Неточные совпадения
«И какой, говорит, это хорошенький
мальчик, и как хорошо одет; чей вы, говорит,
мальчик?» А он никогда еще ежика не видывал, подступил, и смотрит, и уже забыл — детский
возраст!
Как большая часть живых
мальчиков, воспитанных в одиночестве, я с такой искренностью и стремительностью бросался каждому на шею, с такой безумной неосторожностью делал пропаганду и так откровенно сам всех любил, что не мог не вызвать горячий ответ со стороны аудитории, состоящей из юношей почти одного
возраста (мне был тогда семнадцатый год).
Ему было тогда гораздо лет за сорок, и он в этот приятный
возраст повел жизнь птички божьей или четырнадцатилетнего
мальчика, то есть не знал, где завтра будет спать и на что обедать.
Это самый несносный
возраст в детстве, тот
возраст, когда
мальчик начинает воображать себя взрослым.
Это был
мальчик в
возрасте Мамерика, с таким же смуглым лицом и круглыми черными глазами.
Подобралась дружная ватага: десятилетний сын нищей мордовки Санька Вяхирь,
мальчик милый, нежный и всегда спокойно веселый; безродный Кострома, вихрастый, костлявый, с огромными черными глазами, — он впоследствии, тринадцати лет, удавился в колонии малолетних преступников, куда попал за кражу пары голубей; татарчонок Хаби, двенадцатилетний силач, простодушный и добрый; тупоносый Язь, сын кладбищенского сторожа и могильщика,
мальчик лет восьми, молчаливый, как рыба, страдавший «черной немочью», а самым старшим по
возрасту был сын портнихи-вдовы Гришка Чурка, человек рассудительный, справедливый и страстный кулачный боец; все — люди с одной улицы.
Понятно, что всякий человеческий звук, неожиданно врывавшийся в это настроение, действовал на него болезненным, резким диссонансом. Общение в подобные минуты возможно только с очень близкою, дружескою душой, а у
мальчика был только один такой друг его
возраста, именно — белокурая девочка из поссесорской усадьбы.
Мальчик глядел тем тусклым и неопределенным взглядом, каким глядят до известного
возраста все новорожденные дети.
Уже эта все развивавшаяся чуткость указывала, что
мальчик заметно близится к критическому
возрасту между отрочеством и юношеством.
Тем не менее, изо дня в день какое-то внутреннее сознание своей силы в ней все
возрастало, и, выбирая время, когда
мальчик играл перед вечером в дальней аллее или уходил гулять, она садилась за пианино.
В другой раз Лаврецкий, сидя в гостиной и слушая вкрадчивые, но тяжелые разглагольствования Гедеоновского, внезапно, сам не зная почему, оборотился и уловил глубокий, внимательный, вопросительный взгляд в глазах Лизы… Он был устремлен на него, этот загадочный взгляд. Лаврецкий целую ночь потом о нем думал. Он любил не как
мальчик, не к лицу ему было вздыхать и томиться, да и сама Лиза не такого рода чувство возбуждала; но любовь на всякий
возраст имеет свои страданья, — и он испытал их вполне.
В этот раз, когда он пришел, в нем сразу, после долгого житья в лагерях, чувствовалась та быстрая перемена
возраста, которая так неуловимо и быстро превращает
мальчика в юношу.
Половина скамеек была занята
мальчиками разных
возрастов; перед ними лежали на столах тетрадки, книжки и аспидные доски; ученики были пребольшие, превысокие и очень маленькие, многие в одних рубашках, а многие одетые, как нищие.
Первый голос показался мне совсем детским; второй мог принадлежать
мальчику моего
возраста. Мне показалось также, что в щели старого престола сверкнула пара черных глаз.
Мальчиком он был получеловек, и вступил в
возраст получеловеком же.
Ученье началось. Набралось до сорока
мальчиков, которые наполнили школу шумом и гамом. Некоторые были уж на
возрасте и довольно нахально смотрели в глаза учительнице. Вообще ее испытывали, прерывали во время объяснений, кричали, подражали зверям. Она старалась делать вид, что не обращает внимания, но это ей стоило немалых усилий. Под конец у нее до того разболелась голова, что она едва дождалась конца двух часов, в продолжение которых шло ученье.
[Прошу читателя помнить, что все это происходит в сновидении, и не удивляться, что немецкий
мальчик выражается не вполне свойственным его
возрасту языком.
— Тише, мальчишка! — крикнул ласково и повелительно Отте. — Помолчи немножко. Господин поручик, — обратился он к Михину, — это не он, а его дурацкий переломный
возраст скандалит. Дайте
мальчику успокоиться, и все пройдет. Ведь все мы переживали этот козлиный период.
Но для
мальчика его
возраста пройти пешком от Кудрина до Лефортова одно только удовольствие!
Мальчику было тогда лет восемь, а легкомысленный генерал Ставрогин, отец его, жил в то время уже в разлуке с его мамашей, так что ребенок
возрос под одним только ее попечением.
Сам же старый Пизонский, весь с лысой головы своей озаренный солнцем, стоял на лестнице у утвержденного на столбах рассадника и, имея в одной руке чашу с семенами, другою погружал зерна, кладя их щепотью крестообразно, и, глядя на небо, с опущением каждого зерна, взывал по одному слову: „Боже! устрой, и умножь, и
возрасти на всякую долю человека голодного и сирого, хотящего, просящего и производящего, благословляющего и неблагодарного“, и едва он сие кончил, как вдруг все ходившие по пашне черные глянцевитые птицы вскричали, закудахтали куры и запел, громко захлопав крылами, горластый петух, а с рогожи сдвинулся тот, принятый сим чудаком,
мальчик, сын дурочки Насти; он детски отрадно засмеялся, руками всплескал и, смеясь, пополз по мягкой земле.
— Самый лучший
возраст для
мальчиков, — говорила Людмила, — четырнадцать-пятнадцать лет. Еще он ничего не может и не понимает по-настоящему, а уж все предчувствует, решительно все. И нет бороды противной.
–… первая обязанность ваша как ученика — учиться… нельзя увлекаться обществом, хотя бы и весьма приятным и вполне безукоризненным. во всяком случае, следует сказать, что общество
мальчиков вашего
возраста для вас гораздо полезнее… Надо дорожить репутацией и своею и учебного заведения… Наконец, — скажу вам прямо, — я имею основания предполагать, что ваши отношения к барышням имеют характер вольности, недопустимой в вашем
возрасте, и совсем не согласно с общепринятыми правилами приличия.
Гурмыжская. Шутите, шутите. А вы думаете, мне без борьбы досталось это уважение? Но мы удаляемся от нашего разговора. Когда мы встретились в Петербурге, моя подруга уж давно овдовела и, разумеется, глубоко раскаивалась, что не послушалась моих советов. Она со слезами представила мне своего единственного сына.
Мальчик, как вы видите, на
возрасте.
Коренастый, в розовой ситцевой рубахе, он ходил, засунув руки в карманы широких суконных штанов, заправленных в блестящие сапоги с мелким набором. В карманах у него всегда побрякивали деньги. Его круглая голова уже начинала лысеть со лба, но на ней ещё много было кудрявых русых волос, и он молодецки встряхивал ими. Илья не любил его и раньше, но теперь это чувство
возросло у
мальчика. Он знал, что Петруха не любит деда Еремея, и слышал, как буфетчик однажды учил дядю Терентия...
Но всего более приводили меня в отчаяние товарищи: старшие
возрастом и ученики средних классов не обращали на меня внимания, а
мальчики одних лет со мною и даже моложе, находившиеся в низшем классе, по большей части были нестерпимые шалуны и озорники; с остальными я имел так мало сходного, общего в наших понятиях, интересах и нравах, что не мог с ними сблизиться и посреди многочисленного общества оставался уединенным.
Но тут поняла и она, что нет и у нее прощения и не будет никогда — и сама смерть не покроет оскорбления, нанесенного ее чистому, материнскому лону. И только Саша,
мальчик ее, в одну эту минуту жестокого сознания
возрос до степени высочайшей, стал сокровищем воистину неоцененным и в мире единственным. «В нем прощу я отца», — подумала она, но мужу ничего не сказала.
Расчеты тети Сони на действие свежего воздуха, на перемещение в карету нисколько не оправдались; затруднения только
возросли. Верочка, лежа на ее коленях, продолжала, правда, рыдать, по-прежнему вскрикивая поминутно: «Ай,
мальчик!
Мальчик!!» — но Зизи стала жаловаться на судорогу в ноге, а Паф плакал, не закрывая рта, валился на всех и говорил, что ему спать хочется… Первым делом тети, как только приехали домой, было раздеть скорее детей и уложить их в постель. Но этим испытания ее не кончились.
Так назывались несчастные
мальчики, страдавшие весьма нередким в детском
возрасте недостатком, заключавшимся лишь в неумении вовремя просыпаться ночью.
Неужели картина любви имела столько прелестей для осьми — или десятилетнего
мальчика, чтобы он мог забывать веселые игры своего
возраста и целый день просиживать на одном месте, впиваясь, так сказать, всем детским вниманием своим в нескладицу «Мирамонда» или «Дайры»?
В-четвертых: все
мальчики от двенадцати до восемнадцати лет включительно, одаренные каким-нибудь талантом: пишущие стихи, сочиняющие повести, рисующие, и считающие себя почему-то непонятыми. Таких юношей является год от году больше и больше; они распложаются как кролики. Дай только Бог, чтобы скука, которую наводят они в юношеских летах, вознаградилась чем-нибудь в зрелом
возрасте!
«Все боишься, все боишься! Именно тот
возраст, в котором так много опасностей… Но я знаю, что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (
мальчику нельзя без этого), то все не так, как эти петербургские господа».
Как все мы, воспитанные на жирной излишней пище, изнеженные, без физического труда и со всеми возможными соблазнами для воспаления чувственности, и в среде таких же испорченных детей,
мальчики моего
возраста научили меня пороку, и я отдался ему.
Ему было стыдно, что с ним только что обошлись, как с
мальчиком, стыдно за свою робость, а главное за то, что он осмелился взять порядочную замужнюю женщину за талию, хотя ни по
возрасту, ни по своим наружным качествам, ни по общественному положению он, как ему казалось, не имел на это никакого права.
И вдруг его мечты должны были разбиваться об упрямство
мальчика, всецело погрузившегося с самого раннего детского
возраста в военные науки, только и мечтавшего о солдатском мундире и не хотевшего слышать о карьере приказного.
По одинаковому ж расчету Луизе, с девятилетнего
возраста, назначен в супруги барон Адольф фон Траутфеттер,
мальчик, старее ее тремя годами.
Приставленные к ним слуги обоего пола, наблюдали за их воспитанием лишь в смысле питания, а потому девочка и
мальчик поневоле только друг с другом делились своей начинавшей пробуждаться духовной жизнью. Это не преувеличение, ушиб одного из детей отзывался на другом, как ни странно, чисто физической болью. Такая близость с детского
возраста была, конечно, только инстинктивна, и много лет доставляла им лишь нравственное удовлетворение.
— Да, сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. — Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот
возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для
мальчиков.