Неточные совпадения
Хорошо ли, дурно ли мы поступили, это другой
вопрос; но жребий брошен, — сказал он, переходя с русского на французский
язык, — и мы связаны на всю жизнь.
На
вопрос, точно ли Чичиков имел намерение увезти губернаторскую дочку и правда ли, что он сам взялся помогать и участвовать в этом деле, Ноздрев отвечал, что помогал и что если бы не он, то не вышло бы ничего, — тут он и спохватился было, видя, что солгал вовсе напрасно и мог таким образом накликать на себя беду, но
языка никак уже не мог придержать.
Юлай повторил на татарском
языке вопрос Ивана Кузмича. Но башкирец глядел на него с тем же выражением и не отвечал ни слова.
— Предпочитаю изучать немецкий
язык, — ответил он Самгину на
вопрос о гитаре, — ответил почему-то сердитым тоном.
— Так как же, а? — торопливо пробормотал полковник, но, видимо, сообразив, что
вопрос этот слишком часто срывается с его
языка, откашлялся и быстро, суховато заговорил...
— Так — как же, а? — снова услыхал он
вопрос, должно быть, привычный
языку жандарма.
Она усмехнулась и, облизав губы кончиком
языка, не сказала ничего, но, видимо, ждала еще каких-то
вопросов. Самгин вспомнил случайно прочитанное в словаре Брокгауза: «Агафья, имя святой, действительное существование которой сомнительно».
Потом он отбросил эту мысль и сам покраснел от сознания, что он фат, и искал других причин, а сердце ноет, мучится, терзается, глаза впиваются в нее с
вопросами, слова кипят на
языке и не сходят. Его уже гложет ревность.
Все были в восторге, когда мы объявили, что покидаем Нагасаки; только Кичибе был ни скучнее, ни веселее других. Он переводил
вопросы и ответы, сам ничего не спрашивая и не интересуясь ничем. Он как-то сказал на
вопрос Посьета, почему он не учится английскому
языку, что жалеет, зачем выучился и по-голландски. «Отчего?» — «Я люблю, — говорит, — ничего не делать, лежать на боку».
Миссионер повторил
вопрос; тогда они, по порядку, сначала один, потом другой, помычали и щелкнули
языком.
Мы засыпали ее
вопросами, но она или не говорила, или не понимала, или, наконец, в Порто-Прайя под именем французского разумеют совсем другой
язык.
В исповеди Привалова чего-то недоставало, чувствовался заметный пробел, — Надежда Васильевна это понимала, но не решалась поставить
вопрос прямо. У Привалова уже вертелось на
языке роковое признание в своей погибшей, никому не известной любви, но он преодолел себя и удержался.
Хотелось ему еще спросить, и даже с
языка срывался
вопрос: «Что предозначал этот земной поклон брату Дмитрию?» — но он не посмел спросить.
Я чуть не захохотал, но, когда я взглянул перед собой, у меня зарябило в глазах, я чувствовал, что я побледнел и какая-то сухость покрыла
язык. Я никогда прежде не говорил публично, аудитория была полна студентами — они надеялись на меня; под кафедрой за столом — «сильные мира сего» и все профессора нашего отделения. Я взял
вопрос и прочел не своим голосом: «О кристаллизации, ее условиях, законах, формах».
Или обращаются к отцу с
вопросом: «А скоро ли вы, братец, имение на приданое молодой хозяюшки купите?» Так что даже отец, несмотря на свою вялость, по временам гневался и кричал: «Язвы вы, язвы! как у вас
язык не отсохнет!» Что же касается матушки, то она, натурально, возненавидела золовок и впоследствии доказала не без жестокости, что память у нее относительно обид не короткая.
Нас, детей Затрапезных, сверстники недолюбливают. Быстрое обогащение матушки вызвало зависть в соседях. Старшие, конечно, остерегаются высказывать это чувство, но дети не чинятся. Они пристают к нам с самыми ехидными
вопросами, сюжетом для которых служит скопидомство матушки и та приниженная роль, которую играет в доме отец. В особенности неприятна в этом отношении Сашенька Пустотелова, шустрая девочка, которую все боятся за ее злой
язык.
Молчальник он был изумительный. Редко-редко с его
языка слетал какой-нибудь неожиданный
вопрос вроде: «Прикажете на стол накрывать?», или: «Прикажете сегодня печки топить?» — на что обыкновенно получалось в ответ: «Одурел ты, что ли, об чем спрашиваешь?» В большинстве случаев он или безусловно молчал, или ограничивался однословными ответами самого первоначального свойства.
Сконфузился ли он и не знал, кто его спрашивал, или дурной русский выговор, которым сделан был ему
вопрос, — только все это вместе почему-то побудило его откликнуться на французском
языке и в мужском роде.
…Тут любопытная статья о столиках. [Столики — занятие спиритизмом.] Вероятно, мы с вами не будем задавать
вопросов черту, хоть он и четко пишет на всех
языках… Гомеопату покажите письмо из Марьина… [Письмо из Марьина — от Н. Д. Фонвизиной.]
У меня вертелось на уме и на
языке новое возражение в виде
вопроса, но я заметил, что мать сердится, и замолчал; мы же в это самое время приехали на ночевку в деревню Красный Яр, в двенадцати верстах от Симбирска и в десяти от переправы через Волгу.
Елена же его поразила; она вырвала у него свою руку, когда он щупал ее пульс, и не хотела показать ему
язык. На все
вопросы его не отвечала ни слова, но все время только пристально смотрела на его огромный Станислав, качавшийся у него на шее. «У нее, верно, голова очень болит, — заметил старичок, — но только как она глядит!» Я не почел за нужное ему рассказывать о Елене и отговорился тем, что это длинная история.
Все это я отлично понимал, и все эти возражения были у меня на
языке прошлой весной, когда решался
вопрос о доставлении мне возможности прожить «аридовы веки».
Вопрос третий: можно ли жить такою жизнью, при которой полагается есть пирог с грибами исключительно затем, чтоб держать
язык за зубами? Сорок лет тому назад я опять-таки наверное ответил бы: нет, так жить нельзя. А теперь? — теперь: нет, уж я лучше завтра…
Помню, как я оробел при этом
вопросе, но как вместе с тем, совершенно невольно для меня, на лице моем распустилась самодовольная улыбка, и я начал говорить по-французски самым напыщенным
языком с вводными предложениями такой вздор, который мне теперь, даже после десятков лет, совестно вспомнить.
Капитан уже горячился, ходил, махал руками, не слушал
вопросов, говорил о себе шибко, шибко, так что
язык его иногда подвертывался, и, не договорив, он перескакивал на другую фразу.
Я и сам понимал важность и даже естественность этих
вопросов и не без опасения ждал минуты, когда они настолько созреют, что ни батюшка, ни староста, ни кабатчик не будут уже в состоянии держать
язык за зубами.
Некоторое время она надеялась, что
вопрос о выходе замуж за Балалайкина разбудит в нем инстинкт полководца, но, к удивлению, при этом известии он только
языком щелкнул и спросил, на сколько персон следует готовить свадебный обед.
Начнет с родителей, потом переберет всех знакомых, которых фамилии попадутся ему на
язык, потом об себе отзовется, что он человек несчастный, и, наконец, уже на повторительный
вопрос: где вы были? — решится ответить: был там-то, но непременно присовокупит: виделся вот с тем-то, да еще с тем-то, и сговаривались мы сделать то-то.
Прокурор (поспешно перелистывает карманное уложение, но ничего подходящего не находит). Мм… мм… я полагал бы… я полагаю, что, ввиду болезненного состояния подсудимого, можно ограничиться предложением ему кратких и несложных
вопросов, на которые он мог бы отвечать необременительными телодвижениями. Нет сомнения, что господа защитники, которым должен быть понятен
язык пискарей, не откажут суду в разъяснении этих телодвижений.
Первое время дежурств в лавке я рассказывал приказчику содержание нескольких книг, прочитанных мною, теперь эти рассказы обратились во зло мне: приказчик передавал их Петру Васильевичу, нарочито перевирая, грязно искажая. Старик ловко помогал ему в этом бесстыдными
вопросами; их липкие
языки забрасывали хламом постыдных слов Евгению Гранде, Людмилу, Генриха IV.
О некоторых особенностях древнегерманского права в деле судебных наказаний и — О значении городского начала в
вопросе цивилизации; жаль только, что обе статьи написаны
языком несколько тяжелым и испещрены иностранными словами.
При всем желании дать основательный ответ на этот наивный
вопрос, я только должен был пожать плечами. Мы говорили на двух разных
языках.
Старик, который ухаживал за мной, оказался доктором. Он тоже черкес, как пастухи и мои кунаки. Он объяснялся со мной только знаками, мазал меня, массировал, перевязывал, и, когда я обращался к нему с
вопросами, он показывал мне, что он не понимает и что говорить мне вредно. Это он показывал так: высовывал
язык, что-то болтал, потом отрицательно качал головой, ложился на спину, закрывал глаза, складывал руки на груди, представляя мертвого, и, показывая на
язык, говорил...
А разговорился он со мной. Оказывается, почти один из окружающих, он немного владел русским
языком. Его заинтересовали некоторые мои цирковые штуки, и хотя он почти не задавал
вопросов, но чувствовалось, что это горская гордость не позволяет ему проявлять любопытство. И я рассказал ему, что я актер, служил в цирке, охотник с детства и нехотя оставляю Кавказ, да кстати у меня и паспорта нет. Разоткровенничался.
Марья Николаевна более не возобновляла этого ходатайства через Ольгу Федотовну, а самолично устроила богослову французские конференции с бабушкой. Результат этих конференций был, однако, не совсем удовлетворительный, потому что княгиня, предложив семинаристу два-три
вопроса на французском
языке, тотчас же заговорила с ним опять по-русски, а при прощании дала ему такой совет...
Анучкин. Позвольте вас побеспокоить тоже
вопросом. Признаюсь, не зная французского
языка, чрезвычайно трудно судить самому, знает ли женщина по-французски или нет. Как хозяйка дома, знает?..
Анучкин. А как, позвольте еще вам сделать
вопрос — на каком
языке изъясняются в Сицилии?
Прошло с четверть часа. Зарецкой начинал уже терять терпение; наконец двери отворились, и толстый немец, с прищуренными глазами, вошел в комнату. Поклонясь вежливо Зарецкому, он повторил также на французском
языке вопрос своей дочери...
В ту самую минуту, как он в модном фраке, с бадинкою [тросточкой (от фр. badine).] в руке, расхаживал под аркадами Пале-Рояля и прислушивался к милым французским фразам, загремел на грубом русском
языке вопрос: «Кто едет?» Зарецкой очнулся, взглянул вокруг себя: перед ним деревенская околица, подле ворот соломенный шалаш в виде будки, в шалаше мужик с всклоченной рыжей бородою и длинной рогатиной в руке; а за околицей, перед большим сараем, с полдюжины пик в сошках.
— Вы только послушайте ихний воровской разговор, — обратился Федя ко мне, не отвечая на
вопрос губернатора. — Спроста слова не скажут… У них и
язык свой, как у цыган.
Он легкомысленно перебегает от одного признака к другому; он упоминает и о географических границах, и о расовых отличиях, и о равной для всех обязательности законов, и о присяге, и об окраинах, и о необходимости обязательного употребления в присутственных местах русского
языка, и о господствующей религии, и об армии и флотах, и, в конце концов, все-таки сводит
вопрос к Грацианову.
Бабушка предлагала
вопросы на французском
языке, на котором говорила, впрочем, довольно плохо, так что я обыкновенно переводил.
К моему удивлению, Гаврило Степаныч порядочно знал политическую экономию, читал Адама Смита, Милля, Маркса и постоянно жалел только о том, что, не зная новых
языков, он не может пользоваться богатой европейской литературой по разным экономическим
вопросам из первых рук, а не дожидаясь переводов на русский
язык; в статистике Гаврило Степаныч был как у себя дома, читал Кетле и Кольба, а работы русского профессора Янсона он знал почти наизусть.
Но люди смотрят доселе на науку с недоверием, и недоверие это прекрасно; верное, но темное чувство убеждает их, что в ней должно быть разрешение величайших
вопросов, а между тем перед их глазами ученые, по большей части, занимаются мелочами, пустыми диспутами,
вопросами, лишенными жизни, и отворачиваются от общечеловеческих интересов; предчувствуют, что наука — общее достояние всех, и между тем видят, что к ней приступа нет, что она говорит странным и трудно понятным
языком.
(13) Таковы, например, письмо А. Мейера, при посылке исторических надписей российским государям (кн. I, ст. XXX); критика на эти надписи (кн. II, ст. XV); письмо при посылке сочинения «О системе мира» (кн. II, ст. XXII); письмо, при котором присланы
вопросы Фонвизина (кн. III, ст. XVI); письмо, приложенное к «Повествованию мнимого глухого и немого» (кн. IV, ст. X); письмо г. Икосова при посылке его оды (книга IV, ст. XI); письмо, содержащее критику на «Систему мира» (кн. IV, ст. XVI); письмо при посылке стихов г. Голенищева-Кутузова (кн. V, ст. VII); письмо Любослова о напечатании его «Начертания о российском
языке» (кн. VII, ст. XV); письмо о «Былях и небылицах», с приложением предисловия к «Истории Петра Великого» (кн. VII, ст. XIX); письмо при посылке стансов на учреждение Российской академии (кн. IX, ст. IV); письмо с приобщением оды «К бессмертию» (кн. X, ст. XIII); письмо А. Мейера в ответ на критику его исторических надписей (кн. X, ст. XIV); письмо при посылке стихов Ломоносова (кн. XI, ст. XIV); письмо А. Старынкевича, с приложением «Стихов к другу» (кн. XI, ст. XVI); письмо при посылке стихов Р — Д — Н (кн. XIV, ст. V).
Всю дорогу он, не переставая, перебирал всё, что говорил доктор, стараясь все эти запутанные, неясные научные слова перевести на простой
язык и прочесть в них ответ на
вопрос: плохо — очень ли плохо мне, или еще ничего?
У Рыбникова опять задергались губы. Эту привычку уже успел за ним заметить Щавинский. Во все время разговора, особенно когда штабс-капитан задавал
вопрос и, насторожившись, ждал ответа или нервно оборачивался на чей-нибудь пристальный взгляд, губы у него быстро дергались то в одну, то в другую сторону в странных гримасах, похожих на судорожные злобные улыбки. И в то же время он торопливо облизывал концом
языка свои потрескавшиеся сухие губы, тонкие, синеватые, какие-то обезьяньи или козлиные губы.
Пионова, должно быть, видела Курдюмова в первый раз и, желая его заинтересовать собою, начала к нему беспрестанно обращаться с различными фразами и
вопросами на французском
языке, делая страшные ошибки и несносно произнося.
Поэтому кружок Станкевича, толкуя о философских
вопросах по-русски, поневоле должен был переводить отвлеченные фразы на простой
язык; а в этом виде философия была понятна и самоучке Кольцову.
Что мне было делать? Не успел этот
вопрос мелькнуть в голове, как около меня раздалось мое имя. Я опустил глаза — у моих ног лежал Федоров, молоденький солдат нашей роты, побывавший в Петербурге, хвативший цивилизации и выражавшийся почти литературным
языком.