Неточные совпадения
Разыгрался ветер, шумели сосны, на крыше что-то приглушенно посвистывало; лунный свет
врывался в комнату, исчезал
в ней, и снова ее наполняли шорохи и шепоты тьмы. Ветер быстро рассеял короткую ночь весны, небо холодно позеленело. Клим окутал одеялом
голову, вдруг подумав...
Потом он слепо шел правым берегом Мойки к Певческому мосту, видел, как на мост, забитый людями,
ворвались пятеро драгун, как засверкали их шашки, двое из пятерых, сорванные с лошадей, исчезли
в черном месиве, толстая лошадь вырвалась на правую сторону реки, люди стали швырять
в нее комьями снега, а она топталась на месте, встряхивая
головой; с морды ее падала пена.
Солнце всходило высоко; утренний ветерок замолкал; становилось тихо и жарко; кузнечики трещали, стрекозы начали реять по траве и кустам; к нам
врывался по временам
в карт овод или шмель, кружился над лошадьми и несся дальше, а не то так затрепещет крыльями над
головами нашими большая, как птица, черная или красная бабочка и вдруг упадет
в сторону,
в кусты.
Картина была чудесная: около огней дрожало и как будто замирало, упираясь
в темноту, круглое красноватое отражение; пламя, вспыхивая, изредка забрасывало за черту того круга быстрые отблески; тонкий язык света лизнет
голые сучья лозника и разом исчезнет; острые, длинные тени,
врываясь на мгновенье,
в свою очередь добегали до самых огоньков: мрак боролся со светом.
При каждом имени
врывались в дверь и потом покойно плыли старые и молодые кринолины, аэростаты, седые
головы и
головы без волос, крошечные и толстенькие старички-крепыши и какие-то худые жирафы без задних ног, которые до того вытянулись и постарались вытянуться еще, что как-то подпирали верхнюю часть
головы на огромные желтые зубы…
В этот момент
в комнату
ворвалась Пашенька, и больной закрыл
голову подушкой. Она обругала доктора и увела Галактиона за руку.
Вынули вторые рамы, и весна
ворвалась в комнату с удвоенной силой.
В залитые светом окна глядело смеющееся весеннее солнце, качались
голые еще ветки буков, вдали чернели нивы, по которым местами лежали белые пятна тающих снегов, местами же пробивалась чуть заметною зеленью молодая трава. Всем дышалось вольнее и лучше, на всех весна отражалась приливом обновленной и бодрой жизненной силы.
Подбодренные смелостью старика,
в дверях показались два-три человека с единственным заводским вором Мороком во главе. Они продолжали подталкивать дурачка Терешку, Парасковею-Пятницу и другого дурака, Марзака, высокого старика с лысою
головою. Морок, плечистый мужик с окладистою бородой и темными глазами навыкате, слыл за отчаянную башку и не боялся никого. С ним под руку
ворвался в кабак совсем пьяный Терешка-казак.
Ромашов взялся было за скобку, но вспомнил, что окно еще не выставлено. Тогда, охваченный внезапным порывом веселой решимости, он изо всех сил дернул к себе раму. Она подалась и с трескам распахнулась, осыпав
голову Ромашова кусками извести и сухой замазки. Прохладный воздух, наполненный нежным, тонким и радостным благоуханием белых цветов, потоком
ворвался в комнату.
На следующий день Санин лежал еще
в постели, как уже Эмиль,
в праздничном платье, с тросточкой
в руке и сильно напомаженный,
ворвался к нему
в комнату и объявил, что герр Клюбер сейчас прибудет с каретой, что погода обещает быть удивительной, что у них уже все готово, но что мама не поедет, потому что у нее опять разболелась
голова.
В голову словно облако тумана
ворвалось, теплота по всем суставам пошла.
— Не верю, князь! — отвечал с достоинством Морозов. — Еще не видано на Руси, чтобы гость бесчестил хозяина, чтобы силой
врывался в терем жены его. Хмелен был мед мой; он вскружил тебе
голову, князь, поди выспись; завтра всё забудем. Не забуду лишь я, что ты гость мой.
Пробовал он как-нибудь спрятаться за непререкаемость законов высшего произволения и, по обыкновению, делал из этой темы целый клубок, который бесконечно разматывал, припутывая сюда и притчу о волосе, с человеческой
головы не падающем, и легенду о здании, на песце строимом; но
в ту самую минуту, когда праздные мысли беспрепятственно скатывались одна за другой
в какую-то загадочную бездну, когда бесконечное разматывание клубка уж казалось вполне обеспеченным, — вдруг, словно из-за угла,
врывалось одно слово и сразу обрывало нитку.
Оттолкнула Варвару и кинулась к двери. Ее не успели удержать. Наклонив
голову, сжав кулаки,
ворвалась она
в столовую, с треском распахнув дверь. Там она остановилась близ порога, увидела испачканные обои и пронзительно засвистала. Она подбоченилась, лихо отставила ногу и неистово крикнула...
Верига отошел. Толпа
ворвалась в столовую, потом
в кухню, — искали гейшу, но уже не нашли. Бенгальский бегом пронес гейшу через столовую
в кухню. Она спокойно лежала на его руках и молчала. Бенгальскому казалось, что он слышит сильный перебой гейшина сердца. На ее
голых руках, крепко сжавшихся, он заметил несколько царапинок и около локтя синевато-желтое пятно от ушиба. Взволнованным голосом Бенгальский сказал толпившейся на кухне челяди...
Но, несмотря на их выстрелы, бунтовщики
в точности исполнили приказание Пугачева: влезли на высоту, прогнали гимназистов
голыми кулаками, пушку отбили, заняли летний губернаторский дом, соединенный с предместиями, пушку поставили
в ворота, стали стрелять вдоль улиц и кучами
ворвались в предместия.
И свои кое-какие стишинки мерцали
в голове… Я пошел
в буфет, добыл карандаш, бумаги и, сидя на якорном канате, — отец и Егоров после завтрака ушли по каютам спать, — переживал недавнее и писал строку за строкой мои первые стихи, если не считать гимназических шуток и эпиграмм на учителей… А
в промежутки между написанным неотступно
врывалось...
Ночной холод
ворвался в комнату и облетел её кругом, задувая огонь
в лампе. По стенам метнулись тени. Женщина взмахнула
головой, закидывая волосы за плечи, выпрямилась, посмотрела на Евсея огромными глазами и с недоумением проговорила...
Прохладный, утренний воздух,
врываясь в разбитое окно и форточку, мало-помалу освежил больную
голову Долинского. Он приподнял лицо и медленно оглянулся. На дворе серело, между крыш на востоке неба прорезалась бледно-розовая полоска и на узенькой дощечке, под низеньким фронтоном плоской крыши, гулко ворковал проснувшийся голубь. Сильная нервная возбужденность Долинского сменилась необычайной слабостью, выражавшейся во всей его распускавшейся фигуре и совершенно угасающем взоре.
— А я бы не дал за это ни гроша, — сказал Зарядьев. — Дело другое, если б я мог размозжить ему
голову… Неугомонный! буян!.. Ну что прибыли, что он
ворвался в траншеи с сотнею солдат?.. Эка потеха!.. терять людей из одного удальства!..
Дверь отворяется настежь… и отец,
в халате, без галстука, тетка
в пудраманте [Пудрама́нт (правильнее: «пудроманте́ль») — легкая накидка, которую надевали на плечи во время пудрения лица,
головы.], Транквиллитатин, Василий, Юшка, другой мальчик, повар Агапит — все
врываются в комнату.
Мгновенно мне пришло
в голову, что явится кто-то грозный, черный и огромный,
ворвется в избу, скажет каменным голосом: «Ага.
Агитаторы оба взаимно были друг другом недовольны, и оба были не
в духе. Для первого шага у них уже было довольно неудач. Ничипоренко, однако, первый нашелся, как ему выйти из такого неприятного положения. Сидя после этого обеда
в трактирном нумере у окна,
в которое ярко светило спускавшееся к закату солнце и
в которое
врывался шум и гром с заречья, где кипела ярмарка, Ничипоренко несколько раз озирался на своего унылого и поникшего
головою партнера и, наконец, сказал...
И вот
в одно из таких мгновений она ясно почувствовала, что отделяется от земли. Чьи-то сильные руки поднимают ее с сена… Ее отяжелевшая
голова опускается на чье-то плечо… Сквозь полусознание мелькают лица спящих австрийцев перед глазами… Бледный свет фонаря слабо мигает, борясь с серым рассветом раннего утра… Вдруг, свежая, холодная струя воздуха
врывается ей
в легкие, приятно холодит
голову, будит сознание, бодрит тело, и Милица приподнимает с трудом веки, сделав невероятное усилие над собой.
И юноша, осенив себя крестным знаменем, рванулся к обоим уцелевшим орудиям, стоявшим одно близ другого. Это было как раз вовремя, потому что австрийцы уже с оглушительными криками, со штыками наперевес,
ворвались в сербские траншеи. Грянул револьверный выстрел и над самой
головою Иоле прожужжала неприятельская пуля…
Соскочить с Шалого, бросить поводья подоспевшему Михако и ураганом
ворваться в комнату, где сидел мой отец
в обществе высокой и величественной старухи с седою, точно серебряною
головою и орлиным взором, было делом одной минуты.
Наняв извозчика, Саша успокоивается и чувствует, как
в его грудь опять
врывается радость. Права молодости, о которых говорил на семейном совете добрейший Иван Маркович, проснулись и заговорили. Саша рисует себе предстоящую попойку и
в его
голове меж бутылок, женщин и приятелей мелькает мыслишка...
Саня упала
головою на скамейку и, сжав шею пальцами, беззвучно зарыдала от жалости. Я и Ольга стояли, замирая и не отводя глаз от порога, где, как нам чудилось, стояла еще залитая серебряным сиянием месяца тонкая высокая фигура графини. И точно какой-то вихрь
ворвался мне
в душу.
На следующей остановке
в наш вагон
ворвался окровавленный, пьяный солдат, — босой,
голый по пояс, плачущий.
Он тоже занялся укладыванием своей котомки, давно уже справленной им
в ожидании этого, теперь наступившего, желанного дня свободы. Взошло солнце и целый сноп лучей
ворвался в окно сторожки. Пахомыч лег на лавку, подложив под
голову свою будущую спутницу-котомку и закрывшись с
головой шинелью.
— Эта мысль засела ему
в голову… Чтобы добиться этого, он на все готов, он силой
ворвется в твою комнату и, думаю, не побоится даже твоего мужа, если бы он загородил ему дорогу.
«А если он не
в силах будет отказаться от любви к тебе?» — вновь
ворвалась в ее
голову жгучая мысль.
— Что же ты за наглец, — сказал, ободрившись, Фома, — что незваный
ворвался в мои ворота, как медведь
в свою берлогу?
В светлицу вошел не скинув шишаки своего и даже не перекрестился ни разу на святые иконы. За это ты стоишь, чтобы сшибить тебе шишак вместе с
головою.
— Что же ты за наглец, — сказал ободрившись Фома, — что незваный
ворвался в мои ворота, как медведь
в свою берлогу?
В светлицу вошел, не скинув шишака своего, и даже не перекрестился ни разу на святые иконы. За это ты стоишь, чтобы сшибить тебе шишак вместе с
головой.
Показать поганым нехристям, что боимся их и бежим от них, или же выдержать два-три боя и
ворваться в самое их серединное логово — Сибирь и, сделавшись хозяевами всей страны, положить ее вместе с нашими повинными
головами к ногам батюшки-царя?..
Был отчаянный стук, крик, трусливые угрозы застрелить сквозь дверь; и когда, почти сбивая с ног полуголую Любу,
ворвались дружной лавой
в маленькую комнату и наполнили ее сапогами, шинелями, ружьями, то увидели: он сидел на кровати
в одной рубашке, спустив на пол
голые, волосатые ноги, сидел и молчал.