого выростает любовь.
Провидение не дало ему
возможности совершить над отуманенной адским снадобьем девушкой еще более гнусное преступление. Она предстала пред Всевышним Судьей не оскверненная
насилием. Она в этом смысле осталась чиста и непорочна. Грязь и позор остались только на нем, графе Свянторжецком, — тоже самозванце-графе.
Полупросвещение, интеллигентское, пролетарское мышление видит в общественной жизни, с одной стороны, исключительно субъективные интересы людей и людских групп, их злую волю, их
насилие и эксплуатацию, что и составляет содержание истории, с другой стороны, борьбу против всего этого и безграничную
возможность достигнуть совершенного социального строя путем организованной и активной человеческой воли, пролетарской или интеллигентской.
Казалось бы, должно быть ясно, что только истинное христианство, исключающее
насилие, дает спасение отдельно каждому человеку и что оно же одно дает
возможность улучшения общей жизни человечества, но люди не могли принять его до тех пор, пока жизнь по закону
насилия не была изведана вполне, до тех пор, пока поле заблуждений, жестокостей и страданий государственной жизни не было исхожено по всем направлениям.
Но как ни странно кажется мне ослепление людей, верящих в необходимость, неизбежность
насилия, как ни неотразимо очевидна для меня неизбежность непротивления, не разумные доводы убеждают меня и могут неотразимо убедить людей в истине непротивления, убеждает только сознание человеком своей духовности, основное выражение которого есть любовь. Любовь же, истинная любовь, составляющая сущность души человека, та любовь, которая открыта учением Христа, исключает
возможность мысли о каком бы то ни было
насилии.
Так что стоит только человеку в мыслях хоть на время освободиться от того ужасного суеверия
возможности знания будущего устройства общества, оправдывающего всякого рода
насилия для этого устройства, и искренно и серьезно посмотреть на жизнь людей, и ему ясно станет, что признание необходимости противления злу
насилием есть не что иное, как только оправдание людьми своих привычных, излюбленных пороков: мести, корысти, зависти, честолюбия, властолюбия, гордости, трусости, злости.
Но все-таки все люди, жизнь которых непосредственно основана на
насилии, хотя и не одинаково презрительно, но всегда отрицательно относятся к мысли о
возможности приложения к жизни учения о непротивлении злу
насилием.
Только освободись люди нашего мира от того обмана извращения христианского учения церковной веры и утвержденного на ней не только оправдания, но возвеличения, несовместимого с христианством, основанного на
насилии, государственного устройства, и само собой устранится в душах людей не только христианского, но и всего мира главная помеха к религиозному сознанию высшего закона любви без
возможности исключений и
насилия, который 1900 лет тому назад был открыт человечеству и который теперь один только удовлетворяет требованиям человеческой совести.
Но ведь вопрос о том, что̀ я должен сделать для противодействия совершаемому на моих глазах
насилию, основывается всё на том же грубом суеверии о
возможности человека не только знать будущее, но и устраивать его по своей воле. Для человека, свободного от этого суеверия, вопроса этого нет и не может быть.
Исповедание христианства в его истинном значении, включающем непротивление злу
насилием, освобождает людей от всякой внешней власти. Но оно не только освобождает их от внешней власти, оно вместе с тем дает им
возможность достижения того улучшения жизни, которого они тщетно ищут через изменение внешних форм жизни.
Так что на вопрос о том, что делать человеку при виде совершаемых злодейств одного или многих людей, ответ человека, свободного от суеверия
возможности знания будущего состояния людей и
возможности устройства такого состояния
насилием, только один: поступать с другими так, как ты хочешь, чтобы поступали с тобой.
Люди мира всегда будут желать перестать кормить ненужного им человека,
насилием заставляющего их кормить себя, и при первой
возможности не только перестают кормить, но и убивают его, как ненужного.
Но как ни несправедливо то, что они говорят, понятно, что они могут говорить так, потому что уничтожение
насилия не только лишает их
возможности жить так, как они живут, но и обличает всю давнишнюю несправедливость и жестокость их жизни.
Стоит только упомянуть об учении Христа, воспрещающем противление злу
насилием, и люди, принадлежащие к привилегированному, в сравнении с чернорабочими, сословию, и верующие и неверующие, только иронически улыбнутся на такое упоминание, как будто положение о
возможности непротивления злу
насилием есть такая очевидная нелепость, про которую нельзя и говорить серьезным людям.
Насилие, заключение, казни, которым подвергнется вследствие этого христианин, дают ему
возможность свидетельствовать не словами, а делом.