— Дармоеды-ы, — завывал он и матерно ругался, за это, по жалобе обывателей, его
вызвали в полицию, но, просидев там трое суток, на четвертые рано утром, он снова пронзительно завыл. — Дармоеды-ы, — бесовы дети-и… — И снова понеслись в воздухе запретные слова.
И только спустя пять дней хозяйку
вызвали в полицию для снятия показаний об ее пропавшем жильце. Честная, толстая, сорокапятилетняя женщина, вдова консисторского чиновника, чистосердечно рассказала все, что ей было известно: жилец ее был человек тихий, бедный, глуповатый, умеренный в еде, вежливый; не пил, не курил, редко выходил из дому и у себя никого не принимал.
Неточные совпадения
Подумав, он нашел, что мысль о возможности связи Марины с политической
полицией не
вызвала в нем ничего, кроме удивления. Думать об этом под смех и музыку было неприятно, досадно, но погасить эти думы он не мог. К тому же он выпил больше, чем привык, чувствовал, что опьянение настраивает его лирически, а лирика и Марина — несоединимы.
— Ничего… Собирается ехать на свою мельницу. Да, еще есть новость, Василий Назарыч… Сегодня видел доктора, он едет
в Париж. На днях получил телеграмму от Зоси; она ему телеграфирует, что Половодов застрелился. Его давно разыскивали по Европе по делу о конкурсе, но он ловко скрывался под чужими именами, а
в Париже
полиция его и накрыла:
полиция в двери, а он пулю
в лоб… Теперь Зося
вызывает доктора
в Париж; она хлопочет о разводе.
— Каковое решение напред объявить как истцу, равно и ответчику, на законном основании, апелляционным порядком, коих и
вызвать в сей суд для выслушания сего решения и подписки удовольствия или неудовольствия чрез
полицию.
Вдруг индейца нашли убитым
в квартире. Все было снаружи
в порядке: следов грабежа не видно.
В углу, на столике, стоял аршинный Будда литого золота; замки не взломаны. Явилась
полиция для розысков преступников. Драгоценности целыми сундуками направили
в хранилище Сиротского суда: бриллианты, жемчуг, золото, бирюза — мерами! Напечатали объявление о
вызове наследников. Заторговала Сухаревка! Бирюзу горстями покупали, жемчуг… бриллианты…
Были вызваны войска. К вечеру толпа все еще не расходилась, и
в сумерках ее разогнали…
В городе это произвело впечатление взрыва. Рассказывали, как грубо преследуемые женщины кидались во дворы и подъезды, спасались
в магазинах. А «арест креста при
полиции»
вызывал смущение даже
в православном населении, привыкшем к общим с католиками святыням…
Через день особой повесткой меня
вызывают в сыскную
полицию.
В кабинете сидят помощник начальника капитан Николас и Кейзер. Набросились на меня, пугают судом, арестом, высылкой, допытываются, — а я смеюсь...
— У меня!.. Так что я должен был ехать
в полицию и
вызвать ту, чтобы убрали от меня эту падаль.
Надобно сказать, что сей петиметр был довольно опытен
в отвертываньи от дуэлей, на которые его несколько раз
вызывали разные господа за то, что он то насплетничает что-нибудь, то сострит, если не особенно умно, то всегда очень оскорбительно, и ему всегда удавалось выходить сухим из воды: у одних он просил прощения, другим говорил, что презирает дуэли и считает их варварским обычаем, а на третьих, наконец, просто жаловался начальству и просил себе помощи от
полиции.
С одной стороны, думалось: «
Полиция продала! ведь не
в одну же минуту она продала! чай, опись была, оценка,
вызовы к торгам?
Писарь из
полиции приходил, тайно
вызвал меня и упрекал, что опять я пустил
в дом подозрительного человека.
Дяде пришлось съездить к губернатору. Дело удалось погасить. Британа отпустили, поднятая
полицией кутерьма затихла. Нас тоже выпустили из карцера. Губернатор
вызвал к себе раввина и нескольких «почетных евреев».
В их числе был и Мендель. Начальник губернии произнес речь, — краткую, категорическую и не очень связную. Но тогда местной газеты еще не было, и от губернаторов не требовалось красноречия: все происходило по-домашнему.
Полисмен Уйрида начал довольно обстоятельный рассказ на не совсем правильном английском языке об обстоятельствах дела: о том, как русский матрос был пьян и пел «более чем громко» песни, — «а это было, господин судья,
в воскресенье, когда христианину надлежит проводить время более прилично», — как он, по званию полисмена, просил русского матроса петь не так громко, но русский матрос не хотел понимать ни слов, ни жестов, и когда он взял его за руку, надеясь, что русский матрос после этого подчинится распоряжению
полиции, «этот человек, — указал полисмен пальцем на «человека», хлопавшего напротив глазами и дивившегося всей этой странной обстановке, — этот человек без всякого с моей стороны
вызова, что подтвердят и свидетели, хватил меня два раза по лицу…