Неточные совпадения
Стояла китайская фанзочка много лет в тиши, слушая только шум воды в
ручье, и вдруг все кругом наполнилось песнями и веселым смехом. Китайцы
вышли из фанзы, тоже развели небольшой огонек в стороне, сели на корточки и молча стали смотреть на людей, так неожиданно пришедших и нарушивших их покой. Мало-помалу песни стрелков начали затихать. Казаки и стрелки последний раз напились чаю и стали устраиваться на ночь.
Когда лодка отчалила от берега, мы тоже тронулись в путь. Теперь горы были справа, а река — слева. Болота кончились, но это нас не избавило от сырости. От последних дождей земля была сильно пропитана водой;
ручьи вышли из берегов и разлились по долинам.
За перевалом, следуя течению воды к востоку, мы часа в 3,5 дня
вышли на реку Инза-Лазагоу — Долина серебряной скалы. Река эта будет самым большим и ближайшим к морю притоком Тютихе. В верховьях Инза-Лазагоу состоит тоже
из 2 речек, именуемых также Сицой и Тунцой. Каждая
из них, в свою очередь, слагается
из нескольких мелких
ручьев.
Ночь была хотя и темная, но благодаря выпавшему снегу можно было кое-что рассмотреть. Во всех избах топились печи. Беловатый дым струйками
выходил из труб и спокойно подымался кверху. Вся деревня курилась.
Из окон домов свет
выходил на улицу и освещал сугробы. В другой стороне, «на задах», около
ручья, виднелся огонь. Я догадался, что это бивак Дерсу, и направился прямо туда. Гольд сидел у костра и о чем-то думал.
Часам к 3 пополудни мы действительно нашли двускатный балаганчик. Сделан он был
из кедрового корья какими-то охотниками так, что дым от костра, разложенного внутри,
выходил по обе стороны и не позволял комарам проникнуть внутрь помещения. Около балагана протекал небольшой
ручей. Пришлось опять долго возиться с переправой лошадей на другой берег, но наконец и это препятствие было преодолено.
За огородом, у подошвы кремнистого обрыва, высилась группа ветел; из-под корней, приподнятых огромными камнями, вырывался
ручей; темно-холодною лентой сочился он между сугробами, покрывавшими подошву ската, огибал владения рыбака и, разделившись потом на множество рукавов, быстро спускался к Оке, усыпая берег мелким булыжником; плетень огорода, обвешанный пестрым тряпьем и белыми рубахами, не примыкал к избе: между ними находился маленький проулок, куда
выходили задние ворота.
Тронулись большие овраги, подошла лесная вода, бегут потоки, журчат
ручьи со всех сторон в реку — и река
выходит из берегов, затопляет низменные места, и рыба, оставляя бесполезные берега, бросается в полой.
Из окна чердака видна часть села, овраг против нашей избы, в нем — крыши бань, среди кустов. За оврагом — сады и черные поля; мягкими увалами они уходили к синему гребню леса, на горизонте. Верхом на коньке крыши бани сидел синий мужик, держа в руке топор, а другую руку прислонил ко лбу, глядя на Волгу, вниз. Скрипела телега, надсадно мычала корова, шумели
ручьи.
Из ворот избы
вышла старуха, вся в черном, и, оборотясь к воротам, сказала крепко...
Он был крепкого духа человек, которого ничто не могло смутить, а тут выпали у него
из рук ножик и вилка, которые он держал в то время, и
ручьи слез хлынули
из глаз; он должен был
выйти из-за стола и оставить гостей с Надеждой Федоровной.
В заднем углу стон раздался. Оглянулся Патап Максимыч — а там с лестовкой в руках стоит на молитве Микешка Волк. Слезы
ручьями текут по багровому лицу его. С того дня как заболела Настя, перестал он пить и, забившись в уголок моленной, почти не
выходил из нее.
Проснулся и он, властелин пустыни, и медленными шагами
выходит из зарослей, куда загнало его в полдень солнце и где он после кровавого пира, утолив
из ручья, жажду, спал в тени до наступления ночи.
И я ходил по сверкающим улицам с поющими
ручьями, залитым золотом солнцем. Что это? Откуда эти новые, совсем другие люди? Я ли другой? Они ли другие? Откуда столько милых, красивых женщин? Ласково смотрели блестящие глаза, золотились нежные завитки волос над мягкими изгибами шей. Шли гимназистки и гимназисты, светясь молодостью. И она — Катра. Вот
вышла из магазина, щурится от солнца и рукою в светлой перчатке придерживает юбку… Царевна! Рабыня солнца! Теперь твой праздник!