Неточные совпадения
В августе, хмурым вечером, возвратясь с дачи, Клим застал у себя Макарова; он сидел среди комнаты на стуле, согнувшись, опираясь локтями о колени, запустив пальцы в растрепанные
волосы; у ног его лежала измятая, выгоревшая на солнце фуражка. Клим отворил дверь тихо, Макаров не
пошевелился.
Он очень удивился, когда Самгин рассказал ему о радении, нахмурил брови, ежовые
волосы на голове его
пошевелились.
Он снял фуражку, к виску его прилипла прядка
волос, и только одна была неподвижна, а остальные вихры
шевелились и дыбились. Клим вздохнул, — хорошо красив был Макаров. Это ему следовало бы жениться на Телепневой. Как глупо все. Сквозь оглушительный шум улицы Клим слышал...
Он еще более растрепался, сбросил пиджак, расстегнул ворот голубой сатиновой рубашки, обмахивался салфеткой, и сероватые клочья
волос на голове его забавно
шевелились.
Жевал медленно; серые
волосы на скулах его вставали дыбом, на подбородке
шевелилась тугая, коротенькая борода, подстриженная аккуратно.
Длинный, тощий, с остатками черных, с проседью, курчавых и, видимо, жестких
волос на желтом черепе, в форме дыни, с бородкой клином, горбоносый, он говорил неутомимо, взмахивая густыми бровями, такие же густые усы быстро
шевелились над нижней, очень толстой губой, сияли и таяли влажные, точно смазанные маслом, темные глаза. Заметив, что сын не очень легко владеет языком Франции, мать заботливо подсказывала сыну слова, переводила фразы и этим еще более стесняла его.
На высоких нотах голос Ловцова срывался, всхрапывал. Стоял этот мужик «фертом», сунув ладони рук за опояску, за шаль, отведя локти в сторону.
Волосы на лице его неприглядно
шевелились, точно росли, пристальный взгляд раздражал Самгина.
Наружность самого гна Зверкова мало располагала в его пользу: из широкого, почти четвероугольного лица лукаво выглядывали мышиные глазки, торчал нос, большой и острый, с открытыми ноздрями; стриженые седые
волосы поднимались щетиной над морщинистым лбом, тонкие губы беспрестанно
шевелились и приторно улыбались.
На ней было старенькое платьице,
волосы она зачесала за уши и сидела, не
шевелясь, у окна да шила в пяльцах, скромно, тихо, точно она век свой ничем другим не занималась.
Но отчего же вдруг стал он недвижим, с разинутым ртом, не смея
пошевелиться, и отчего
волосы щетиною поднялись на его голове?
На дворе стреляет мороз; зеленоватый лунный свет смотрит сквозь узорные — во льду — стекла окна, хорошо осветив доброе носатое лицо и зажигая темные глаза фосфорическим огнем. Шелковая головка, прикрыв
волосы бабушки, блестит, точно кованая, темное платье
шевелится, струится с плеч, расстилаясь по полу.
Ее голые широкие зубы бесшумно перекусывали всё, что она совала в рот, смешно изогнув руку, оттопырив мизинец, около ушей у нее катались костяные шарики, уши двигались, и зеленые
волосы бородавки тоже
шевелились, ползая по желтой, сморщенной и противно чистой коже.
Было раннее октябрьское утро, серое, холодное, темное. У приговоренных от ужаса лица желтые и
шевелятся волосы на голове. Чиновник читает приговор, дрожит от волнения и заикается оттого, что плохо видит. Священник в черной ризе дает всем девяти поцеловать крест и шепчет, обращаясь к начальнику округа...
Девочка сделала несколько шагов вперед и остановилась в нерешительности. Егор не
шевелился с места и угрюмо смотрел то на заплетенные в две косы русые
волосы девочки, то на выставлявшиеся из-под платья белые оборочки кальсон.
Теперешний Стрепетов был не похож на Стрепетова, сидевшего вчера на лавочке бульвара. Он был суров и гневен. Умный лоб его морщился, брови сдвигались, он шевелил своими большими губами и грозно смотрел в сторону из-под нависших бровей. Даже белый стог
волос на его голове как будто двигался и
шевелился.
Скорее — за стол. Развернул свои записи, взял перо — чтобы они нашли меня за этой работой на пользу Единого Государства. И вдруг — каждый
волос на голове живой, отдельный и
шевелится: «А что, если возьмут и прочтут хотя бы одну страницу — из этих, из последних?»
Ромашов, который теперь уже не шел, а бежал, оживленно размахивая руками, вдруг остановился и с трудом пришел в себя. По его спине, по рукам и ногам, под одеждой, по голому телу, казалось, бегали чьи-то холодные пальцы,
волосы на голове
шевелились, глаза резало от восторженных слез. Он и сам не заметил, как дошел до своего дома, и теперь, очнувшись от пылких грез, с удивлением глядел на хорошо знакомые ему ворота, на жидкий фруктовый сад за ними и на белый крошечный флигелек в глубине сада.
Яков жует, по слепому его лицу двигаются сивые колечки
волос,
шевелятся мохнатые уши; выслушав замечание повара, он продолжает так же мерно и быстро...
«Что же; есть ведь, как известно, такие наэлектризованные места», — подумал Туберозов и почувствовал, что у него как будто
шевелятся седые
волосы.
Стал читать и видел, что ей всё понятно: в её широко открытых глазах светилось напряжённое внимание, губы беззвучно
шевелились, словно повторяя его слова, она заглядывала через его руку на страницы тетради, на рукав ему упала прядь её
волос, и они
шевелились тихонько. Когда он прочитал о Марке Васильеве — Люба выпрямилась, сияя, и радостно сказала негромко...
Шёл к зеркалу и, взглянув на себя, угрюмо отступал прочь, сердце замирало, из него дымом поднимались в голову мысли о близком конце дней, эти мысли мертвили мозг, от них было холодно костям, седые, поредевшие
волосы тихонько
шевелились.
Она развязала ленты шляпы, сбросила ее, спустила с плеч мантилью, поправила
волосы и села на маленький, старенький диванчик. Инсаров не
шевелился и глядел на нее, как очарованный.
Едва заметно было, что он переводит дух; казалось, ни один
волос не
пошевелился на голове его во все время, как он прислушивался к свисту.
У стены, заросшей виноградом, на камнях, как на жертвеннике, стоял ящик, а из него поднималась эта голова, и, четко выступая на фоне зелени, притягивало к себе взгляд прохожего желтое, покрытое морщинами, скуластое лицо, таращились, вылезая из орбит и надолго вклеиваясь в память всякого, кто их видел, тупые глаза, вздрагивал широкий, приплюснутый нос, двигались непомерно развитые скулы и челюсти,
шевелились дряблые губы, открывая два ряда хищных зубов, и, как бы живя своей отдельной жизнью, торчали большие, чуткие, звериные уши — эту страшную маску прикрывала шапка черных
волос, завитых в мелкие кольца, точно
волосы негра.
Перед ним стоял с лампой в руке маленький старичок, одетый в тяжёлый, широкий, малинового цвета халат. Череп у него был почти голый, на подбородке беспокойно тряслась коротенькая, жидкая, серая бородка. Он смотрел в лицо Ильи, его острые, светлые глазки ехидно сверкали, верхняя губа, с жёсткими
волосами на ней,
шевелилась. И лампа тряслась в сухой, тёмной руке его.
В первый раз я очнулся в дымной сакле. Я лежал на полу на бурке и не мог
пошевелиться — все болело. Седой черкес с ястребиным носом держал передо мной посудину и поил меня чем-то кислым, необыкновенно вкусным. Другой, помоложе, весь заросший
волосами, что-то мне говорил. Я видел, что он шевелит губами, ласково смотрит на меня, но я ничего не понимал и опять заснул или потерял сознание — сам не знаю.
И, произнося раздельно и утвердительно слова свои, старик Ананий четырежды стукнул пальцем по столу. Лицо его сияло злым торжеством, грудь высоко вздымалась, серебряные
волосы бороды
шевелились на ней. Фоме жутко стало слушать его речи, в них звучала непоколебимая вера, и сила веры этой смущала Фому. Он уже забыл все то, что знал о старике и во что еще недавно верил как в правду.
Шпион
пошевелился, но не сказал ни слова. Глаза у него были полузакрыты, он дышал через нос, и тонкие
волосы его усов вздрагивали.
Климков нажимал пальцем курок всё туже, туже, и от усилия у него холодела голова,
шевелились волосы.
Она
шевельнулась в полумраке, хрустнув шелком, мысленно пригладила
волосы и с достоинством ответила...
И вот Артамонов, одетый в чужое платье, обтянутый им, боясь
пошевелиться, сконфуженно сидит, как во сне, у стола, среди тёплой комнаты, в сухом, приятном полумраке; шумит никелированный самовар, чай разливает высокая, тонкая женщина, в чалме рыжеватых
волос, в тёмном, широком платье. На её бледном лице хорошо светятся серые глаза; мягким голосом она очень просто и покорно, не жалуясь, рассказала о недавней смерти мужа, о том, что хочет продать усадьбу и, переехав в город, открыть там прогимназию.
Лицо у него было тоже костяное, цвета воска; всюду на костях лица не хватало мяса; выцветшие глаза не освещали его, взгляд их, казалось, был сосредоточен на кончике крупного, но дряблого носа, под носом беззвучно
шевелились тёмные полоски иссохших губ, рот стал ещё больше, разделял лицо глубокой впадиной, и особенно жутко неприятна была серая плесень
волос на верхней губе.
В удивлении брата Пётр почувствовал нечто нехорошее, и у него необъяснимо
пошевелились волосы бороды; дёрнув себя за ухо, он ответил...
Губы её, распухшие от укусов, почти не
шевелились, и слова шли как будто не из горла, а из опустившегося к ногам живота, безобразно вздутого, готового лопнуть. Посиневшее лицо тоже вздулось; она дышала, как уставшая собака, и так же высовывала опухший, изжёванный язык, хватала
волосы на голове, тянула их, рвала и всё рычала, выла, убеждая, одолевая кого-то, кто не хотел или не мог уступить ей...
Предо мною
шевелилось тело Изота, и на разбитом черепе
волоса, выпрямленные течением, как будто встали дыбом. Я вспоминал его глуховатый голос, хорошие слова...
Разбросав по подушке пепельные свои
волосы, подложив ладонь под раскрасневшуюся щечку, Верочка спала; но сон ее не был покоен. Грудь подымалась неровно под тонкой рубашкой, полураскрытые губки судорожно
шевелились, а на щеке, лоснившейся от недавних слез, одна слезинка еще оставалась и тихо скользила в углу рта.
Мы с Мухоедовым долго и совершенно безмолвно любовались этой оригинальной картиной, в которой свет и тени создавали причудливые образы и нагоняли в душу целый рой полузабытых воспоминаний, знакомых лиц, давно пережитых желаний и юношеских грез; Мухоедов сидел с опущенной головой, длинные
волосы падали ему на лоб, папироса давно потухла, но он точно боялся
пошевелиться, чтобы не нарушить обаяния весенней ночи.
Лицо его было бледно, как известь,
волосы стояли дыбом, руки и ноги дрожали, губы
шевелились без звука; он стоял посередь избы и глядел на всех страшными, блуждающими глазами.
Не могу я ни о чём спросить старика, жалко мне нарушить покой его ожидания смерти и боюсь я, как бы не спугнуть чего-то… Стою не
шевелясь. Сверху звон колокольный просачивается, колеблет
волосы на голове моей, и нестерпимо хочется мне, подняв голову, в небеса взглянуть, но тьма тяжко сгибает выю мне, — не
шевелюсь.
Стало холодно, а в мастерскую идти не хотелось, и, чтоб согреться, я решил носить мешки в сени, но, вбежав туда с первым же мешком, увидал Шатунова: он сидел на корточках перед щелью в стене, похожий на филина. Его прямые
волосы были перевязаны лентой мочала, концы ее опустились на лоб и
шевелятся вместе с бровями.
Под его серою пеленою красное лицо Жукова потемнело, точно у мертвого, и еще более опухло. Нос инспектора вздрагивал, тонко посвистывая, жесткие
волосы рыжих усов запали в рот и
шевелились, колеблемые храпящим дыханием, небритые щеки ощетинились, нижняя губа отвалилась, обнажив крупные, лошадиные зубы. Вся голова Жукова напоминала уродливый огромный репей, глубоко вцепившийся в подушку толстыми колючими усиками.
(Софья уходит, Вера остаётся одна, схватывается руками за голову и несколько секунд смотрит в пространство широко открытыми глазами, губы у неё
шевелятся. Слышит шаги Якорева, оправляет
волосы, лицо её становится спокойно, деловито.)
Он говорил ровным дребезжавшим голосом, бесстрастным, как его тусклый взгляд, хотя, по-видимому, находился в состоянии оживления, на какое только был способен. Долго еще шамкали и двигались бескровные губы, голова
шевелилась, даже полуседые
волосы, торчавшие из-под шапки, казалось, задорно подымаются, и среди невнятного шамканья слышалась все та же фраза...
«Неужто — отходит?» — мельком подумал он, видя, как
шевелятся серые
волосы вокруг рта и дрожит, всползая вверх, правая бровь. Осторожно, на цыпочках, вышел в сени и крикнул громким шёпотом во двор...
Он быстро вернулся в комнату, застегивая на ходу ворот красной рубахи и поправляя
волосы. Какой-то мимолетный испуг, какое-то темное, раздражающее предчувствие на мгновение
шевельнулось в его душе.
Он, сурово и строго качая головой, что-то шептал про себя; седые усы
шевелились, и ветер трепал ему
волосы на голове.
Целое утро будет сидеть и не
пошевелится, только завей ему
волосы.
Я чувствую, как
шевелятся корни
волос на моей голове.
Рука, которой она держалась за косяк двери, замерла;
волосы от ветра
шевелились на голове, а давно отвязавшаяся ставня упорно продолжала хлопать, с каждым разом повторяя: нет, нет, нет.
— Совсем была здорова! — выкрикнул муж. — Вечером из гостей приехали… Ночью просыпаюсь, вижу — лежит как-то боком. Тронул ее за плечо — не
шевелится, холодная… Господи, господи, господи, — повторил он, крутя на себе
волосы. — Оо-оо-оо!.. Ваня, да что же это такое?!