Неточные совпадения
Но всё равно; я не могу прятаться», сказал он себе, и с теми, усвоенными им с
детства, приемами человека, которому нечего стыдиться, Вронский
вышел из саней и подошел к двери.
— Друг мой, я готов за это тысячу раз просить у тебя прощения, ну и там за все, что ты на мне насчитываешь, за все эти годы твоего
детства и так далее, но, cher enfant, что же
из этого
выйдет? Ты так умен, что не захочешь сам очутиться в таком глупом положении. Я уже и не говорю о том, что даже до сей поры не совсем понимаю характер твоих упреков: в самом деле, в чем ты, собственно, меня обвиняешь? В том, что родился не Версиловым? Или нет? Ба! ты смеешься презрительно и махаешь руками, стало быть, нет?
Да, в жизни есть пристрастие к возвращающемуся ритму, к повторению мотива; кто не знает, как старчество близко к
детству? Вглядитесь, и вы увидите, что по обе стороны полного разгара жизни, с ее венками
из цветов и терний, с ее колыбелями и гробами, часто повторяются эпохи, сходные в главных чертах. Чего юность еще не имела, то уже утрачено; о чем юность мечтала, без личных видов,
выходит светлее, спокойнее и также без личных видов из-за туч и зарева.
Жизнь наша лицейская сливается с политическою эпохою народной жизни русской: приготовлялась гроза 1812 года. Эти события сильно отразились на нашем
детстве. Началось с того, что мы провожали все гвардейские полки, потому что они проходили мимо самого Лицея; мы всегда были тут, при их появлении,
выходили даже во время классов, напутствовали воинов сердечною молитвой, обнимались с родными и знакомыми — усатые гренадеры
из рядов благословляли нас крестом. Не одна слеза тут пролита.
Три дня я не
выходил из комнаты, никого не видел, находил, как в
детстве, наслаждение в слезах и плакал много.
Один наш арестантик,
из особого отделения, крещеный калмык, Александр или Александра, как звали его у нас, странный малый, плутоватый, бесстрашный и в то же время очень добродушный, рассказывал мне, как он
выходил свои четыре тысячи, рассказывал смеясь и шутя, но тут же клялся пресерьезно, что если б с
детства, с самого нежного, первого своего
детства, он не вырос под плетью, от которой буквально всю жизнь его в своей орде не сходили рубцы с его спины, то он бы ни за что не вынес этих четырех тысяч.
Несмотря на то, что он поздно заснул, он, как всегда, встал в восьмом часу, и, сделав свой обычный туалет, вытерев льдом свое большое, сытое тело и помолившись богу, он прочел обычные, с
детства произносимые молитвы: «Богородицу», «Верую», «Отче наш», не приписывая произносимым словам никакого значения, — и
вышел из малого подъезда на набережную, в шинели и фуражке.
На другой день он долго не решался
выйти из дома, лежал в постели, глядя в потолок; перед ним плавало свинцовое лицо Саши с тусклыми глазами и венцом красных прыщей на лбу. Это лицо сегодня напоминало ему
детство и зловещую луну, в тумане, над болотом.
— Раз я и то промахнулся, рассказал сдуру одному партийному, а он, партийный-то, оказалось, драмы, брат, писал, да и говорит мне: позвольте, я драму напишу… Др-р-раму, того-этого! Так он и сгинул, превратился в пар и исчез. Да, голос… Но только с
детства с самого тянуло меня к народу, сказано ведь:
из земли
вышел и в землю пойдешь…
Оттого
из «Истории» его
вышла весьма живая картина деяний Петровых, весьма полное собрание фактов, относящихся к лицу Петра и к положению придворных партий, окружавших его во время
детства и отрочества, нелицеприятное изложение государственных событий времени Петра; но истинной истории, во всей обширности ее философского и прагматического значения, нельзя видеть в ныне изданных томах «Истории Петра Великого».
Рассудок Обломова так успел с
детства сложиться, что даже в самом отвлеченном рассуждении, в самой утопической теории имел способность останавливаться на данном моменте и затем не
выходить из этого status quo, несмотря ни на какие убеждения.
Не то на деле
вышло: черствое сердце сурового отреченника от людей и от мира дрогнуло при виде братней нищеты и болезненно заныло жалостью. В напыщенной духовною гордыней душе промелькнуло: «Не напрасно ли я пятнадцать годов провел в странстве? Не лучше ли бы провести эти годы на пользу ближних, не бегая мира, не проклиная сует его?..» И жалким сумасбродством вдруг показалась ему созерцательная жизнь отшельника… С
детства ни разу не плакивал Герасим, теперь слезы просочились
из глаз.
Солнце — яркое, горячее солнце над прекрасною землею. Куда ни взглянешь, всюду неожиданная, таинственно-значительная жизнь, всюду блеск, счастье, бодрость и вечная, нетускнеющая красота. Как будто
из мрачного подземелья вдруг
вышел на весенний простор, грудь дышит глубоко и свободно. Вспоминается далекое, изжитое
детство: тогда вот мир воспринимался в таком свете и чистоте, тогда ощущалась эта таинственная значительность всего, что кругом.
А ухаживать надо было. Жуковский оставался весь свой век большим ребенком: пылкий, увлекающийся, податливый во всякое приятельство, способный проспорить целую ночь, участвовать во всякой сходке и пирушке. В нем жил гораздо больше артист, чем бунтарь или заговорщик. Он с
детства выказывал музыкальное дарование, и
из него мог бы
выйти замечательный пианист, предайся он серьезнее карьере музыканта.
«После него в доме водворился мир» — только не для всех это уже было благовременно. Золотая пора для воспитания юноши прошла в пустой и глупой суете; кое-как с
детства нареченного «дипломата в истинно русском духе» выпустили в свет просто подпоручиком, да при том и тут
из него
вышло что-то такое, что даже трудно понять: по фигуральному выражению Исмайлова: «он
вышел офицер не в службе».
Узнаю потрясающие вещи. Ксения «изменила» искусству, бросила мечту о сцене,
вышла замуж за одного молоденького офицера, друга
детства, и занялась исключительно хозяйством. А Борис Коршунов, как-то застенчиво краснея и в то же время гордо блестя глазами, сообщает мне Маруся, имел такой огромный успех за это лето во Пскове, что, возомнив себя вполне законченным прекрасным актером, решил, что учиться ему нечему, да и ни к чему больше. К тому же, его пригласили на главные роли в один
из лучших театров столицы.
В младенчестве его пеленали андреевскими лентами с плеча императрицы, в
детстве и юности тщательно воспитывали, по обычаю того времени, под руководством иностранцев-гувернеров, и
из него
вышел блестящий молодой человек, в котором никто бы не мог узнать родного внука латышского крестьянина.
Владимир Андреевич припомнил свое
детство в Смоленске, в доме родственников светлейшего. Он был воспитанником-приемышем. Кто были его родители — он не знал. Затем он был отправлен в Москву в университетскую гимназию, откуда
вышел в военную службу в один
из армейских полков и прямо отправился на театр войны с Турцией. Неожиданно, с месяц, с два тому назад, он был отозван
из своего полка и переведен в гвардию с командировкою в Петербург, в распоряжение светлейшего князя, генерал-фельдмаршала.
Мать его, дочь довольно известного русского литератора двадцатых годов, в первые годы его
детства сама учила его всему, чему училась в одном петербургском институте,
из которого
вышла с шифром, и, что всего важнее, умела внушить ему любовь к добру, правде и чести.
С
детства Светлогуб бессознательно чувствовал неправду своего исключительного положения богатого человека, и, хотя старался заглушить в себе это сознание, ему часто, когда он встречался с нуждой народа, а иногда просто, когда самому было особенно хорошо и радостно, становилось совестно за тех людей — крестьян, стариков, женщин, детей, которые рождались, росли и умирали, не только не зная всех тех радостей, которыми он пользовался, не ценя их, но и не
выходили из напряженного труда и нужды.
Но проследуем дальше: пошлость надо только раз попробовать, а потом она уже и сама в себя потянет. Девочка быстро утрачивает милые черты
детства, — она усваивает привычку «отвечать» как взрослая, — она становится «грубою»: неприятною, ее нельзя держать — и ее отпускают… Птичка выпархивает на крышу, а
из слухового окна ей навстречу
выходит кот…