Неточные совпадения
На
другой день, проснувшись рано, стали отыскивать"языка". Делали все это серьезно, не моргнув. Привели какого-то еврея и хотели сначала повесить его, но потом вспомнили, что он совсем не для того требовался, и простили. Еврей, положив руку под стегно, [Стегно́ — бедро.] свидетельствовал, что надо идти сначала на слободу Навозную, а потом кружить по полю до тех пор, пока не явится урочище, называемое Дунькиным вра́гом. Оттуда же, миновав три повёртки, идти куда глаза глядят.
Елены; «Московские ведомости» заявили, что с посрамлением
врага задача их кончилась, и обещали прекратить свое существование; но на
другой день взяли свое обещание назад и дали
другое, которым обязывались прекратить свое существование лишь тогда, когда Париж будет взят вторично.
Сережа, и прежде робкий в отношении к отцу, теперь, после того как Алексей Александрович стал его звать молодым человеком и как ему зашла в голову загадка о том,
друг или
враг Вронский, чуждался отца. Он, как бы прося защиты, оглянулся на мать. С одною матерью ему было хорошо. Алексей Александрович между тем, заговорив с гувернанткой, держал сына за плечо, и Сереже было так мучительно неловко, что Анна видела, что он собирается плакать.
Они уважали
друг друга, но почти во всем были совершенно и безнадежно несогласны между собою — не потому, чтоб они принадлежали к противоположным направлениям, но именно потому, что были одного лагеря (
враги их смешивали в одно), но в этом лагере они имели каждый свой оттенок.
— Нет, я не
враг. Я
друг разделения труда. Люди, которые делать ничего не могут, должны делать людей, а остальные — содействовать их просвещению и счастью. Вот как я понимаю. Мешать два эти ремесла есть тьма охотников, я не из их числа.
— Я не понимаю, — сказал Сергей Иванович, заметивший неловкую выходку брата, — я не понимаю, как можно быть до такой степени лишенным всякого политического такта. Вот чего мы, Русские, не имеем. Губернский предводитель — наш противник, ты с ним ami cochon [запанибрата] и просишь его баллотироваться. А граф Вронский… я
друга себе из него не сделаю; он звал обедать, я не поеду к нему; но он наш, зачем же делать из него
врага? Потом, ты спрашиваешь Неведовского, будет ли он баллотироваться. Это не делается.
Он был беден, мечтал о миллионах, а для денег не сделал бы лишнего шага: он мне раз говорил, что скорее сделает одолжение
врагу, чем
другу, потому что это значило бы продавать свою благотворительность, тогда как ненависть только усилится соразмерно великодушию противника.
Другой враг есть уже самая привычка к бродяжнической жизни, которая необходимо приобретется крестьянами во время переселения.
Мой бедный Ленский! за могилой
В пределах вечности глухой
Смутился ли, певец унылый,
Измены вестью роковой,
Или над Летой усыпленный
Поэт, бесчувствием блаженный,
Уж не смущается ничем,
И мир ему закрыт и нем?..
Так! равнодушное забвенье
За гробом ожидает нас.
Врагов,
друзей, любовниц глас
Вдруг молкнет. Про одно именье
Наследников сердитый хор
Заводит непристойный спор.
Приятно дерзкой эпиграммой
Взбесить оплошного
врага;
Приятно зреть, как он, упрямо
Склонив бодливые рога,
Невольно в зеркало глядится
И узнавать себя стыдится;
Приятней, если он,
друзья,
Завоет сдуру: это я!
Еще приятнее в молчанье
Ему готовить честный гроб
И тихо целить в бледный лоб
На благородном расстоянье;
Но отослать его к отцам
Едва ль приятно будет вам.
Враги! Давно ли
друг от
другаИх жажда крови отвела?
Давно ль они часы досуга,
Трапезу, мысли и дела
Делили дружно? Ныне злобно,
Врагам наследственным подобно,
Как в страшном, непонятном сне,
Они
друг другу в тишине
Готовят гибель хладнокровно…
Не засмеяться ль им, пока
Не обагрилась их рука,
Не разойтиться ль полюбовно?..
Но дико светская вражда
Боится ложного стыда.
Вы согласитесь, мой читатель,
Что очень мило поступил
С печальной Таней наш приятель;
Не в первый раз он тут явил
Души прямое благородство,
Хотя людей недоброхотство
В нем не щадило ничего:
Враги его,
друзья его
(Что, может быть, одно и то же)
Его честили так и сяк.
Врагов имеет в мире всяк,
Но от
друзей спаси нас, Боже!
Уж эти мне
друзья,
друзья!
Об них недаром вспомнил я.
«Мой секундант? — сказал Евгений, —
Вот он: мой
друг, monsieur Guillot.
Я не предвижу возражений
На представление мое;
Хоть человек он неизвестный,
Но уж, конечно, малый честный».
Зарецкий губу закусил.
Онегин Ленского спросил:
«Что ж, начинать?» — «Начнем, пожалуй», —
Сказал Владимир. И пошли
За мельницу. Пока вдали
Зарецкий наш и честный малый
Вступили в важный договор,
Враги стоят, потупя взор.
Вот пистолеты уж блеснули,
Гремит о шомпол молоток.
В граненый ствол уходят пули,
И щелкнул в первый раз курок.
Вот порох струйкой сероватой
На полку сыплется. Зубчатый,
Надежно ввинченный кремень
Взведен еще. За ближний пень
Становится Гильо смущенный.
Плащи бросают два
врага.
Зарецкий тридцать два шага
Отмерил с точностью отменной,
Друзей развел по крайний след,
И каждый взял свой пистолет.
Все давало ему перевес пред
другими: и преклонные лета, и опытность, и уменье двигать своим войском, и сильнейшая всех ненависть к
врагам.
Оглянулись козаки, а уж там, сбоку, козак Метелыця угощает ляхов, шеломя того и
другого; а уж там, с
другого, напирает с своими атаман Невылычкий; а у возов ворочает
врага и бьется Закрутыгуба; а у дальних возов третий Пысаренко отогнал уже целую ватагу. А уж там, у
других возов, схватились и бьются на самых возах.
— Нет, вы вот что сообразите, — закричал он, — назад тому полчаса мы
друг друга еще и не видывали, считаемся
врагами, между нами нерешенное дело есть; мы дело-то бросили и эвона в какую литературу заехали! Ну, не правду я сказал, что мы одного поля ягоды?
Я не хотел торжествовать над уничтоженным
врагом и обратил глаза в
другую сторону.
И, верно, счастлив там, где люди посмешнее.
Кого люблю я, не таков:
Молчалин за
других себя забыть готов,
Враг дерзости, — всегда застенчиво, несмело
Ночь целую с кем можно так провесть!
Сидим, а на дворе давно уж побелело,
Как думаешь? чем заняты?
О Митрофанове подумалось без жалости, без возмущения, а на его место встал
другой враг, хитрый, страшный, без имени и неуловимый.
Там есть социалисты-фабианцы, но о них можно и не упоминать, они взяли имя себе от римского полководца Фабия Кунктатора, то есть медлителя, о нем известно, что он был человеком тупым, вялым, консервативным и, предоставляя драться с
врагами Рима
другим полководцам, бил
врага после того, как он истощит свои силы.
При второй встрече с Климом он сообщил ему, что за фельетоны Робинзона одна газета была закрыта,
другая приостановлена на три месяца, несколько газет получили «предостережение», и во всех городах, где он работал, его
врагами всегда являлись губернаторы.
Губернаторше донесли об этом его
враги, но она согласилась показать себя, только он должен смотреть на нее из
другой комнаты, в замочную скважину.
— Вожаки прогрессивного блока разговаривают с «черной сотней», с «союзниками» о дворцовом перевороте, хотят царя Николая заменить
другим.
Враги становятся
друзьями! Ты как думаешь об этом?
Однажды, когда Варвара провожала Самгина, он, раздраженный тем, что его провожают весело, обнял ее шею, запрокинул
другой рукою голову ее и крепко, озлобленно поцеловал в губы. Она, задыхаясь, отшатнулась, взглянула на него, закусив губу, и на глазах ее как будто выступили слезы. Самгин вышел на улицу в настроении человека, которому удалась маленькая месть и который честно предупредил
врага о том, что его ждет.
Самгин пожелал ему доброй ночи, ушел в свою комнату, разделся и лег, устало думая о чрезмерно словоохотливых и скучных людях, о людях одиноких, героически исполняющих свой долг в тесном окружении
врагов, о себе самом, о себе думалось жалобно, с обидой на людей, которые бесцеремонно и даже как бы мстительно перебрасывают тяжести своих впечатлений на плечи
друг друга.
Клим находил, что это верно: какая-то чудовищная пасть поглощает, одного за
другим, лучших людей земли, извергая из желудка своего
врагов культуры, таких, как Болотников, Разин, Пугачев.
Больше всего он боялся воображения, этого двуличного спутника, с дружеским на одной и вражеским на
другой стороне лицом,
друга — чем меньше веришь ему, и
врага — когда уснешь доверчиво под его сладкий шепот.
У него нет ни
врагов, ни
друзей, но знакомых множество.
Опять полились на Захара «жалкие» слова, опять Анисья заговорила носом, что «она в первый раз от хозяйки слышит о свадьбе, что в разговорах с ней даже помину не было, да и свадьбы нет, и статочное ли дело? Это выдумал, должно быть,
враг рода человеческого, хоть сейчас сквозь землю провалиться, и что хозяйка тоже готова снять образ со стены, что она про Ильинскую барышню и не слыхивала, а разумела какую-нибудь
другую невесту…».
К ногам злодея молча пасть,
Как бессловесное созданье,
Царем быть отдану во власть
Врагу царя на поруганье,
Утратить жизнь — и с нею честь,
Друзей с собой на плаху весть,
Над гробом слышать их проклятья,
Ложась безвинным под топор,
Врага веселый встретить взор
И смерти кинуться в объятья,
Не завещая никому
Вражды к злодею своему!..
Она страдала за эти уродливости и от этих уродливостей, мешавших жить, чувствовала нередко цепи и готова бы была, ради правды, подать руку пылкому товарищу,
другу, пожалуй мужу, наконец… чем бы он ни был для нее, — и идти на борьбу против старых
врагов, стирать ложь, мести сор, освещать темные углы, смело, не слушая старых, разбитых голосов, не только Тычковых, но и самой бабушки, там, где последняя безусловно опирается на старое, вопреки своему разуму, — вывести, если можно, и ее на
другую дорогу.
Между товарищами он был очень странен: они тоже не знали, как понимать его. Симпатии его так часто менялись, что у него не было ни постоянных
друзей, ни
врагов.
Отдали
другой якорь — и готовились бороться с неожиданным и внезапным
врагом.
Опять один перескочил через
другого, царапнул того шпорой,
другой тоже перескочил и царапнул противника так, что он упал на бок, но в ту же минуту встал и с новой яростью бросился на
врага.
Один — невозмутимо покоен в душе и со всеми всегда одинаков; ни во что не мешается, ни весел, ни печален; ни от чего ему ни больно, ни холодно; на все согласен, что предложат
другие; со всеми ласков до дружества, хотя нет у него
друзей, но и
врагов нет.
— Как вам сказать: и верю и не верю… Пустяки в нашей жизни играют слишком большую роль, и против них иногда мы решительно бессильны. Они опутывают нас по рукам и по ногам, приносят массу самых тяжелых огорчений и служат неиссякаемым источником
других пустяков и мелочей. Вы сравните: самый страшный
враг — тот, который подавляет нас не единичной силой, а количеством. В тайге охотник бьет медведей десятками, — и часто делается жертвой комаров. Я не отстаиваю моей мысли, я только высказываю мое личное мнение.
— Мне гораздо лучше было совсем не приезжать сюда, — говорил Привалов. — Зачем ты писала то, чего совсем не чувствовала?.. По-моему, нам лучше быть
друзьями далеко, чем жить
врагами под одной кровлей.
И всего более должна быть Россия свободна от ненависти к Германии, от порабощающих чувств злобы и мести, от того отрицания ценного в духовной культуре
врага, которое есть лишь
другая форма рабства.
Это были какие-то два влюбленные
друг в
друга врага.
— Именно! Ура! Вы пророк! О, мы сойдемся, Карамазов. Знаете, меня всего более восхищает, что вы со мной совершенно как с ровней. А мы не ровня, нет, не ровня, вы выше! Но мы сойдемся. Знаете, я весь последний месяц говорил себе: «Или мы разом с ним сойдемся
друзьями навеки, или с первого же разу разойдемся
врагами до гроба!»
Иного выгоднее иметь в числе
врагов, чем
друзей.
Старожилы рассказывают, что во время ссор
враги старались проникнуть
друг к
другу в дом и перебить стеклянную посуду.
Если нельзя победить
врага, если нанесением ему мелочного урона сам делаешь себе больше урона, то незачем начинать борьбы; поняв это, вы имеете здравый смысл и мужество покоряться невозможности без напрасного деланья вреда себе и
другим, — это также великое достоинство, Марья Алексевна.
Рядом с нашим кругом были наши противники, nos amis les ennemis [наши друзья-враги (фр.).] или, вернее, nos ennemis les amis, [наши враги-друзья (фр.).] — московские славянофилы.
В протестантской Германии образовалась тогда католическая партия, Шлегель и Лео меняли веру, старый Ян и
другие бредили о каком-то народном и демократическом католицизме. Люди спасались от настоящего в средние века, в мистицизм, — читали Эккартсгаузена, занимались магнетизмом и чудесами князя Гогенлоэ; Гюго,
враг католицизма, столько же помогал его восстановлению, как тогдашний Ламенне, ужасавшийся бездушному индифферентизму своего века.
В два года она лишилась трех старших сыновей. Один умер блестяще, окруженный признанием
врагов, середь успехов, славы, хотя и не за свое дело сложил голову. Это был молодой генерал, убитый черкесами под Дарго. Лавры не лечат сердца матери…
Другим даже не удалось хорошо погибнуть; тяжелая русская жизнь давила их, давила — пока продавила грудь.
Осенью 1826 года Николай, повесив Пестеля, Муравьева и их
друзей, праздновал в Москве свою коронацию. Для
других эти торжества бывают поводом амнистий и прощений; Николай, отпраздновавши свою апотеозу, снова пошел «разить
врагов отечества», как Робеспьер после своего Fête-Dieu. [праздника господня (фр.).]
Распятое тело воскресало, в свою очередь, и не стыдилось больше себя; человек достигал созвучного единства, догадывался, что он существо целое, а не составлен, как маятник, из двух разных металлов, удерживающих
друг друга, что
враг, спаянный с ним, исчез.
Кинули жребий — и одна девушка вышла из толпы. Левко принялся разглядывать ее. Лицо, платье — все на ней такое же, как и на
других. Заметно только было, что она неохотно играла эту роль. Толпа вытянулась вереницею и быстро перебегала от нападений хищного
врага.