Неточные совпадения
Переодевшись без торопливости (он никогда не торопился и не терял самообладания), Вронский велел ехать к баракам. От бараков ему уже были видны море экипажей, пешеходов, солдат, окружавших гипподром, и кипящие народом беседки. Шли, вероятно, вторые скачки, потому что
в то время, как он
входил в барак, он слышал звонок. Подходя к конюшне, он встретился с белоногим рыжим Гладиатором Махотина, которого
в оранжевой с синим попоне с кажущимися огромными, отороченными синим
ушами вели на гипподром.
Уши отца багровели, слушая Варавку, а отвечая ему, Самгин смотрел
в плечо его и притопывал ногой, как точильщик ножей, ножниц. Нередко он возвращался домой пьяный, проходил
в спальню матери, и там долго был слышен его завывающий голосок.
В утро последнего своего отъезда он
вошел в комнату Клима, тоже выпивши, сопровождаемый негромким напутствием матери...
В углу открылась незаметная дверь,
вошел, угрюмо усмехаясь, вчерашний серый дьякон. При свете двух больших ламп Самгин увидел, что у дьякона три бороды, длинная и две покороче; длинная росла на подбородке, а две другие спускались от
ушей, со щек. Они были мало заметны на сером подряснике.
Виктор Николаич отправился. Через минуту до
ушей Хионии Алексеевны донесся его осторожный стук
в дверь и голос Привалова: «
Войдите…»
Ему и
в голову не
вошло бы прибивать людей за
уши на ночь гвоздями, если б он даже и мог это сделать.
Прошло после свадьбы не больше месяца, как по городу разнеслась страшная весть. Нагибин скоропостижно умер. Было это вскоре после обеда. Он поел какой-то
ухи из соленой рыбы и умер. Когда кухарка
вошла в комнату, он лежал на полу уже похолодевший. Догадкам и предположениям не было конца. Всего удивительнее было то, что после миллионера не нашли никаких денег. Имущество было
в полной сохранности, замки все целы, а кухарка показывала только одно, что хозяин ел за час до смерти
уху.
Я думал, что он, утолив жажду, сейчас же снова скроется
в лесу, но лось смело
вошел в воду сначала по колено, потом по брюхо, затем вода покрыла его спину, и на поверхности ее осталась только одна голова, а потом только ноздри, глаза и
уши.
Но старик даже и не пошевелился. Между немцами раздался ропот негодования. Сам Миллер, привлеченный шумом,
вошел в комнату. Вникнув
в дело, он подумал, что старик глух, и нагнулся к самому его
уху.
Я не обманулся: это была действительно глыба. И притом глыба, покушавшаяся быть любезною и отчасти даже грациозною.
Вошел он
в гостиную как-то боком, приятно переплетая ногами, вынул из
ушей канат, спрятал его
в жилетный карман и подошел Машеньке к ручке.
Все это — под мерный, метрический стук колес подземной дороги. Я про себя скандирую колеса — и стихи (его вчерашняя книга). И чувствую: сзади, через плечо, осторожно перегибается кто-то и заглядывает
в развернутую страницу. Не оборачиваясь, одним только уголком глаза я вижу: розовые, распростертые крылья-уши, двоякоизогнутое… он! Не хотелось мешать ему — и я сделал вид, что не заметил. Как он очутился тут — не знаю: когда я
входил в вагон — его как будто не было.
Между тем приехал исправник с семейством. Вынув
в лакейской из
ушей морской канат и уложив его аккуратно
в жилеточный карман, он смиренно
входил за своей супругой и дочерью, молодой еще девушкой, только что выпущенной из учебного заведения, но чрезвычайно полной и с такой развитой грудью, что даже трудно вообразить, чтоб у девушки
в семнадцать лет могла быть такая высокая грудь. Ее, разумеется, сейчас познакомили с княжной. Та посадила ее около себя и уставила на нее спокойный и холодный взгляд.
В залу
вошел торопливо, с озабоченным лицом, полицеймейстер, прямо подошел к председателю казенной палаты и шепнул ему что-то на
ухо.
— Ну всё равно, у меня
в одно
ухо вошло,
в другое вышло. Не провожайте меня, Маврикий Николаевич, я только Земирку звала. Слава богу, еще и сама хожу, а завтра гулять поеду.
— Мои ли
уши слышали такую угрозу, полковник? — возопил Фома,
входя в комнату. — Так ли мне передано?
Комендант Верхо-Яицкой крепости, полковник Ступишин,
вошел в Башкирию, сжег несколько пустых селений и, захватив одного из бунтовщиков, отрезал ему
уши, нос, пальцы правой руки и отпустил его, грозясь поступить таким же образом со всеми бунтовщиками.
Замыслов (
входя). Развращал молодежь… Соня и Зимин убеждали меня, что жизнь дана человеку для ежедневного упражнения
в разрешении разных социальных, моральных и иных задач, а я доказывал им, что жизнь — искусство! Вы понимаете, жизнь — искусство смотреть на все своими глазами, слышать своими
ушами…
Кирша
вошел также
в избу. Оба боярина сидели за столом и трудились около большого пирога, не обращая никакого внимания на Милославского, который ел молча на другом конце стола
уху, изготовленную хозяином постоялого двора.
Он торговал оптом, торговал по мелочам; у него можно было купить живую корову и четверть фунта коровьего масла, воз рыбы и горсть мерзлых пескарей на
уху; деготь, сало, одежда, гвозди, соль, набивные платки, свечи, колеса — словом, все, что
входит в состав крестьянского хозяйства, всем торговал Герасим.
Входит Шмага
в новом пальто и
в шляпе на
ухо. Раскланивается.
Она была
в сером суконном платье с широкими рукавами и
в прическе, которую у нас
в городе год спустя, когда она
вошла в моду, называли «собачьими
ушами».
Вдруг по коридору раздались довольно тяжелые шаги; Миклаков навострил немного
уши; дверь
в его нумер отворилась, и
вошел князь Григоров.
То, что
вошло в нас посредством
уха и указки из воспитывающей нас среды, видимо, никуда не годится.
Параша раздела меня
в лакейской, повторила мне на
ухо слова, несколько раз сказанные дорогой, чтоб я не робел, довела за руку до гостиной, лакей отворил дверь, и я
вошел.
Наташа уходит; Андрей, нагнувшись к забытой ею свече, читает книгу.
Входит Ферапонт, он
в старом трепаном пальто, с поднятым воротником,
уши повязаны.
Но с этого дня
в его душу
вошел и стал навсегда новый образ: падающий к его ногам телеграфистик с русыми кудряшками, кровавая яма возле
уха и ворот чистенькой, расшитой косоворотки. Так стал убийцею Саша Погодин, отныне воистину и навсегда — Саша Жегулев.
— Ты много искал, сравнивал? У тебя большой опыт? — спросил Дюрок, хватая меня за
ухо и усаживая. — Молчи. Учись,
войдя в дом, хотя бы и после пяти лет, сказать несколько незначительных фраз, ходящих вокруг и около з н а ч и т е л ь н о г о, а потому как бы значительных.
—
Войдите, — повторил нежно тот же спокойный голос, и мы очутились
в комнате. Между окном и столом стоял человек
в нижней рубашке и полосатых брюках, — человек так себе, среднего роста, не слабый, по-видимому, с темными гладкими волосами, толстой шеей и перебитым носом, конец которого торчал как сучок. Ему было лет тридцать. Он заводил карманные часы, а теперь приложил их к
уху.
Аксинья
вошла в долю с Хрымиными, и их фабрика теперь называется так: «Хрымины Младшие и K°». Открыли около станции трактир, и уже играют на дорогой гармонике не на фабрике, а
в этом трактире, и сюда часто ходит начальник почтового отделения, который тоже завел какую-то торговлю, и начальник станции тоже. Глухому Степану Хрымины Младшие подарили золотые часы, и он то и дело вынимает их из кармана и подносит к
уху.
Он
вошел в клеть, где стояла пегашка. Почуяв хозяина, она тотчас же повернула к нему кудластую свою голову, насторожила
уши и замотала хвостом.
Но когда сурмы и бубны возвестили о другой перемене, тут мы
вошли в сени, прокашлялись, развернули ирмолой, пан Кнышевский взял меня и дьяченка за
уши, и мы начали…
Вслед за Гоголем
вошел к нам
в ложу Александр Павлович Ефремов, и Константин шепнул ему на
ухо: «Знаешь ли кто у нас?
В детскую
вошла молодая, красивая женщина с гладко зачесанными волосами, скрывавшими часть
ушей. Это была сестра хозяйки, та самая, с которой занимался когда-то Сашкин отец.
Между тем за окном стал синеть воздух, заголосили петухи, а голова всё болела и
в ушах был такой шум, как будто Ергунов сидел под железнодорожным мостом и слушал, как над головой его проходит поезд. Кое-как он надел полушубок и шапку; седла и узла с покупками он не нашел, сумка была пуста: недаром кто-то шмыгнул из комнаты, когда он давеча
входил со двора.
Ставни во флигельке были прикрыты, и уже
в сенцах сильно пахло йодом и камфарным маслом. Иона потыкался
в полутьме и
вошел на тихий стон. На кровати во мгле смутно виднелась кошка Мумка и белое заячье с громадными
ушами, а
в нем страдальческий глаз.
Дьякон блаженно умолк, и
в наступившей тишине короткое и прерывистое дыхание Лаврентия Петровича напоминало гневное сопение паровика, удерживаемого на запасном пути. И еще не рассеялась перед глазами дьякона вызванная им картина близкого счастья, когда
в ухо его
вошли непонятные и ужасные слова. Ужас был
в одном их звуке; ужас был
в грубом и злобном голосе, одно за одним ронявшем бессмысленные, жесткие слова.
Далеко,
в темной и пустынной аудитории, пробило три часа, когда
в ухо начавшего дремать Лаврентия Петровича
вошел тихий, дрожащий и загадочный звук.
Говоря ранее с Павлом Иванычем о причинах, заставивших меня внезапно прекратить свои поездки к Калининым, я был неоткровенен и совсем неточен… Я скрыл настоящую причину, скрыл ее потому, что стыдился ее ничтожности… Причина была мелка, как порох… Заключалась она
в следующем. Когда я
в последнюю мою поездку, отдав кучеру Зорьку,
входил в калининский дом, до моих
ушей донеслась фраза...
Истинная молитва только
в том, чтобы, отрешившись от всего мирского, от всего, что может развлекать наши чувства (магометане прекрасно делают, когда,
входя в мечеть или начиная молиться, закрывают пальцами глаза и
уши), вызвать
в себе божеское начало.
В первом часу ночи
в спальную Маруси тихо
вошел Егорушка. Маруся была уже раздета и старалась уснуть. Ее утомило ее неожиданное счастье: ей хотелось хоть чем-нибудь успокоить без умолку и, как ей казалось, на весь дом стучавшее сердце.
В каждой морщинке Егорушкиного лица сидела тысяча тайн. Он таинственно кашлянул, значительно поглядел на Марусю и, как бы желая сообщить ей нечто ужасно важное и секретное, сел на ее ноги и нагнулся слегка к ее
уху.
До Томска мне пришлось познакомиться с одним заседателем и проехать вместе с ним две-три станции. Помнится, когда мы сидели
в избе у какого-то еврея и ели
уху из окуней,
вошел сотский и доложил заседателю, что
в таком-то месте дорога совсем испортилась и что дорожный подрядчик не хочет починять ее…
— За драку! У меня рука тяжелая, Павел Иваныч.
Вошли к нам во двор четыре манзы: дрова носили, что ли, — не помню. Ну, мне скучно стало, я им того, бока помял, у одного проклятого из носа кровь пошла… Поручик увидел
в окошко, осерчал и дал мне по
уху.
Петя
входит в кабинет и подает отцу длинный зеленый ящичек. Еще не поднося к
уху, Зайкин слышит отчаянное жужжанье и царапанье лапок о стенки ящика. Подняв крышку, он видит множество бабочек, жуков, кузнечиков и мух, приколотых ко дну ящика булавками. Все, за исключением двух-трех бабочек, еще живы и шевелятся.
Гражданин почесал за
ухом, слез,
вошел в вагон, — пулею
в уборную и заперся.
Дорогой до них не доходило пение и щебетание; а теперь
в их
ухо входил каждый завиток мелодии серебристым дрожанием воздуха.
Но ничего мне не было так совестно, как запаха… Пахло водкой, прокисшими апельсинами, скипидаром, которым дядя спасался от моли, кофейной гущей, что
в общем давало пронзительную кислятину…
Вошел мой кузен Митя, маленький гимназистик с большими оттопыренными
ушами, и шаркнул ножкой… Подобрав апельсинные корки, он взял с дивана подушку, смахнул рукавом пыль с фортепиано и вышел… Очевидно, его прислали «прибрать»…
Кухарка повернула кран и спустила над раковиной воду до холодной струи. Этой воды она налила полный жестяной уполовник и всю ее выпила. Она пьет с жадностью, как горячая лошадь, у которой за всяким глотком даже
уши прыгают. Прежде чем она кончила свое умыванье,
в кухню
входит тоже и горничная, и эта точно так же молча взяла уполовник, и так же налила его холодною водой, и так же пьет с жадностью, и красные
уши ее вздрагивают за каждым глотком.
Федор Федорович подозрительно оглядывал возы, но ничего не видел близорукими глазами. Постепенно он все больше
входил во вкус записывания, все реже глядел кругом и только старательно писал, что ему выкрикивал
в ухо Капитон. Ждавший очереди Гаврила Мохначев с угрюмым любопытством смотрел через плечо Федора Федоровича на его письменные упражнения.
Потянулись они к бражке, как старушки к кашке: кто пасть подставляет, кто
ухо, а кто и того похуже. Некогда солдату удивляться, знай льет — кому
в рот, кому
в живот, або
вошло.
Последнее обстоятельство было бы, впрочем, с полгоря, если бы супруг не находился почти безотлучно около своей законной половины, а ее чрезвычайно симпатичный голосок и врожденный шик, который она умела вкладывать
в исполняемые ею неуклюжие, часто коробившие откровенным цинизмом
ухо «русские шансонетки», были источником его благосостояния. К чести супруга следует сказать, что другие стороны, кроме артистической, не
входили в его определение доходности супруги.
Мадама позвонила.
В комнату
вошла ключница. Она ей сказала что-то на
ухо и спросила вслух...