Неточные совпадения
Овечкам от
Волков совсем житья не стало,
И до того, что, наконец,
Правительство зверей благие меры
взялоВступиться в спа́сенье Овец, —
И учреждён Совет на сей конец.
А отец твой
возьмет ружье, лыжи наденет да ночью в поле, глядишь —
волка притащит, а то двух.
— К самому сердцу пришлась она мне, горюшка, — плакала Таисья, качая головой. — Точно вот она моя родная дочь… Все терпела, все скрывалась я, Анфиса Егоровна, а вот теперь прорвало… Кабы можно, так на себя бы, кажется,
взяла весь Аграфенин грех!.. Видела, как этот проклятущий Кирилл зенки-то свои прятал: у,
волк! Съедят они там девку в скитах с своею-то Енафой!..
Волки, и те обходят Чистое болото: нечего
взять здесь острому волчьему зубу.
Вижу, вся женщина в расстройстве и в исступлении ума: я ее
взял за руки и держу, а сам вглядываюсь и дивлюсь, как страшно она переменилась и где вся ее красота делась? тела даже на ней как нет, а только одни глаза среди темного лица как в ночи у
волка горят и еще будто против прежнего вдвое больше стали, да недро разнесло, потому что тягость ее тогда к концу приходила, а личико в кулачок сжало, и по щекам черные космы трепятся.
Возьмите вы теперь
волка, настоящего лесного
волка, который по лесу бегает и этак зубами с голоду щелкает.
Прислонясь к спинке кресла, на котором застал меня дядя, я не сомневался, что у него в кармане непременно есть где-нибудь ветка омелы, что он коснется ею моей головы, и что я тотчас скинусь белым зайчиком и поскачу в это широкое поле с темными перелогами, в которых растлевается флером весны подернутый снег, а он скинется
волком и пойдет меня гнать… Что шаг, то становится все страшнее и страшнее… И вот дядя подошел именно прямо ко мне,
взял меня за уши и сказал...
Возьми-ка
волка в угон, с одной плетью!
Юсов. Именно выгнать. Не марай чиновников. Ты
возьми, так за дело, а не за мошенничество.
Возьми так, чтобы и проситель был не обижен и чтобы ты был доволен. Живи по закону; живи так, чтобы и
волки были сыты, и овцы целы. Что за большим-то гоняться! Курочка по зернышку клюет, да сыта бывает. А этот уж что за человек! Не нынче, так завтра под красную шапку угодит.
— Как! еще смеет отвечать, когда я говорю! спорить! ах грубиянка; да не я ли тебя выкормила и воспитала, да не я ли тебя от нищего отца-негодяя
взяла на свои руки… неблагодарная! — нет! этот народ никогда не чувствует благодеяний! как
волка ни корми, а всё в лес глядит… да не смей строить рож, когда я браню тебя!.. стой прямо и не морщись, — ты забываешь, кто я?..
—
Возьмите младенца-то у него, — сердито посоветовал Артамонов, и тотчас же к раскисшему тельцу ребёнка протянулось несколько пар бабьих рук, но
Волков крепко выругался и убежал.
— «Принеси фунт золота, лошадь в лесу…» — объяснил Федя. — Золотник по-ихнему три, фунт — два, пуд — один; золото — смола, полштоф — притачка, лошадь — заноза… Теперь ежели
взять по-настоящему, какой это народ? Разве это крестьянин, который землю пашет, али там мещанин, мастеровой… У них у всех одна вера: сколько украл, столько и пожил. Будто тоже золото принесли, а поглядеть, так один золотник несут в контору, а два на сторону.
Волки так
волки и есть, куда их ни повороти!..
— Наконец, преследуемый зверь утомится совершенно, выбьется из сил и ляжет окончательно, или, вернее сказать, упадет, так что приближение охотника и близкое хлопанье арапником его не поднимают; тогда охотник, наскакав на свою добычу, проворно бросается с седла и дубинкой убивает зверя; если же нужно
взять его живьем, то хватает за уши или за загривок, поближе к голове, и, с помощию другого охотника, который немедленно подскакивает, надевает на
волка или лису намордник, род уздечки из крепких бечевок; зверь взнуздывается, как лошадь, веревочкой, свитой пополам с конскими волосами; эта веревочка углубляется в самый зев, так что он не может перекусить ее, да и вообще кусаться не может; уздечка крепко завязывается на шее, близ затылка, и соскочить никак не может; уздечка, разумеется, привязана к веревке, на которой вести зверя или тащить куда угодно.
Нет сомнения, что употребление капканов с цепью и якорем очень много способствует безопасности охотника, но
волка, попавшего в капкан,
взять живьем — это уже другая история.
Пойманного в капкан
волка, особенно без цепи и якоря, [В отдаленных и глухих местах многие охотники до сих пор ставят волчьи капканы без всякой привязки: доставать цепь и якорь хлопотливо и дорого] иногда бывает трудно убить и еще труднее
взять живьем; отчаянное положение
волка приводит его в бешенство, и тогда он делается опасным.
— Именно вот так мы и думаем, так и веруем: все люди должны быть товарищами, и надо им
взять все земные дела в свои руки. Того ради и прежде всего должны мы самих себя поставить в тесный строй и порядок, — ты, дядя Михайло, воин, тебе это надо понять прежде других. Дело делают не шумом, а умом,
волка словом не убьёшь, из гнилого леса — ненадолго изба.
А они-то важничают, а они-то величаются! И опять
волк для красоты папиросу в зубы
взял, но так как настоящей папиросы с огнем боялся, то
взял шоколадную. Только вдруг откуда ни возьмись поднялась сильнейшая буря, прямо ураган, и такой подул ветер, что закружились по земле пыль, сухие листья и бумага. И как подул ветер под большой зонтик, так полетел зонтик вверх и
волка за собой потащил через крышу, прямо к облакам.
Волк покраснел, но и тут сознаться не захотел, а
взял и опять соврал...
Нечего делать: пришлось
волку на спину лечь и лапки поднять, пока выслушивал его доктор. В животе у
волка оказалось все хорошо. Потом
взял доктор большой железный молоток и постучал по голове — и в голове у
волка оказалось все в порядке.
А волк-то важничает, а волк-то важничает.
Взял папиросу в зубы и говорит лысому судье...
Так и так: рассказал ему
волк, как было дело.
Взял доктор трубку и говорит...
Так, два дяди Сережи и их приятель, адъютант
Волков, забавлялись тем, что дразнили столяра Михея, желая видеть, как он рассердится; потом ту же забаву перенесли на нервного, раздражительного Сережу и его дразнили, сочиняя указы о солдатстве, по которым будто бы
возьмут его в рекруты, или рядные записи, по которым
Волков женится на маленькой сестре его…
Пустился косой, как из лука стрела. Бежит, земля дрожит. Гора на пути встренется — он ее «на уру»
возьмет; река — он и броду не ищет, прямо вплавь так и чешет; болото — он с пятой кочки на десятую перепрыгивает. Шутка ли? в тридевятое царство поспеть надо, да в баню сходить, да жениться («непременно женюсь!» — ежеминутно твердил он себе), да обратно, чтобы к
волку на завтрак попасть…
— Вопрос, извините, странный. Нельзя предполагать, что с
волком встретишься, а предполагать страшные несчастья невозможно и подавно: бог посылает их внезапно.
Взять хоть этот ужасный случай… Иду я по Ольховскому лесу, никакого горя не жду, потому что у меня и без того много горя, и вдруг слышу страшный крик. Крик был до того резкий, что мне показалось, что меня кто-то резанул в ухо… Бегу на крик…
— Я советовал бы вам, мсье,
взять вот этот прекрасный револьвер. Система Смит и Вессон. Последнее слово огнестрельной науки. Тройного действия, с экстрактором, бьет на шестьсот шагов, центрального боя. Обращаю, мсье, ваше внимание на чистоту отделки. Самая модная система, мсье… Ежедневно продаем по десятку для разбойников,
волков и любовников. Очень верный и сильный бой, бьет на большой дистанции и убивает навылет жену и любовника. Что касается самоубийц, то, мсье, я не знаю лучшей системы…
— Вряд ли, сударь!.. По-нашему, не может… Вот хоть бы нашу сторону
взять… Сторона гужевая: от Волги четыреста, от Оки двести верст, реки, пристани далеко — надо все гужом. Вот в запрошлый год и уродились у нас хлеба вдоволь, а промысла на ту пору позамялись… Мужик
волком и взвыл, для того, что ему хлебом одним не прожить… Крестьянско житье тоже деньгу просит. Спаси, господи, и помилуй православных от недорода, да избавь, царю небесный, и от того, чтобы много-то хлеба родилось.
Убийце сына он не размозжил головы шестопером; нет,
взяв его в плен, он привязал к хвосту коня и по пням, по камням примчал в лес на съедение
волкам.
Во всяком случае те ли это или другие, оголодавшие ли псы или
волки, но они моему преосвященству спуска не дадут, и хотя мне, по разуму, собственно было бы легче быть сразу растерзанным, чем долго томиться голодом, однако инстинкт самосохранения
взял свое, и я с ловкостью и быстротою, каких, признаться сказать, никогда за собою не знал и от себя не чаял, взобрался в своем тяжелом убранстве на самый верх дерева, как векша, и тогда лишь опомнился, когда выше было некуда лезть.
Еще в начале этой травли, Данило, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай
взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли,
волк встряхнулся и опять пошел на утек, Данило выпустил своего бурого не к
волку, а прямою линией к засеке так же, как Карай, — на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к
волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.