Неточные совпадения
— Я хорошо. Но неужели ты целый день косил? Ты, я
думаю, голоден, как
волк. Кузьма тебе всё приготовил.
И минуты две
думал он, кинуть ли его на расхищенье волкам-сыромахам или пощадить в нем рыцарскую доблесть, которую храбрый должен уважать в ком бы то ни было. Как видит, скачет к нему на коне Голокопытенко...
Волк, ночью,
думая залезть в овчарню,
Попал на псарню.
— Ссылка? Это установлено для того, чтоб
подумать, поучиться. Да, скучновато. Четыре тысячи семьсот обывателей, никому — и самим себе — не нужных, беспомощных людей; они отстали от больших городов лет на тридцать, на пятьдесят, и все, сплошь, заражены скептицизмом невежд. Со скуки — чудят. Пьют. Зимними ночами в город заходят
волки…
«Что теперь он делает, этот
волк? —
думала она иногда, — торжествует ли свою победу…»
Я невольно полюбовался Павлушей. Он был очень хорош в это мгновение. Его некрасивое лицо, оживленное быстрой ездой, горело смелой удалью и твердой решимостью. Без хворостинки в руке, ночью, он, нимало не колеблясь поскакал один на
волка… «Что за славный мальчик!» —
думал я, глядя на него.
— Ничего, — отвечал Павел, махнув рукой на лошадь, — так, что-то собаки зачуяли. Я
думал,
волк, — прибавил он равнодушным голосом, проворно дыша всей грудью.
«Приятный город», —
подумал я, оставляя испуганного чиновника… Рыхлый снег валил хлопьями, мокро-холодный ветер пронимал до костей, рвал шляпу и шинель. Кучер, едва видя на шаг перед собой, щурясь от снегу и наклоняя голову, кричал: «Гись, гись!» Я вспомнил совет моего отца, вспомнил родственника, чиновника и того воробья-путешественника в сказке Ж. Санда, который спрашивал полузамерзнувшего
волка в Литве, зачем он живет в таком скверном климате? «Свобода, — отвечал
волк, — заставляет забыть климат».
Уже я не
думал более о Малевском, хотя Беловзоров с каждым днем становился все грознее и грознее и глядел на увертливого графа, как
волк на барана; да я ни о чем и ни о ком не
думал.
Не зорко смотрели башкирцы за своим табуном. Пришли они от Волги до самой Рязани, не встретив нигде отпора; знали, что наши войска распущены, и не ожидали себе неприятеля; а от
волков,
думали, обережемся чебузгой да горлом. И четверо из них, уперев в верхние зубы концы длинных репейных дудок и набрав в широкие груди сколько могли ветру, дули, перебирая пальцами, пока хватало духа. Другие подтягивали им горлом, и огонь освещал их скулистые лица, побагровевшие от натуги.
— Видал? — улыбаясь, спросила бабушка. — А я вначале опозналась,
думала — собака, гляжу — ан клыки-то волчьи, да и шея тоже! Испугалась даже: ну, говорю, коли ты
волк, так иди прочь! Хорошо, что летом
волки смиренны…
Но человек без языка шевельнулся на земле так, как недавно шевельнулся ему навстречу
волк в своей клетке. Он
подумал, что это тот, чей голос он слышал недавно, такой резкий и враждебный. А если и не тот самый, то, может быть, садовый сторож, который прогонит его отсюда…
— Знаем мы, как вы не
думаете. Только мы вам не отдадим вашей Польши. Мы вас завоевали. Мы вам сколько благодеяний сделали, да, видно, как
волка ни корми, он все в лес смотрит.
А Максим почернел, глядит на Ефима
волком и молчит. Накануне того как пропасть, был Вася у неизвестной мне швеи Горюшиной, Ефим прибежал к ней, изругал её, затолкал и, говорят, зря всё: Максим её знает, женщина хотя и молодая, а скромная и
думать про себя дурно не позволяет, хоть принимала и Васю и Максима. Но при этом у неё в гостях попадья бывает, а к распутной женщине попадья не пошла бы.
Когда он встречался с человеком, имеющим угрюмый вид, он не наскакивал на него с восклицанием: «Что волком-то смотришь!» — но
думал про себя: «Вот человек, у которого, должно быть, на сердце горе лежит!» Когда слышал, что обыватель предается звонкому и раскатистому смеху, то также не обращался к нему с вопросом: «Чего, каналья, пасть-то разинул?» — но
думал: «Вот милый человек, с которым и я охотно бы посмеялся, если бы не был помпадуром!» Результатом такого образа действий было то, что обыватели начали смеяться и плакать по своему усмотрению, отнюдь не опасаясь, чтобы в том или другом случае было усмотрено что-либо похожее на непризнание властей.
— Ну, прощай, отец мой, — говорил дядя Ерошка. — Пойдешь в поход, будь умней, меня, старика, послушай. Когда придется быть в набеге или где (ведь я старый
волк, всего видел), да коли стреляют, ты в кучу не ходи, где народу много. А то всё, как ваш брат оробеет, так к народу и жмется:
думает, веселей в народе. А тут хуже всего: по народу-то и целят. Я всё, бывало, от народа подальше, один и хожу: вот ни разу меня и не ранили. А чего не видал на своем веку?
А они, увидав это,
подумали, что он рассвирепел, отчего так ярко и разгорелись очи, и они насторожились, как
волки, ожидая, что он будет бороться с ними, и стали плотнее окружать его, чтобы легче им было схватить и убить Данко.
— Про
волка промолвка, а
волк в хату, — весело заговорил купец, здороваясь. — Каково прыгаете, отцы? Газетину-то порешили… Ну, что же делать, случается и хуже. Услыхал я и
думаю: надо поминки устроить упокойнице… хе-хе!..
Пепел. А поймаешь, — на горе всему вашему гнезду. Ты
думаешь — я молчать буду перед следователем? Жди от
волка толка! Спросят: кто меня на воровство подбил и место указал? Мишка Костылев с женой! Кто краденое принял? Мишка Костылев с женой!
— Эта встреча плохо отозвалась на судьбе Лукино, — его отец и дядя были должниками Грассо. Бедняга Лукино похудел, сжал зубы, и глаза у него не те, что нравились девушкам. «Эх, — сказал он мне однажды, — плохо сделали мы с тобой. Слова ничего не стоят, когда говоришь их
волку!» Я
подумал: «Лукино может убить». Было жалко парня и его добрую семью. А я — одинокий, бедный человек. Тогда только что померла моя мать.
— И совсем не то! Денкера приказчик, это… — Журавка икнул и продолжал: — Денкера приказчик, говорит, просил тебя привезти к нему; портретченко, говорит, жены хочет тебе заказать. Ну, ведь,
волка, я
думаю, ножки кормят; так это я говорю?
Глумов. А вот еще обстоятельство! Чтоб со стороны не
подумали чего дурного, ведь люди злы, вы меня познакомьте с Турусиной. Там уж я открыто буду ухаживать за племянницей, даже, пожалуй, для вас, если вам угодно, посватаюсь. Вот уж тогда действительно будут и
волки сыты, и овцы целы.
«Э, брат, погоди, вот тебя-то я и съем!» —
подумал серый
Волк и начал выглядывать, который заяц хвастается своей храбростью. А зайцы ничего не видят и веселятся пуще прежнего. Кончилось тем, что хвастун Заяц взобрался на пенек, уселся на задние лапки и заговорил...
Ходил он, ходил в лесу по своим волчьим делам, проголодался и только
подумал: «Вот бы хорошо зайчиком закусить!» — как слышит, что где-то совсем близко зайцы кричат и его, серого
Волка, поминают. Сейчас он остановился, понюхал воздух и начал подкрадываться.
— Молодец, косой! — закричали все зайцы в один голос. — Ай да, косой!.. Ловко ты напугал старого
Волка. Спасибо, брат! А мы
думали, что ты хвастаешь.
«Сосуды начнут кровить, что я буду делать?» —
думал я и, как
волк, косился на груду торзионных пинцетов.
«Не уйдешь, —
думал он, — попадешь под сюркуп [Сюркуп (франц. surcouper) — перекрытие (в карточной игре).] своевременно, отольются
волку овечьи слезы».
Думал,
думал Гаврюшка, да делать, видно, нечего было; не оставить же так тела христианского на съедение
волкам: он взвалил его на телегу, да и привез в село прямо к мужу.
— Кроме птиц — все толкутся на одном месте. Идет человек, наклоня голову, смотрит в землю,
думает о чем-то…
Волки зимой воют — тоже и холодно и голодно им! И, поди-ка, всякому страшно — всё только одни
волки вокруг него! Когда они воют, я словно пьяный делаюсь — терпенья нет слышать!
Он
подумал немного, потер себе нос и говорит: «Действительно, говорит, в служебных сферах это не принято, и в подобных случаях обыкновенно всегда переводят кого-нибудь…» — «Не кого-нибудь, говорю, а уж, конечно, меня переведут; мною, как младшим, пожертвуют и принесут меня на заклание!» — «Почему ж, говорит, вас на заклание; вероятно, дадут назначение, равное теперешнему!» Ах, ты,
думаю, старый
волк!..
— Именно вот так мы и
думаем, так и веруем: все люди должны быть товарищами, и надо им взять все земные дела в свои руки. Того ради и прежде всего должны мы самих себя поставить в тесный строй и порядок, — ты, дядя Михайло, воин, тебе это надо понять прежде других. Дело делают не шумом, а умом,
волка словом не убьёшь, из гнилого леса — ненадолго изба.
Волк даже глаза вытаращил от удивления и
думает...
Они были маленькие и
думали, что хвост можно потерять — чудаки. Видит
волк, что дело плохо и никто его не жалеет, рассердился и стал кричать...
Запыхался
волк, запотел и
думает: «А хорошо было бы, если этот комод оторвался», но только доктор очень крепко пришил, — не отрывается.
Но не послушался Васенька голоса совести своей, порвал веревку и убежал в лес: спастись, дурачок,
думал. А в лесу-то, — а в лесу-то волки-то его и съели! Ага! — волки-то его и съели. Рассчитывал, негодяй, спастись, а про волков-то и забыл!
А старушка и вправду была слепая. И на этот раз поверил городовой. А
волк засмеялся, зубы оскалил и
думает: «Вот как я его здорово обманул, черт побери». Это у него такая дурная привычка была ругаться: черт побери.
И
думает волк про себя, сидит у дверей и
думает...
Прибежал
волк домой и
думает, что жена его пожалеет. А жена как увидела, что у него хвоста нет, как закричит...
«Вот так штука, черт побери! —
думает волк про себя. — Был я молодец лучше всех, а теперь даже котята, и те смеются надо мною».
Мальчик стерег овец и, будто увидав
волка, стал звать: «Помогите,
волк!
волк!» Мужики прибежали и видят: неправда. Как сделал он так и два и три раза, случилось — и вправду набежал
волк. Мальчик стал кричать: «Сюда, сюда скорей,
волк!» Мужики
подумали, что опять по-всегдашнему обманывает, — не послушали его.
Волк видит, бояться нечего: на просторе перерезал все стадо.
Волк и
подумал: видно, тут говорят одно, а делают другое; и пошел прочь от деревни.
Стоит он теперь у
волка на часах и
думает: «Через столько-то часов милый зятек на выручку прибежит!» Вспомнит он об этом — и еще шибче припустит.
— Я, ваше благородие, прибегу… я мигом оборочу… у меня это… вот как Бог свят прибегу! — заспешил осужденный, и чтобы
волк не сомневался, что он можетмигом оборотить, таким вдруг молодцом прикинулся, что сам
волк на него залюбовался и
подумал: «Вот кабы у меня солдаты такие были!»
Никогда он так не любил жизни, как теперь. Был он заяц обстоятельный, высмотрел у вдовы, у зайчихи, дочку и жениться хотел. Именно к ней, к невесте своей, он и бежал в ту минуту, как
волк его за шиворот ухватил. Ждет, чай, его теперь невеста,
думает: «Изменил мне косой!» А может быть, подождала-подождала, да и с другим… слюбилась… А может быть и так: играла, бедняжка, в кустах, а тут ее
волк… и слопал!..
По нашим местам,
думаю я, Никифору в жизнь не справиться, славы много; одно то, что «
волком» был; все знают его вдоль и поперек, ни от кого веры нет ему на полушку.
Поворчал на девок Трифон, но не больно серчал… Нечего думой про девок раскидывать, не медведь их заел, не
волк зарезал — придут, воротятся. Одно гребтело Лохматому: так ли, не так ли, а Карпушке быть в лесу. «Уж коли дело на то пошло, —
думает он про Параньку, — так пусть бы с кем хотела, только б не с мироедом…»
Подумал так Трифон Михайлыч, махнул рукой и спать собрался.
На эти слова и прибеги лисица. Она услыхала, что
волк говорит, и
думает: «Погоди ж,
волк, я тебе вымещу».
Старый казак после этого уже совсем уверился, что это был не
волк, а ведьма; а я
подумал, что не бешеный ли это был
волк, потому что я никогда не видывал и не слыхивал, чтобы
волк, после того как его прогнали, вернулся опять на народ.
Я досадовал на то, что ружье мое осеклось, и все
думал о том, как бы тут же на месте остался
волк, если б оно выстрелило.
Волк обрадовался и
подумал: «Теперь я буду долго сыт; только я не стану есть всего вдруг, а буду есть понемногу, чтобы ничего не пропало: сперва съем что пожестче, а потом закушу тем, что помягче и послаще».