Неточные совпадения
Юноша встал, не очень уверенно шаркая ногами, подошел к столу Самгина, зацепился встрепанными
волосами за лист пальмы, улыбаясь, сказал Самгину...
К рыжебородому подошел какой-то толстый и увел за собой. Пьяный
юноша исчез, к даме подошел высокий, худощавый, носатый, с бледным лицом, с пенсне, с прозрачной бородкой неопределенной окраски, он толкал в плечо румянощекую девушку, с толстой косой золотистых
волос.
Самгин видел незнакомого; только глаза Дмитрия напоминали
юношу, каким он был за четыре года до этой встречи, глаза улыбались все еще той улыбкой, которую Клим привык называть бабьей. Круглое и мягкое лицо Дмитрия обросло светлой бородкой; длинные
волосы завивались на концах. Он весело и быстро рассказал, что переехал сюда пять дней тому назад, потому что разбил себе ногу и Марина перевезла его.
Красивый был
юноша, знаете, того хорошего польского типа: широкий, прямой лоб с шапкой белокурых вьющихся тонких
волос, прекрасные голубые глаза.
Недалеко от них, в углу, сидела парочка влюбленных: она была с короткими
волосами и с энергическим лицом, белокурая, миловидная, совсем молоденькая девушка в модном платье; он — с тонкими очертаниями лица и волнистыми
волосами красивый
юноша в гуттаперчевой куртке.
И она посмотрела на вошедшего учителя. Студент был уже не
юноша, человек среднего роста или несколько повыше среднего, с темными каштановыми
волосами, с правильными, даже красивыми чертами лица, с гордым и смелым видом — «не дурен и, должно быть, добр, только слишком серьезен».
В семидесятых годах формы у студентов еще не было, но все-таки они соблюдали моду, и студента всегда можно было узнать и по манерам, и по костюму. Большинство, из самых радикальных, были одеты по моде шестидесятых годов: обязательно длинные
волосы, нахлобученная таинственно на глаза шляпа с широченными полями и иногда — верх щегольства — плед и очки, что придавало
юношам ученый вид и серьезность. Так одевалось студенчество до начала восьмидесятых годов, времени реакции.
Это был очень красивый
юноша с пепельными
волосами, матовым лицом и выразительными серыми глазами. Он недавно перешел в нашу гимназию из Белой Церкви, и в своем классе у него товарищей не было. На переменах он ходил одинокий, задумчивый. Брови у него были как-то приподняты, отчего сдвигались скорбные морщины, а на красивом лбу лежал меланхолический нимб…
Вот желтоватый отблеск заиграл в
волосах, затеплился на лбу
юноши.
Лаврецкий действительно не походил на жертву рока. От его краснощекого, чисто русского лица, с большим белым лбом, немного толстым носом и широкими правильными губами, так и веяло степным здоровьем, крепкой, долговечной силой. Сложен он был на славу, и белокурые
волосы вились на его голове, как у
юноши. В одних только его глазах, голубых, навыкате, и несколько неподвижных, замечалась не то задумчивость, не то усталость, и голос его звучал как-то слишком ровно.
Его голый затылок, с косицами крашеных
волос и засаленной анненской лентой на галстухе цвета воронова крыла, стал хорошо известен всем скучливым и бледным
юношам, угрюмо скитающимся во время танцев вокруг игорных столов.
Меня всегда терзает зависть, когда я вижу людей, занятых чем-нибудь, имеющих дело, которое их поглощает… а потому я уже был совершенно не в духе, когда появился на дороге новый товарищ, стройный
юноша, в толстой блузе, в серой шляпе с огромными полями, с котомкой за плечами и с трубкой в зубах; он сел под тень того же дерева; садясь, он дотронулся до края шляпы; когда я ему откланялся, он снял свою шляпу совсем и стал обтирать пот с лица и с прекрасных каштановых
волос.
Грозные серые своды огромной тюрьмы, и по ней мечется с визгом и воем, иногда останавливаясь и воздевая руки к решетчатому окну, несчастный, бледный
юноша, с
волосами по плечам, с лицом мертвеца.
Глаз Чехова, мерцающий и зоркий,
Глядит в восторге с высоты галерки
На сцену, где Далматов и Бурлак-Андреев,
Козельский, Писарев, и Глама, и Киреев,
Где Южин,
юноша тогда, с студенческой скамьи
Уж крылья расправлял могучие свои,
И помню я ее в тяжелые годины,
Когда она была еще так молода,
Но в
волосах снежились горькие седины,
Свидетели борьбы, и горя, и труда.
Согнув спины, взмахивая руками и ногами, натужно покряхтывая, устало хрипя, они деловито возились на мостовой, как большие мохнатые черви, таская по камням раздавленное и оборванное тело белокурого
юноши, били в него ногами, растаптывая лицо и грудь, хватали за
волосы, за ноги и руки и одновременно рвали в разные стороны.
— Жаль! — возразил старик, — не доживет этот человек до седых
волос. — Он жалел от души, как мог, как обыкновенно жалеют старики о
юношах, умирающих преждевременно, во цвете жизни, которых смерть забирает вместо их, как буря чаще ломает тонкие высокие дерева и щадит пни столетние.
В углу зажгли маленькую лампу. Комната — пустая, без мебели, только — два ящика, на них положена доска, а на доске — как галки на заборе — сидят пятеро людей. Лампа стоит тоже на ящике, поставленном «попом». На полу у стен еще трое и на подоконнике один,
юноша с длинными
волосами, очень тонкий и бледный. Кроме его и бородача, я знаю всех. Бородатый басом говорит, что он будет читать брошюру «Наши разногласия», ее написал Георгий Плеханов, «бывший народоволец».
И во время вечерни устроили мне на озере в лесу собеседование с некиим
юношей. Был он тёмный какой-то, словно молнией опалённый;
волосы коротко острижены, сухи и жестки; лицо — одни кости, и между ними жарко горят карие глаза: кашляет парень непрерывно и весь трепещет. Смотрит он на меня явно враждебно и, задыхаясь, говорит...
Вот
юноша выпрямился, красивым жестом откинул со лба назад длинные пряди вьющихся чёрных
волос и обернулся лицом к аллее.
В 1800-х годах, в те времена, когда не было еще ни железных, ни шоссейных дорог, ни газового, ни стеаринового света, ни пружинных низких диванов, ни мебели без лаку, ни разочарованных
юношей со стеклышками, ни либеральных философов-женщин, ни милых дам-камелий, которых так много развелось в наше время, — в те наивные времена, когда из Москвы, выезжая в Петербург в повозке или карете, брали с собой целую кухню домашнего приготовления, ехали восемь суток по мягкой, пыльной или грязной дороге и верили в пожарские котлеты, в валдайские колокольчики и бублики, — когда в длинные осенние вечера нагорали сальные свечи, освещая семейные кружки из двадцати и тридцати человек, на балах в канделябры вставлялись восковые и спермацетовые свечи, когда мебель ставили симметрично, когда наши отцы были еще молоды не одним отсутствием морщин и седых
волос, а стрелялись за женщин и из другого угла комнаты бросались поднимать нечаянно и не нечаянно уроненные платочки, наши матери носили коротенькие талии и огромные рукава и решали семейные дела выниманием билетиков, когда прелестные дамы-камелии прятались от дневного света, — в наивные времена масонских лож, мартинистов, тугендбунда, во времена Милорадовичей, Давыдовых, Пушкиных, — в губернском городе К. был съезд помещиков, и кончались дворянские выборы.
Платонов (один). Мало знающий, много думающий и из-за угла много говорящий
юноша. (Смотрит в дверь столовой.) А вон и Софья. По сторонам смотрит… Меня ищет своими бархатными глазами. Какая она еще хорошенькая! Сколько в ее лице красивого!
Волосы всё те же! Тот же цвет, та же прическа… Сколько раз приходилось мне целовать эти
волосы! Славные воспоминания навевает на меня эта головка…
И Бальтасар пришел и рвался к жене, яростно вопия, расточая удары и кусаясь. Но не пустили его
юноши к Мафальде. Обессилел старик, и стоя поодаль, рвал на себе одежду и седые
волосы.
Одетый в безукоризненный костюм, с длинными белокурыми
волосами, с мечтательным, чрезвычайно благородным лицом, бледный и нежный в своей бархатной куртке с небрежно повязанным артистическим галстуком, стоявший на пороге гостиной
юноша казался действительно переодетым принцем. Он издали любезно улыбался подходившим девушкам.
Володя поднялся и растерянно поглядел на Нюту. Она только что вернулась из купальни. На ее плечах висели простыня и мохнатое полотенце, и из-под белого шелкового платка на голове выглядывали мокрые
волосы, прилипшие ко лбу. От нее шел влажный, прохладный запах купальни и миндального мыла. От быстрой ходьбы она запыхалась. Верхняя пуговка ее блузы была расстегнута, так что
юноша видел и шею и грудь.
В амбразуре окна приземистый господин с длинными
волосами, весь ушедший в шитый воротник, с Владимиром на шее, громко спорил с худым, испитым
юношей во фраке.
Четвертое лицо за столом был
юноша лет шестнадцати, худой, зеленый, с по моде прилизанными на английский пробор
волосами, с быстрыми маленькими глазками и таким же тонким ртом, как и y старшей сестры.
— Очень, надо сознаться… Филиппо способна своими песенками воскресить мертвого, Blanche Gandon со своею «La chose» делает
юношей дряхлого старика. Недаром весь Петербург съезжается теперь к Бергу по вечерам… Седина и обнаженные от
волос головы блестят по всему театру вперемежку с золотом военной молодежи… Старички покровительственно относятся к молодым людям и даже оказывают им своего рода содействие.
Костя, ставший уже Константином Николаевичем и носивший фамилию Рачинского, сделался тоже высоким, статным
юношей, с черными, как смоль,
волосами и большими, жгучими черными же глазами. Легкий пушок на верхней губе и части щек
юноши оттенял их белизну и свежесть, указывая на то, что жизнь, в ее низменных, животных проявлениях, еще не успела дотронуться до него своим тлетворным крылом.
Высокий стройный
юноша, одетый в элегантную домашнюю бархатную визитку цвета prune, великолепно оттенявшую матовую белизну его строго-правильного лица, с выразительными карими глазами и темным, нежным пушком на верхней губе; волнистые светло-каштановые
волосы своевольными завитками ниспадали на как бы выточенный из слоновой кости широкий лоб.
Училась она по-прежнему хорошо, и в особенности по русской словесности, которую преподавал студент — некто Виссарион Иванович Беляев, восторженный
юноша, с открытым, выразительным, хотя и очень некрасивым лицом и длинными черными как смоль, жесткими, прямыми
волосами.
Наивность шестнадцатилетнего
юноши, приятная для родителей, подчас до седых
волос считающих своих детей малыми ребятами, едва ли может признаваться, особенно в мальчике, идеалом воспитания.
Юноша все еще стоял неподвижно и смотрел на лицо, в котором мало-помалу находил полнейшее подобие своего: те же черты, те же густые, синевато-черные
волосы, те же большие, как ночь темные глаза.
Между ними в этот год оказался
юноша, еще совсем мальчик, с нежным, как у девушки, миловидным, безусым лицом, с вьющимися белокурыми
волосами, с восторженным взглядом светло-голубых глаз.
Сидевший был брюнет: волнистые
волосы густою шапкой покрывали его красиво и правильно сложенную голову и оттеняли большой белый лоб, темные глаза, цвета, неподдающегося точному определению, или, лучше сказать, меняющие свой цвет по состоянию души их обладателя, смело и прямо глядели из-под как бы нарисованных густых бровей и их почти надменный блеск отчасти смягчался длинными ресницами; правильный орлиный нос с узкими, но по временам раздувающимися ноздрями, и алые губы с резко заканчивающимися линиями рта придавали лицу этого
юноши какое-то властное, далеко не юношеское выражение.
Сережа стал похож на отца,
волосы его темнели, он смотрел почти
юношей; голос у него срывался с низких нот на высокие.
— Ты, милая девушка, пришедшая из того мира, что называет себя свободным, — что за грустные тени лежат на твоем милом, прекрасном лице? А ты, мой смелый
юноша, почему так бледен ты? Почему не упоение победою, а страх поражения вижу я в твоих опущенных глазах? И ты, честная мать, скажи мне: какой ветер сделал твои глаза красными? Какой дождь, неистово бушующий, сделал влажным твое старческое лицо? Какой снег так выбелил твои
волосы, — ведь они были темными когда-то!
Когда они проходили мимо фонаря, свет упал на красивое женское лицо и
юношу с длинными
волосами и в синей с косым воротом рубашке.