Неточные совпадения
Он
выбрал минуту, когда учитель молча смотрел в
книгу.
Друг. Нельзя ли для прогулок
Подальше
выбрать закоулок?
А ты, сударыня, чуть из постели прыг,
С мужчиной! с молодым! — Занятье для девицы!
Всю ночь читает небылицы,
И вот плоды от этих
книг!
А всё Кузнецкий мост, и вечные французы,
Оттуда моды к нам, и авторы, и музы:
Губители карманов и сердец!
Когда избавит нас творец
От шляпок их! чепцов! и шпилек! и булавок!
И книжных и бисквитных лавок...
И Аркадий и Катя молчали; он держал в руках полураскрытую
книгу, а она
выбирала из корзинки оставшиеся в ней крошки белого хлеба и бросала их небольшой семейке воробьев, которые, с свойственной им трусливою дерзостью, прыгали и чирикали у самых ее ног.
Беседа тянулась медленно, неохотно, люди как будто осторожничали, сдерживались, может быть, они устали от необходимости повторять друг пред другом одни и те же мысли. Большинство людей притворялось, что они заинтересованы речами знаменитого литератора, который, утверждая правильность и глубину своей мысли, цитировал фразы из своих
книг, причем
выбирал цитаты всегда неудачно. Серенькая старушка вполголоса рассказывала высокой толстой женщине в пенсне с волосами, начесанными на уши...
— Давно не читал
книги, — скажет он или иногда изменит фразу: — Дай-ка, почитаю
книгу, — скажет или просто, мимоходом, случайно увидит доставшуюся ему после брата небольшую кучку
книг и вынет, не
выбирая, что попадется. Голиков ли попадется ему, Новейший ли Сонник, Хераскова Россияда, или трагедия Сумарокова, или, наконец, третьегодичные ведомости — он все читает с равным удовольствием, приговаривая по временам...
— А еще — вы следите за мной исподтишка: вы раньше всех встаете и ждете моего пробуждения, когда я отдерну у себя занавеску, открою окно. Потом, только лишь я перехожу к бабушке, вы избираете другой пункт наблюдения и следите, куда я пойду, какую дорожку
выберу в саду, где сяду, какую
книгу читаю, знаете каждое слово, какое кому скажу… Потом встречаетесь со мною…
Иной из
книг выбрал одни лишь цветочки, да и то по своему мнению; сам же суетлив, и в нем предрешения нет.
Адмирал не может видеть праздного человека; чуть увидит кого-нибудь без дела, сейчас что-нибудь и предложит: то бумагу написать, а казалось, можно бы morgen, morgen, nur nicht heute, кому посоветует прочесть какую-нибудь
книгу; сам даже возьмет на себя труд
выбрать ее в своей библиотеке и укажет, что прочесть или перевести из нее.
С этими словами он преспокойно ушел в кабинет, вынул из кармана большой кусок ветчины, ломоть черного хлеба, — в сумме это составляло фунта четыре, уселся, съел все, стараясь хорошо пережевывать, выпил полграфина воды, потом подошел к полкам с
книгами и начал пересматривать, что
выбрать для чтения: «известно…», «несамобытно…», «несамобытно…», «несамобытно…», «несамобытно…» это «несамобытно» относилось к таким
книгам, как Маколей, Гизо, Тьер, Ранке, Гервинус.
— Пьяна? Вы говорите, что я пьяна? А хотите, я докажу вам, что я трезвее всех вас? Хотите? — настойчиво спрашивала Агата и, не ожидая ответа, принесла из своей комнаты английскую
книгу, положила ее перед Красиным. —
Выбирайте любую страницу, — сказала она самонадеянно, — я обязываюсь, не выходя из своей комнаты, сделать перевод без одной ошибки.
Ты хочешь единения с народом? — прекрасно!
выбирай проказу, ложись в навоз, ешь хлеб, сдобренный лебедой, надевай рваный пониток и жги
книгу. Но не труби в трубу, не заражай воздуха запахом трубных огрехов! Трубные звуки могут только раздражать, а с таким непочатым организмом, как народ, дело кончается не раздражениями, а представлением доказательств.
И начал внимательно расспрашивать про Максима,
выбирая из сундука бельё,
книги, какие-то свёртки бумаг.
— Нет, не требуют, но ведь хочется же на виду быть… Это доходит нынче даже до цинизма, да и нельзя иначе… иначе ты закиснешь; а между тем за всем за этим своею службою заниматься некогда. Вот видишь, у меня шестнадцать разных
книг; все это казначейские
книги по разным ученым и благотворительным обществам…
Выбирают в казначеи, и иду… и служу… Все дело-то на грош, а его нужно вписать, записать, перечесть, выписать в расходы, и все сам веду.
Удовольствие доктора Зеленского заключалось в том, что, когда назначенные из кадет к выпуску в офицеры ожидали высочайшего приказа о производстве, он
выбирал из них пять-шесть человек, которых знал, отличал за способности и любил. Он записывал их больными и помещал в лазарете, рядом с своей комнатой, давал им читать
книги хороших авторов и вел с ними долгие беседы о самых разнообразных предметах.
В четверг только на час уходил к Колесникову и передал ему деньги. Остальное время был дома возле матери; вечером в сумерки с ней и Линочкой ходил гулять за город. Ночью просматривал и жег письма; хотел сжечь свой ребяческий старый дневник, но подумал и оставил матери. Собирал вещи,
выбрал одну
книгу для чтения; сомневался относительно образка, но порешил захватить с собою — для матери.
Петрусь, как гений ума, тотчас меланхолично предложил:
выбрать ему следующее количество
книг, по числу всей массы; за ним
выбираю я столько же, и так далее, до последнего брата, коему останется остаток.
Форму общего очерка, а не отдельных, отрывочных заметок на г. Жербцова мы
выбрали потому, что хотели обратить свое опровержение не лично на г. Жеребцова, которого
книга уж слишком нелепа, а вообще на те мнения о древней Руси, которых он считает себя поборником.
Теперь ему было из чего
выбирать и уже не было необходимости перечитывать одни и те же старые
книги, не нужно стало и покупать всякую дрянь, какая прежде попадется под руку, потому что теперь он мог прочитать и узнать
книгу прежде покупки.
— Нужна не политика, а — культура, нужны сначала знания, потом деяния, а не наоборот, как принято у нас. Да. Если вы не будете пить водку и сумеете
выбрать себе хорошую жену — всё пойдёт прекрасно. Табак курить тоже не надо. И читайте хорошие
книги. Больше всего читайте Толстого, но — будьте осторожны! Когда он говорит: не насильничайте, не обижайте друг друга — это верно, это — голос настоящей христианской культуры, это надо принять и помнить.
С плеч упало тяжелое бремя,
Написал я четыре главы.
«Почему же не новое время,
А недавнее
выбрали вы? —
Замечает читатель, живущий
Где-нибудь в захолустной дали. —
Сцены, очерки жизни текущей
Мы бы с большей охотой прочли.
Ваши
книги расходятся худо!
А зачем же вчерашнее блюдо,
Вместо свежего, ставить на стол?
Чем в прошедшем упорно копаться,
Не гораздо ли лучше касаться
Новых язв, народившихся зол...
Иногда по вечерам Цезарина просила его прочитать что-нибудь и для нее, и в таких случаях всегда сама
выбирала и давала ему
книги.
Стоя перед шкафом, он записывал взятые учениками
книги и вычеркивал возвращаемые, а ученики, толпились вокруг шкафа, брали с полок книжки, просматривали,
выбирали.
С самого начала моей литературной деятельности я издавал свои
книги сам и не видел в этом никакого неудобства. В нескольких типографиях спросишь смету,
выберешь типографию, бумагу, сговоришься с книжным складом — и все. Помню раз, когда я жил в ссылке в Туле, ко мне приехал какой-то издатель из Москвы и предложил мне выпустить новым изданием сильно тогда шумевшие мои «Записки врача».
Всякий купивший у нас не менее чем на 50 р.,
выбирает и получает бесплатно одну из следующих пяти вещей: чайник из британского металла, сто визитных карточек, план города Москвы, чайницу в виде нагой китаянки и
книгу „Жених удивлен, или Невеста под корытом“, рассказ Игривого Весельчака».
— Нет, я в это время читаю. Граф так любезен, что сам
выбирает для меня
книги.
— Особенно оставались довольны солдатики, получившие ящики с сапожным товаром и инструментами, обрадовались очень
книгам и кисетам с табаком. Некоторые кисеты были сшиты из бархата и шёлковой материи. Солдаты обыкновенно брали эти кисеты и говорили: «Так что, ваше благородие, дозвольте фельдфебелю отдать… Оченно нарядный». Я конечно дозволял, а затем уже сам обыкновенно
выбирал самый красивый кисет и говорил: «Отдайте этот фельдфебелю»…