Неточные совпадения
Когда он вышел, Грэй посидел несколько времени, неподвижно смотря
в полуоткрытую дверь, затем перешел к
себе. Здесь он то сидел, то ложился; то, прислушиваясь к треску брашпиля, выкатывающего громкую цепь, собирался выйти на бак, но вновь задумывался и возвращался к столу, чертя по клеенке пальцем прямую быструю линию. Удар кулаком
в дверь вывел его из маниакального состояния; он повернул ключ,
впустив Летику. Матрос, тяжело дыша, остановился с видом гонца, вовремя предупредившего казнь.
— Дайте мне силу не ходить туда! — почти крикнула она… — Вот вы то же самое теперь испытываете, что я: да? Ну, попробуйте завтра усидеть
в комнате, когда я буду гулять
в саду одна… Да нет, вы усидите! Вы сочинили
себе страсть, вы только умеете красноречиво говорить о ней, завлекать, играть с женщиной! Лиса, лиса! вот я вас за это, постойте, еще не то будет! — с принужденным смехом и будто шутя, но горячо говорила она,
впуская опять ему
в плечо свои тонкие пальцы.
Я видел сам, как
в конце залы, за эстрадой, была временно и наскоро устроена особая загородка,
в которую
впустили всех этих съехавшихся юристов, и они почли
себя даже счастливыми, что могли тут хоть стоять, потому что стулья, чтобы выгадать место, были из этой загородки совсем вынесены, и вся набравшаяся толпа простояла все «дело» густо сомкнувшеюся кучей, плечом к плечу.
Здесь, на каторге, он сам построил
себе избу, делает ведра, столы, неуклюжие шкапы. Умеет делать всякую мебель, но только «про
себя», то есть для собственной надобности. Сам никогда не дрался и бит не бывал; только когда-то
в детстве отец высек его за то, что горох стерег и петуха
впустил.
В руках его уже был ключ. Поднимаясь по лестнице, он обернулся и погрозил князю, чтобы тот шел тише, тихо отпер дверь
в свои комнаты,
впустил князя, осторожно прошел за ним, запер дверь за
собой и положил ключ
в карман.
Но, видно, лицо у Лаврецкого было очень странно: старик сделал
себе из руки над глазами козырек, вгляделся
в своего ночного посетителя и
впустил его.
Извозчики подвезли их прямо к большой избе
в четыре окна и с жилыми пристройками на дворе. Проснувшийся Степан Трофимович поспешил войти и прямо прошел во вторую, самую просторную и лучшую комнату дома. Заспанное лицо его приняло самое хлопотливое выражение. Он тотчас же объяснил хозяйке, высокой и плотной бабе, лет сорока, очень черноволосой и чуть не с усами, что требует для
себя всю комнату «и чтобы комнату затворить и никого более сюда не
впускать, parce que nous avons а parler».
И не успели мы еще взбежать на лестницу, как раздался
в воротах пьяный крик и посыпались ругательства. Шатов,
впустив меня к
себе, запер дверь на замок.
Все уселись, Николаю Афанасьевичу подали стакан воды,
в который он сам
впустил несколько капель красного вина, и начал новую о
себе повесть.
Передонов сказал, что пришел к Александру Алексеевичу по делу. Девица его
впустила. Переступая порог, Передонов зачурался про
себя. И хорошо, что поспешил: не успел еще он снять пальто, как уже
в гостиной послышался резкий, сердитый голос Авиновицкого. Голос у прокурора всегда был устрашающий, — иначе он и не говорил. Так и теперь, сердитым и бранчивым голосом он еще из гостиной кричал приветствие и выражение радости по тому поводу, что наконец-то Передонов собрался к нему.
Не могу умолчать и об разговоре с губернским полковником.
Впустивши его
в кабинет, Митенька даже счел за надобное притворить за ним дверь поплотнее и вообще, кажется, предположил
себе всласть отвести душу беседой с этим сановником.
— Конечно, — продолжал ученый прохожий, — Наполеон, сей новый Аттила, есть истинно бич небесный, но подождите: non semper erunt Saturnalia — не все коту масленица. Бесспорно, этот Наполеон хитер, да и нашего главнокомандующего не скоро проведешь. Поверьте, недаром он
впускает французов
в Москву. Пусть они теперь
в ней попируют, а он свое возьмет. Нет, сударь! хоть светлейший смотрит и не
в оба, а ведь он: sidbi in mente — сиречь:
себе на уме!
Племя рабское, лукавое,
в десяти поколениях запуганное кнутом и кулаком; оно трепещет, умиляется и курит фимиамы только перед насилием, но
впусти макаку
в свободную область, где ее некому брать за шиворот, там она развертывается и дает
себя знать.
— Позвольте вам доложить, позвольте, позвольте, Иван Иванович, это совершенно невозможно. Что ж делать? Начальство хочет — мы должны повиноваться. Не спорю, забегают иногда на улицу и даже на площадь куры и гуси, — заметьте
себе: куры и гуси; но свиней и козлов я еще
в прошлом году дал предписание не
впускать на публичные площади. Которое предписание тогда же приказал прочитать изустно,
в собрании, пред целым народом.
Затем прислала она Соломону большой алмаз величиною с лесной орех.
В камне этом была тонкая, весьма извилистая трещина, которая узким сложным ходом пробуравливала насквозь все его тело. Нужно было продеть сквозь этот алмаз шелковинку. И мудрый царь
впустил в отверстие шелковичного червя, который, пройдя наружу, оставил за
собою следом тончайшую шелковую паутинку.
Ты такова, сердитая девчонка!..
О! о!.. я справлюсь. Нет! я не стерплю
Такой обиды… отомщу… увидишь…
Теперь не жди
себе спасенья.
Скорее эти стены все заплачут,
Чем я, твой стон услышав; так, скорей,
Скорей земля расступится, чтоб
в миг
Испанию со мною поглотить, чем сердце
Мое расступится, чтобы
впустить одно
Лишь чувство сожаленья… ты увидишь,
Каков Соррини!.. он просить умеет,
Умеет и приказывать как надо.
Барин подумал, подумал: хотя он и большим лицом
себя почитал, а, видно, и у больших лиц сердце не камень, взял двадцать пять тысяч, а им дал свою печать, которою печатовал, и сам лег спать. Жидки, разумеется, ночью все, что надо было, из своих склепов повытаскали и опять их тою же самою печатью запечатали, и барин еще спит, а они уже у него
в передней горгочат. Ну, он их
впустил; они благодарят и говорят...
Только уж очень табаку не жаловал и к собакам чувствовал омерзенье великое; кажется, чем, например, ему собаку
в комнату
впустить согласиться — скорей бы сам
себя пополам перервал!
— Удивительные вы люди! Разве мы можем такие слова
впускать себе в душу? Как ты не понимаешь? Все кругом до самого основания изменилось, прежние отношения сломались, душа должна перестроиться на какой-то совсем новой морали… Или уже нельзя будет жить.
С последним словом он постучался
в ворота и на спрос Афанасия Никитина, кто пришел, отозвался именем господним. Его тотчас
впустили; разумеется, оградили
себя крестным знамением на всякий недобрый случай. Афоня не чуждался знакомства с чужеземцами: с какими и какими народами он не сообщался! Однако ж во всех сношениях с ними всегда осенял
себя крестом господним, который, уверен он был, не раз спасал его от бед.
Процессия шла
себе далее и остановилась не прежде, как у избы дьяка Бородатого, который успел отрезвиться, но не мог прийти
в себя от шуму и сборища, его окружавшего, не мог придумать, что с ним деется. Долго не хотели дворчане
впустить к
себе своего господина и, только убежденные его голосом и подлинностью бороды, приняли его с бережью на свои руки. Шутка эта дошла скоро и до хоромин великокняжеских.
— Я приехала уже около часу… Мадемуазель Лагранж, узнав, что ты у
себя,
впустила меня
в подъезд, а сама поехала по своим делам, обещав заехать за мной через два часа… Как он, однако, крепко спит… Мы говорим с тобой довольно громко…
Он слишком хорошо знал человеческое, и
в особенности женское, сердце. Ему нужна была княжна Александра Баратова как собеседница, именно доведенная до последней степени возможного волнения. Тогда женщина не сумеет удержать на
себе маску благоразумия, тогда она незаметно для
себя выскажется,
впустит его
в тайник ее души, а ему она именно и нужна была без маски. Сигизмунд Нарцисович не ошибся.
После похорон отца, княжна Марья заперлась
в своей комнате и никого не
впускала к
себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел опросить приказания об отъезде. (Это было ещё до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтоб ее оставили
в покое.