Неточные совпадения
Лежат они поперек
дороги и проход загораживают; их ругают со всех сторон, а они, «как малые ребята» (буквальное выражение свидетелей), лежат друг
на друге, визжат, дерутся и хохочут, оба хохочут взапуски, с самыми смешными рожами, и один другого догонять, точно дети,
на улицу
выбежали.
В час, когда вечерняя заря тухнет, еще не являются звезды, не горит месяц, а уже страшно ходить в лесу: по деревьям царапаются и хватаются за сучья некрещеные дети, рыдают, хохочут, катятся клубом по
дорогам и в широкой крапиве; из днепровских волн
выбегают вереницами погубившие свои души девы; волосы льются с зеленой головы
на плечи, вода, звучно журча, бежит с длинных волос
на землю, и дева светится сквозь воду, как будто бы сквозь стеклянную рубашку; уста чудно усмехаются, щеки пылают, очи выманивают душу… она сгорела бы от любви, она зацеловала бы…
Но вот
на дорогу, как звери,
выбежала из лесу пара серых, в краковских хомутах.
Этою весеннею охотой оканчивается настоящая стрельба зайцев до осени; впрочем, и летом, когда в лесу нападут
на зайцев клещи, они
выбегают, особенно по утрам и вечерам,
на чистые поляны, опушки и
дороги; проехав по лесной
дороге или пройдя поляной и опушкой, всегда убить несколько беляков, непременно с несколькими клещами, которые плотно впились в них, насосались крови и висят, как синие моченые сливы.
Но в этот момент Спирька уложил пластом четвертого. Не успела Анфиса Егоровна сказать слова, как Груздев уже полетел по лестнице вниз, без шапки
выбежал на улицу — и круг расступился, давая ему
дорогу.
Марья Петровна тоже
выбежала на крыльцо и по
дороге наградила Петеньку таким шлепком по голове, что тот так и покатился. Первая прибыла Пашенька: она была одна, без мужа.
Но Марья Петровна уже вскочила и
выбежала из комнаты. Сенечка побрел к себе, уныло размышляя по
дороге, за что его наказал бог, что он ни под каким видом
на маменьку потрафить не может. Однако Марья Петровна скоро обдумалась и послала девку Палашку спросить"у этого, прости господи, черта", чего ему нужно. Палашка воротилась и доложила, что Семен Иваныч в баньку желают сходить.
Вот
выбежала из ворот, без шубки, в сером платочке
на голове, в крахмальном передничке, быстроногая горничная: хотела перебежать через
дорогу, испугалась тройки, повернулась к ней, ахнула и вдруг оказалась вся в свету: краснощекая, веселая, с блестящими синими глазами, сияющими озорной улыбкой.
Ужас был в доме Морозова. Пламя охватило все службы. Дворня кричала, падая под ударами хищников. Сенные девушки бегали с воплем взад и вперед. Товарищи Хомяка грабили дом,
выбегали на двор и бросали в одну кучу
дорогую утварь, деньги и богатые одежды.
На дворе, над грудой серебра и золота, заглушая голосом шум, крики и треск огня, стоял Хомяк в красном кафтане.
С тех пор собака не доверяла людям, которые хотели ее приласкать, и, поджав хвост, убегала, а иногда со злобою набрасывалась
на них и пыталась укусить, пока камнями и палкой не удавалось отогнать ее.
На одну зиму она поселилась под террасой пустой дачи, у которой не было сторожа, и бескорыстно сторожила ее:
выбегала по ночам
на дорогу и лаяла до хрипоты. Уже улегшись
на свое место, она все еще злобно ворчала, но сквозь злобу проглядывало некоторое довольство собой и даже гордость.
Там, где шла рубка, солдаты, бывшие ближе к
дороге,
выбегали смотреть. Офицер крикнул
на них, но Воронцов остановил его.
Часть их
выбежала на лыжах и верхами и, растянувшись по обеим сторонам
дороги, старалась окружить его.
Бойцы, расположенные за деревней Кумышом, представляют последнюю каменную преграду, с какой борется Чусовая. Старик Урал напрягает здесь последние силы, чтобы загородить
дорогу убегающей от него горной красавице. Здесь Чусовая окончательно
выбегает из камней, чтобы дальше разлиться по широким поемным лугам. В камнях она едва достигает пятидесяти сажен ширины, а к устью разливается сажен
на триста.
Феоктиста Саввишна сильно переполошилась от приезда почтенного Владимира Андреича и его ласкового обращения; она
выбежала в девичью, заказала в один раз «для
дорогого гостя» чай, кофе и закуску, а потом, накинув
на обнаженные спои плечи какой-то платок и вышед к Кураеву, начала перед ним извиняться, что она принимает его не так, как следует.
Коляска трогалась с места и тотчас же исчезала в потемках. В красном круге, бросаемом лампою
на дорогу, показывалась новая пара или тройка нетерпеливых лошадей и силуэт кучера с протянутыми вперед руками. Опять начинались поцелуи, упреки и просьбы приехать еще раз или взять шаль. Петр Дмитрич
выбегал из передней и помогал дамам сесть в коляску.
Когда они шли по селу, дряхлые старики, старухи выходили из изб и земно кланялись, дети с криком и плачем прятались за вороты, молодые бабы с ужасом выглядывали в окна; одна собака какая-то, смелая и даже рассерженная процессией,
выбежала с лаем
на дорогу, но Тит и староста бросились
на нее с таким остервенением, что она, поджавши хвост, пустилась во весь опор и успокоилась, только забившись под крышу последнего овина.
И такое у ней было серьезное личико, такое — что уж тогда бы я мог прочесть! А я-то обижался: «Неужели, думаю, она между мной и купцом выбирает?» О, тогда я еще не понимал! Я ничего, ничего еще тогда не понимал! До сегодня не понимал! Помню, Лукерья
выбежала за мною вслед, когда я уже уходил, остановила
на дороге и сказала впопыхах: «Бог вам заплатит, сударь, что нашу барышню милую берете, только вы ей это не говорите, она гордая».
Левка пустился лесом и
выбежал на гору, мимо которой шла
дорога; я увидел его и стал махать платком.
— Давай!.. — загородил ему
дорогу Семен Семенович, когда старик
выбежал в поле прямо
на своего сына.
Она
выбежала быстро из лесу, опушка которого примыкала к полотну
дороги, и легла
на рельсы.
Он и не ошибся. Князь Владимир,
выбежав, как сумасшедший, из квартиры своего поверенного, сел в пролетку и приказал ехать в Европейскую гостиницу.
Дорогой на него напало раздумье. От природы малодушный, он жил настоящей минутой, мало заботился о будущем; он начал сожалеть, что отказался от предложенных ему Николаем Леопольдовичем пяти тысяч, которые он считал нужными для него до зарезу.
Задвижка щелкнула, пахнул холодный ветер, и Пашка, спотыкаясь,
выбежал на двор. У него была одна мысль — бежать и бежать!
Дороги он не знал, но был уверен, что если побежит, то непременно очутится дома у матери. Ночь была пасмурная, но за облаками светила луна. Пашка побежал от крыльца прямо вперед, обогнул сарай и наткнулся
на пустые кусты; постояв немного и подумав, он бросился назад к больнице, обежал ее и опять остановился в нерешимости: за больничным корпусом белели могильные кресты.
Женщина услыхала их. Как стрела пустилась она бежать к дому, но
выбежав из лесу
на дорогу, вдруг столкнулась с двумя прохожими.
Пьер поспешно оделся и
выбежал на крыльцо.
На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из-за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противуположной улицы,
на покрытую росой пыль
дороги,
на стены домов,
на окна забора и
на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался
на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
Под низкими потолками дверей сидели
на соломенных стульях женщины в фартуках; они выскакивали при виде матросов и,
выбегая на середину улицы, загораживали им
дорогу и заманивали каждая в свой притон.
«Все умерли!» — мелькает последняя мысль. Он
выбегает за околицу
на широкую торную
дорогу. Над головой его черная клубящаяся туча бросает вперед три длинные отростка, как три хищно загнутых когтя; сзади что-то глухо и грозно рокочет — в самых основах своих рушится мир.