Неточные совпадения
И
ворон, птица умная,
Приспел,
сидит на дереве
У самого костра.
Через час курьерская тройка мчала меня из Кисловодска. За несколько верст от Ессентуков я узнал близ дороги труп моего лихого коня; седло было снято — вероятно, проезжим казаком, — и вместо седла на спине его
сидели два
ворона. Я вздохнул и отвернулся…
Пушки замолчали. Серенькое небо украсилось двумя заревами, одно — там, где спускалось солнце, другое — в стороне Пресни. Как всегда под вечер, кружилась стая галок и
ворон. Из переулка вырвалась лошадь, — в санках
сидел согнувшись Лютов.
Они
сидят дома, заперев ворота, заряжая ружья дробью, точно собираясь
ворон стрелять, а семидесятилетний старик, вооруженный зонтиком, а слепой фабрикант варенья и конфект вышли на улицу защищать свои верования.
Их, как малолетних, усадили было в укромный уголок, и они, с юными и глупыми физиономиями, смотрели полуразиня рот на всех, как молодые желтоносые
воронята, которые,
сидя в гнезде, беспрестанно раскрывают рты, в ожидании корма.
Из пернатых в этот день мы видели сокола-сапсана. Он
сидел на сухом дереве на берегу реки и, казалось, дремал, но вдруг завидел какую-то птицу и погнался за нею. В другом месте две
вороны преследовали сорокопута. Последний прятался от них в кусты, но
вороны облетели куст с другой стороны, прыгали с ветки на ветку и старались всячески поймать маленького разбойника.
Действительно, на одной из елей
сидела ворона головой к северо-востоку. Это было самое выгодное для нее положение, при котором ветер скользил по перу. Наоборот, если бы она села боком или задом к ветру, то холодный воздух проникал бы под перо и она стала бы зябнуть.
Действительно, шагах в 50 от речки мы увидели китайца. Он
сидел на земле, прислонившись к дереву, локоть правой руки его покоился на камне, а голова склонилась на левую сторону. На правом плече
сидела ворона. При нашем появлении она испуганно снялась с покойника.
Больше всего здесь было пернатых. Орлы
сидели около воды и лениво, не торопясь, точно сознавая свое превосходство, клевали то, что осталось от медвежьей трапезы. Особенно же много было
ворон. Своим черным оперением они резко выделялись на светлой каменистой отмели.
Вороны передвигались прыжками и особое предпочтение оказывали той рыбе, которая стала уже разлагаться. По кустам шныряли сойки, они ссорились со всеми птицами и пронзительно кричали.
Для уборки рыбы природа позаботилась прислать санитаров в лице медведей, кабанов, лисиц, барсуков, енотовидных собак,
ворон, сизоворонок, соек и т.д. Дохлой кетой питались преимущественно птицы, четвероногие же старались поймать живую рыбу. Вдоль реки они протоптали целые тропы. В одном месте мы увидели медведя. Он
сидел на галечниковой отмели и лапами старался схватить рыбу.
— А ты
сиди,
ворона!.. ходи по заутреням!
Старый гетьман
сидел на
вороном коне.
И
сидят в санях тоже всё черти, свистят, кричат, колпаками машут, — да эдак-то семь троек проскакало, как пожарные, и все кони
вороной масти, и все они — люди, проклятые отцами-матерьми; такие люди чертям на потеху идут, а те на них ездят, гоняют их по ночам в свои праздники разные.
— Нельзя тебе знать! — ответила она угрюмо, но все-таки рассказала кратко: был у этой женщины муж, чиновник
Воронов, захотелось ему получить другой, высокий чин, он и продал жену начальнику своему, а тот ее увез куда-то, и два года она дома не жила. А когда воротилась — дети ее, мальчик и девочка, померли уже, муж — проиграл казенные деньги и
сидел в тюрьме. И вот с горя женщина начала пить, гулять, буянить. Каждый праздник к вечеру ее забирает полиция…
В это время вальдшнепы очень смирны,
сидят крепко, подпускают охотника близко и долго выдерживают стойку собаки: очевидно, что тут бить их весьма нетрудно, особенно потому, что вальдшнепы в мокрую погоду, сами мокрые от дождя, на открытом месте летают тихо, как
вороны: только очень плохой или слишком горячий охотник станет давать в них промахи. подумать, что такая простая, легкая стрельба не доставит удовольствия настоящему, опытному и, разумеется, искусному стрелку, но такая охота редка, кратковременна, вообще малодобычлива, имеет особенный характер, и притом вальдшнеп такая завидная, дорогая добыча, что никогда не теряет своего высокого достоинства.
Видел он во сне старое дуплистое дерево, а на вершине
сидели два
ворона и клевали сердцевину.
Картина, действительно, выходила живенькая и характерная: Бычков
сидит, точно лупоглазый ночной филин, а около него стрекочут и каркают денные
вороны.
Возле меня, по запыленной крапиве, лениво перепархивали белые бабочки; бойкий воробей садился недалеко на полусломанном красном кирпиче и раздражительно чирикал, беспрестанно поворачиваясь всем телом и распустив хвостик; все еще недоверчивые
вороны изредка каркали,
сидя высоко, высоко на обнаженной макушке березы; солнце и ветер тихо играли в ее жидких ветках; звон колоколов Донского монастыря прилетал по временам, спокойный и унылый — а я
сидел, глядел, слушал — и наполнялся весь каким-то безымянным ощущением, в котором было все: и грусть, и радость, и предчувствие будущего, и желание, и страх жизни.
Пишу не для дамочек и не для бонапартистов, а для тех, кои,
сидя на берегах Лопани,
Вороны и Хопра, не ослабляючи вздыхают над вопросами об акклиматизации саранчи, колорадского жучка и гессенской мухи 4.
Нахохлившись и с разинутыми ртами
сидели на кочках
вороны: ласточки летали по самой земле.
— А! Видела я за двадцать лет много честных девушек, которые через год, а то и меньше пропадали в этой проклятой стране… Сначала человек как человек: тихая, скромная, послушная, боится бога, работает и уважает старших. А потом… Смотришь, — начала задирать нос, потом обвешается лентами и тряпками, как
ворона в павлиньих перьях, потом прибавляй ей жалованье, потом ей нужен отдых два раза в неделю… А потом уже барыня служи ей, а она хочет
сидеть сложа руки…
Татарин говорил долго, но Кожемякин не слушал его, — из окна доносился тихий голос священника, читавшего отходную. На крыше бубновского дома
сидели нахохлившись
вороны, греясь на солнце.
В этом виде,
сидя на
вороном коне, она, перед началом каждой церковной службы, галопировала по улицам, призывая всех к покаянию и к войне против материализма.
Солнце пекло смертно. Пылища какая-то белая, мелкая, как мука, слепит глаза по пустым немощеным улицам, где на заборах и крышах
сидят вороны. Никогошеньки. Окна от жары завешены. Кое-где в тени возле стен отлеживаются в пыли оборванцы.
Часто следом за ними стремился одинокий шест, торчавший перпендикулярно из воды; на верхнем конце его
сидела ворона и, покачиваясь из стороны в сторону вместе с шестом, поглядывая с любопытством на все стороны, преспокойно совершала свою водяную прогулку.
По правой стороне дороги на всем ее протяжении стояли телеграфные столбы с двумя проволоками. Становясь все меньше и меньше, они около деревни исчезали за избами и зеленью, а потом опять показывались в лиловой дали в виде очень маленьких, тоненьких палочек, похожих на карандаши, воткнутые в землю. На проволоках
сидели ястребы, кобчики и
вороны и равнодушно глядели на двигавшийся обоз.
Но согласитесь, что ежели на каждой российской сосне
сидит по
вороне, которые все в один голос кричат: посрамлены основы! потрясены! — то какую же цену может иметь мнение человека, положим, благонамеренного, но затерянного в толпе?
Сидит Ворона на березе и хлопает носом по сучку: хлоп-хлоп. Вычистила нос, оглянулась кругом да как каркнет...
С последним Канарейка никак не могла согласиться, потому что ее люди кормили. Может быть, это
Вороне так кажется… Впрочем, Канарейке скоро пришлось самой убедиться в людской злости. Раз она
сидела на заборе, как вдруг над самой головой просвистел тяжелый камень. Шли по улице школьники, увидели на заборе
Ворону — как же не запустить в нее камнем?
Сидит Канарейка и горюет. А тут видит — прибежали в сад те самые школьники, которые бросали в
Ворону камнем, разостлали на земле сетку, посыпали вкусного льняного семени и убежали.
Раз утром, когда Канарейка выглянула из
вороньего гнезда, ее поразила унылая картина: земля за ночь покрылась первым снегом, точно саваном. Все было кругом белое… А главное — снег покрыл все те зернышки, которыми питалась Канарейка. Оставалась рябина, но она не могла есть эту кислую ягоду.
Ворона — та
сидит, клюет рябину да похваливает...
Серое утро, взошедшее за этой ночью, осветило несшуюся по дороге от норы Бера рессорную таратайку, запряженную парою знакомых нам
вороных коней. Лошадьми, по обыкновению, правил Бер; рядом с ним
сидела его жена; сзади их, на особом сиденье, помещался художник.
— Попал сокол в
воронье гнездо… Забыл свою повадку соколиную и закаркал по-вороньему. А красная пташка, вострый глазок,
сидит в бревенчатой клетке,
сидит да горюет по ясном соколе… Не рука соколу прыгать по-воробьиному, а красной пташке убиваться по нем…
— Эй вы,
вороны, сдавайтесь батюшке Петру Федорычу! А то силой возьмем: хуже будет. Игумен бежал, а вам нечего больше ждать… На чужом месте
сидите!
Эх, — далеко люди
сиделиОт царёва трона!
Подошли да поглядели —
На троне —
ворона!
Марфа Андревна недолго стояла в своем наблюдательном созерцании: разбойники ее заметили и сейчас же одним ударом приклада сшибли ее с ног, бросили на пол и тоже завязали ей рот. При ее глазах взламывали ее сундуки, забирали ее добро, вязали все это в узлы и выкидывали за окно прямо на землю или передавали на веревках темным страшным людям, которые, как
вороны,
сидели на ветвях черной липы и утаскивали все, что им подавали.
За столами, напоминая уже не
ворон на проволоке, а трех соколов Алексея Михайловича,
сидели три совершенно одинаковых бритых блондина в светло-серых клетчатых костюмах и одна молодая женщина с мечтательными глазами и бриллиантовыми серьгами в ушах.
Вот такие-то гости собрались и
сидят чинно. Так, уже к полудню, часов в одиннадцать, сурмы засурмили, бубны забили — едет сам, едет вельможный пан полковник в своем берлине; машталер то и дело хлопает бичом на четверню
вороных коней, в шорах посеребренных, а они без фореса, по-теперешнему форейтора, идут на одних возжах машталера, сидящего на правой коренной. Убор на машталере и кожа на шорах зеленая, потому что и берлин был зеленый.
Какой я мельник, говорят тебе,
Я
ворон, а не мельник. Чудный случай:
Когда (ты помнишь?) бросилась она
В реку, я побежал за нею следом
И с той скалы прыгнуть хотел, да вдруг
Почувствовал, два сильные крыла
Мне выросли внезапно из-под мышек
И в воздухе сдержали. С той поры
То здесь, то там летаю, то клюю
Корову мертвую, то на могилке
Сижу, да каркаю.
Хмурое небо молча смотрело на грязный двор и на чистенького человека с острой седой бородкой, ходившего по земле, что-то измеряя своими шагами и острыми глазками. На крыше старого дома
сидела ворона и торжественно каркала, вытягивая шею и покачиваясь.
Потом пошел на бульвар. Солнце взошло. Сыро на дорожках. Гимназистки идут в гимназию — маленькие болтушки, личики свеженькие, только что вымытые… Сел я на скамейку и задремал. Вдруг вижу, идет городовик и этак сызбоку на меня посматривает, точно
ворона на мерзлую кость. А у меня сейчас же мысль: «Подозревает»… Подошел он ко мне. «
Сидеть, господин, на бульваре каждому дозволяется, которые проходящие, этого мы не запрещаем, а чтобы спать — нельзя. У нас пальцимейстер. Строго».
Посмотрев еще раз кругом на оставшуюся сзади только что пройденную дорогу, на темнеющий лес, на огоньки деревушки, на стаю
ворон, кружившихся и каркавших над болотом, и проводив в ворота последнюю телегу, на которой
сидел Хомяк, староста сам вошел во двор этапа, где уже слышались шум голосов и суета располагавшейся на ночевку партии.
Я свое достоинство сохранил, но это меня просто ошпарило. Так мне стало досадно и так горько, что я вцепился в жида и исколотил его ужасно, а сам пошел и нарезался молдавским вином до беспамятства. Но и в этом-то положении никак не забуду, что кукона у меня была и я ее не узнал и как
ворона ее из рук выпустил. Недаром мне этот шалоновый сверток как-то был подозрителен… Словом, и больно, и досадно, но стыдно так, что хоть сквозь землю провалиться… Был в руках клад, да не умел брать, — теперь
сиди дураком.
Уже шестой час утра. Я взялся за дневник, чтобы описать свое полное, разнообразное счастье, и думал, что напишу листов шесть и завтра прочту Мане, но, странное дело, у меня в голове все перепуталось, стало неясно, как сон, и мне припоминается резко только этот эпизод с Варей и хочется написать: бедная Варя! Вот так бы все
сидел и писал: бедная Варя! Кстати же зашумели деревья: будет дождь; каркают
вороны, и у моей Мани, которая только что уснула, почему-то грустное лицо».
Воздух совсем побелел. Кабинета и окна уж не было. На крылечке пивоваренного завода, того самого, мимо которого сегодня проезжали,
сидела Манюся и что-то говорила. Потом она взяла Никитина под руку и пошла с ним в загородный сад. Тут он увидел дубы и
вороньи гнезда, похожие на шапки. Одно гнездо закачалось, выглянул из него Шебалдин и громко крикнул: «Вы не читали Лессинга!»
Потом — священная история. Ее Алеша любил больше. Удивительные, огромные и фантастические образы. Каин, потом история Иосифа, цари, войны. Как
вороны носили хлеб пророку Илии. И картинка была при этом:
сидит Илия на камне с большою книгою, а две птицы летят к нему, держа в носах что-то круглое.
На ветле против них
сидела поджарая
ворона, чистила крылья и смотрела избочась, поблёскивая вороватым глазом. Николай свистнул, она встряхнулась, расправила крылья, подождала и снова стала чистить перья, покачиваясь.
Над выполотыми грядами жуликовато перепархивали воробьи, на ветвях
сидели две
вороны и жирно каркали, словно сообщая друг другу что-то очень важное.
С правой стороны эскадрона, распущенно
сидя на красивых
вороных лошадях, ехали два офицера.
В другое время я начал бы гоняться за стрекозами или бросать камнями в
ворона, который
сидел на невысокой копне под осиной и поворачивал в стороны свой тупой нос, теперь же было не до шалостей.