Неточные совпадения
«Это — странное дело», — подумал Самгин и
вспомнил две
строки чьих-то стихов...
Она глядела на него долго, как будто читала в складках на лбу, как в писаных
строках, и сама
вспоминала каждое его слово, взгляд, мысленно пробегала всю историю своей любви, дошла до темного вечера в саду и вдруг покраснела.
Четвертая
строка: имя, отчество и фамилия. Насчет имен могу только
вспомнить, что я, кажется, не записал правильно ни одного женского татарского имени. В татарской семье, где много девочек, а отец и мать едва понимают по-русски, трудно добиться толку и приходится записывать наугад. И в казенных бумагах татарские имена пишутся тоже неправильно.
Эта горсть русских людей, о которой
вспоминает автор, пишущий настоящие
строки, быстро росла и хотела расти еще быстрее.
Он ходил по комнате, садился за стол, брал лист бумаги, чертил на нем несколько
строк — и тотчас их вымарывал…
Вспоминал удивительную фигуру Джеммы, в темном окне, под лучами звезд, всю развеянную теплым вихрем;
вспоминал ее мраморные руки, подобные рукам олимпийских богинь, чувствовал их живую тяжесть на плечах своих… Потом он брал брошенную ему розу — и казалось ему, что от ее полузавядших лепестков веяло другим, еще более тонким запахом, чем обычный запах роз…
Потом она
вспомнила о письме и развернула его. Она прочитала следующие
строки, написанные мелко, великолепно-каллиграфическим почерком...
Как только
вспомню эти
строки, так сейчас же приходит на ум солидный, чистенький-чистенький немец с брюшком, в цветном жилете с золотой цепью, блондин, с вьющейся бородой, гладко причесанный, с большими серыми глазами, которыми как-то особо убедительно он всегда смотрел в глаза собеседника.
В субботу, развешивая на чердаке белье, я
вспомнил о книге, достал ее, развернул и прочитал начальную
строку: «Дома — как люди: каждый имеет свою физиономию».
Я писал, отрывался,
вспоминал на переменах, как во время дневки мы помогали рыбакам тащить невод, получали ведрами за труды рыбу и варили «юшку»… Все вспоминалось, и лились стихи
строка за
строкой, пока не подошел проснувшийся отец, а с ним и капитан Егоров. Я их увидел издали и спрятал бумагу в карман.
«Тамбов на карте генеральной кружком означен не всегда». Эти
строки Лермонтова я
вспомнил осенью 1875 года в приемной антрепренера театра, в большой комнате с деревянными диванами и стульями.
Вы благородный человек. Вы не улыбнетесь и не подосадуете на мои нетерпеливые
строки.
Вспомните, что их пишет бедная девушка, что она одна, что некому ни научить ее, ни посоветовать ей и что она никогда не умела сама совладеть с своим сердцем. Но простите меня, что в мою душу хотя на один миг закралось сомнение. Вы неспособны даже и мысленно обидеть ту, которая вас так любила и любит».
Домна Платоновна сморгнула набежавшую на один глаз слезу и проговорила между
строк: «Даже теперь жалко, как
вспомню, как я ее тогда обидела».
Пишущий настоящие
строки вполне сознает законность такого неудовольствия, и сам его испытывал, когда прочел сейчас рассказанное дело. Но просвещенный читатель пусть не посетует за эту неудовлетворенность. Пусть он обратит свою мысль в другую сторону, — пусть он
вспомнит тех из наших соотечественников, которые, по замечанию Н. И. Пирогова, «препобедили в себе даже потребность воспоминаний о прошлом».