Неточные совпадения
Впереди
летит — ясным соколом,
Позади
летит — черным
вороном,
Впереди
летит — не укатится,
Позади
летит — не останется…
Лишилась я родителей…
Слыхали ночи темные,
Слыхали ветры буйные
Сиротскую печаль,
А вам нет ну́жды сказывать…
На Демину могилочку
Поплакать я пошла.
— В первый раз, как я увидел твоего коня, — продолжал Азамат, — когда он под тобой крутился и прыгал, раздувая ноздри, и кремни брызгами
летели из-под копыт его, в моей душе сделалось что-то непонятное, и с тех пор все мне опостылело: на лучших скакунов моего отца смотрел я с презрением, стыдно было мне на них показаться, и тоска овладела мной; и, тоскуя, просиживал я на утесе целые дни, и ежеминутно мыслям моим являлся
вороной скакун твой с своей стройной поступью, с своим гладким, прямым, как стрела, хребтом; он смотрел мне в глаза своими бойкими глазами, как будто хотел слово вымолвить.
Кажись, неведомая сила подхватила тебя на крыло к себе, и сам
летишь, и все
летит:
летят версты,
летят навстречу купцы на облучках своих кибиток,
летит с обеих сторон лес с темными строями елей и сосен, с топорным стуком и
вороньим криком,
летит вся дорога невесть куда в пропадающую даль, и что-то страшное заключено в сем быстром мельканье, где не успевает означиться пропадающий предмет, — только небо над головою, да легкие тучи, да продирающийся месяц одни кажутся недвижны.
Прижимаясь к теплому боку нахлебника, я смотрел вместе с ним сквозь черные сучья яблонь на красное небо, следил за полетами хлопотливых чечеток, видел, как щеглята треплют маковки сухого репья, добывая его терпкие зерна, как с поля тянутся мохнатые сизые облака с багряными краями, а под облаками тяжело
летят вороны ко гнездам, на кладбище. Всё было хорошо и как-то особенно — не по-всегдашнему — понятно и близко.
Вот уже совсем рассвело,
вороны закаркали и
полетели с ночлега, сороки вдалеке щекочут, завидя какую-то диковинку…
«веретён, веретён!» Сходство это, впрочем, совершенно произвольно, да и крик болотного кулика весьма разнообразен: он очень короток и жив, когда кулик гонит какую-нибудь хищную или недобрую птицу прочь от своего жилища, как, например, сороку или
ворону, на которую он то налетает, как ястреб, в угон, то черкает сверху, как сокол; он протяжен и чист, когда болотный кулик
летит спокойно и высоко, и превращается в хриплый стон, когда охотник или собака приближаются к его гнезду или детям.
Две
вороны тотчас
полетели за ним следом.
Когда он стал приближаться к птичьему базару, с одного из кустов снялась
ворона и
полетела ему вдогонку.
Хлопотливо каркая, тяжело махая крыльями,
летели толстые
вороны, где-то тревожно свистела иволга.
Слетаются
вороны издалека, кличут друг друга на богатый пир, а кого клевать, кому очи вымать, и сами не чуют,
летят да кричат! Наточен топор, наряжен палач; по дубовым доскам побегут, потекут теплой крови ручьи; слетят головы с плеч, да неведомо чьи!»
Скачет злодей Малюта во дремучем лесу, смотрят на него пташки, вытянув шейки,
летят над ним черные
вороны — уже близко Поганая Лужа!
Шумно закричали
вороны и галки, откуда-то налетели стружки и бестолково закружились по двору,
полетела кострика и волокна пеньки, где-то гулко хлопнули ворота — точно выстрелило, — отовсюду со дворов понеслись крики женщин, подставлявших кадки под капель, визжали дети.
Летела ворона,
Села на ворота;
Стук носом в вереё:
— Мне хозяйку самоё!
В поле тяжело и низко
летели вороны, и когда птица
летела над лужей, то раздваивалась. Вышла со двора высокая баба с густыми бровями на печальном лице, поклонилась Матвею.
В Киеве далеком, на горах,
Смутный сон приснился Святославу,
И объял его великий страх,
И собрал бояр он по уставу.
«С вечера до нынешнего дня, —
Молвил князь, поникнув головою, —
На кровати тисовой меня
Покрывали черной пеленою.
Черпали мне синее вино,
Горькое отравленное зелье,
Сыпали жемчуг на полотно
Из колчанов вражьего изделья.
Златоверхий терем мой стоял
Без конька, и, предвещая горе,
Вражий
ворон в Плесенске кричал
И
летел, шумя, на сине море».
Канарейке теперь казалось, что нет ничего лучше на свете, как
воронье гнездо. Ну да, конечно, бывало и холодно и голодно, а все-таки — полная воля. Куда захотела, туда и
полетела… Она даже заплакала. Вот придут мальчики и посадят ее опять в клетку. На ее счастье,
летела мимо
Ворона и увидела, что дело плохо.
Канарейка сразу ободрилась и
полетела вместе с
Вороной. Что же, гнездо отличное, если бы еще сухарик да сахару кусочек…
Хлопнула
Ворона в последний раз носом по сучку, встрепенулась и только что хотела вспорхнуть, как услышала страшный крик. Неслась стая воробьев, а впереди
летела какая-то маленькая желтенькая птичка.
Когда
Вороне было лень самой отыскивать пищу, она пускалась на хитрости. Увидит, что воробьи что-нибудь теребят, сейчас и бросится. Будто
летит мимо, а сама орет во все горло...
Воркует голубка; над крышей летая,
Кричат молодые грачи,
Летит и другая какая-то птица —
По тени узнал я
ворону как раз:
Чу! шопот какой-то… а вот вереница
Вдоль щели внимательных глаз!
Глядь, а в воде по-над звездами будто комарик
летит… Пригляделся, — вырос комарик как муха, потом стал как воробей, как
ворона, а вот уж как здоровый шуляк.
И еще видит мельник: в той синей глубине, перекрывая звезды,
летит будто шуляк, потом будто
ворона, потом будто воробей, а вот уж как большая муха…
Потом — священная история. Ее Алеша любил больше. Удивительные, огромные и фантастические образы. Каин, потом история Иосифа, цари, войны. Как
вороны носили хлеб пророку Илии. И картинка была при этом: сидит Илия на камне с большою книгою, а две птицы
летят к нему, держа в носах что-то круглое.
Бывало, в ночь глухую,
Тая в груди отвагу злую,
Летим на тройке
вороных,
Потешно сердцу удалых!
Мы, мразный ветр в себя вдыхая,
О прошлом вовсе забывая,
Поем, и свищем, и стрелой
Летим над снежной глубиной.
Кто знал его, забыть не может,
Тоска по нем язвит и гложет,
И часто мысль туда
летит,
Где гордый мученик зарыт.
Пустыня белая; над гробом
Неталый снег лежит сугробом,
То солнце тусклое блестит,
То туча черная висит,
Встают смерчи, ревут бураны,
Седые стелются туманы,
Восходит день, ложится тьма,
Вороны каркают — и злятся,
Что до костей его добраться
Мешает вечная зима.
По синему морю клубится туман,
Слетается
воронов боле:
«Откуда
летишь ты?» — «Я, кровию пьян,
Лечу от Гастингского поля!
Старый
ворон один
полетел через море назад на свой остров.
Сперва он взял в когти одного
вороненка и
полетел с ним через море.
При моем приближении трусливая птица бросилась наутек и, оглашая воздух сухими и резкими криками,
полетела вслед за
вороной.
Послышался хохот, свист; в
ворону с добычею, без вреда для них,
полетели щепы и палки, и потом опять пошел фонтаном взлет обезглавленных пташек.
Дура
ворона сбоку на крышу подсядет, слепит домовой снежок да в зад ей пальнет, —
лети, милая, не загащивайся!..
Он, по простонародному же выражению, — «
летит, как
ворона», т. е. берет все слишком прямо, не соображая ничего, в чем благоразумие и опыт горожанина видит опасность и старается обойти ее.