Неточные совпадения
Осип (
выходит и говорит за
сценой).Эй, послушай, брат! Отнесешь письмо
на почту, и скажи почтмейстеру, чтоб он принял без денег; да скажи, чтоб сейчас привели к барину самую лучшую тройку, курьерскую; а прогону, скажи, барин не плотит: прогон, мол, скажи, казенный. Да чтоб все живее, а не то, мол, барин сердится. Стой, еще письмо не готово.
Вронский был в эту зиму произведен в полковники,
вышел из полка и жил один. Позавтракав, он тотчас же лег
на диван, и в пять минут воспоминания безобразных
сцен, виденных им в последние дни, перепутались и связались с представлением об Анне и мужике-обкладчике, который играл важную роль
на медвежьей охоте; и Вронский заснул. Он проснулся в темноте, дрожа от страха, и поспешно зажег свечу. ― «Что такое?
Еще амуры, черти, змеи
На сцене скачут и шумят;
Еще усталые лакеи
На шубах у подъезда спят;
Еще не перестали топать,
Сморкаться, кашлять, шикать, хлопать;
Еще снаружи и внутри
Везде блистают фонари;
Еще, прозябнув, бьются кони,
Наскуча упряжью своей,
И кучера, вокруг огней,
Бранят господ и бьют в ладони:
А уж Онегин
вышел вон;
Домой одеться едет он.
И он быстро
вышел из комнаты, поскорей протесняясь через толпу
на лестницу; но в толпе вдруг столкнулся с Никодимом Фомичом, узнавшим о несчастии и пожелавшим распорядиться лично. Со времени
сцены в конторе они не видались, но Никодим Фомич мигом узнал его.
Четко отбивая шаг, из ресторана, точно из кулисы
на сцену,
вышел на террасу плотненький, смуглолицый регент соборного хора. Густые усы его были закручены концами вверх почти до глаз, круглых и черных, как слишком большие пуговицы его щегольского сюртучка. Весь он был гладко отшлифован, палка, ненужная в его волосатой руке, тоже блестела.
Слово «пошлость» он не сразу нашел, и этим словом значение разыгранной
сцены не исчерпывалось. В неожиданной, пьяной исповеди Безбедова было что-то двусмысленное, подозрительно похожее
на пародию, и эта двусмысленность особенно возмутила, встревожила. Он быстро
вышел в прихожую, оделся, почти выбежал
на двор и, в темноте, шагая по лужам, по обгоревшим доскам, решительно сказал себе...
Он уж не видел, что делается
на сцене, какие там
выходят рыцари и женщины; оркестр гремит, а он и не слышит. Он озирается по сторонам и считает, сколько знакомых в театре: вон тут, там — везде сидят, все спрашивают: «Что это за господин входил к Ольге в ложу?..» — «Какой-то Обломов!» — говорят все.
Одним словом,
сцена вышла потрясающая; в комнате
на сей раз были мы только все свои, даже Татьяны Павловны не было. Лиза как-то выпрямилась вся
на месте и молча слушала; вдруг встала и твердо сказала Макару Ивановичу...
— Ах, mon ange! — воскликнула Хиония Алексеевна, прикладываясь своими синими сухими губами к розовым щекам девушки. — Je suis charmee! [Я восхищена! (фр.)] Вы, Nadine, сегодня прелестны, как роза!.. Как идет к вам это полотняное платье… Вы походите
на Маргариту в «Фаусте», когда она
выходит в сад. Помните эту
сцену?
Какие-то посторонние люди, —
сцены не будет, — почему ж не
выйти? Верочка отперла дверь, взглянула
на Сержа и вспыхнула от стыда и гнева.
Из этого
вышла сцена, кончившаяся тем, что неверный любовник снял со стены арапник; советница, видя его намерение, пустилась бежать; он — за ней, небрежно одетый в один халат; нагнав ее
на небольшой площади, где учили обыкновенно батальон, он вытянул раза три ревнивую советницу арапником и спокойно отправился домой, как будто сделал дело.
Теперь вообразите себе мою небольшую комнатку, печальный зимний вечер, окна замерзли, и с них течет вода по веревочке, две сальные свечи
на столе и наш tête-à-tête. [разговор наедине (фр.).] Далес
на сцене еще говорил довольно естественно, но за уроком считал своей обязанностью наиболее удаляться от натуры в своей декламации. Он читал Расина как-то нараспев и делал тот пробор, который англичане носят
на затылке,
на цезуре каждого стиха, так что он
выходил похожим
на надломленную трость.
Все эти планы приводились в исполнение с самой блестящей постановкой
на сцену, но удавались мало. Гарибальди, точно месяц в ненастную ночь, как облака ни надвигались, ни торопились, ни чередовались, —
выходил светлый, ясный и светил к нам вниз.
Но расчет
на богатое приданое не оправдался: по купеческому обыкновению, его обманули, а он, в свою очередь, выказал при этом непростительную слабость характера. Напрасно сестры уговаривали его не ехать в церковь для венчания, покуда не отдадут договоренной суммы полностью; он доверился льстивым обещаниям и обвенчался.
Вышел так называемый неравный брак, который впоследствии сделался источником бесконечных укоров и семейных
сцен самого грубого свойства.
Эта
сцена не
выходила из головы Галактиона всю дорогу, пока он ехал к себе
на Городище.
Харитина видела эту
сцену и, не здороваясь ни с кем,
вышла на берег и уехала с Ечкиным. Ее душили слезы ревности. Было ясно как день, что Стабровский, когда умрет Серафима, женит Галактиона
на этой Устеньке.
Диде сделалось стыдно за последовавшую после этого разговора
сцену. Она не
вышла из кабинета только из страха, чтоб окончательно не рассердить расчувствовавшегося старика. Стабровский положил свою руку
на голову Устеньки и заговорил сдавленным голосом...
В Городище действительно разыгралась маленькая семейная
сцена. Харитина не захотела даже
выйти на берег и
на все уговоры только отрицательно качала головой. Галактион махнул рукой.
Устенька Луковникова жила сейчас у отца. Она простилась с гостеприимным домом Стабровских еще в прошлом году. Ей очень тяжело было расставаться с этою семьей, но отец быстро старился и скучал без нее.
Сцена прощания
вышла самая трогательная, а мисс Дудль убежала к себе в комнату, заперлась
на ключ и ни за что не хотела
выйти.
Обычные
сцены:
на станциях ад —
Ругаются, спорят, толкутся.
«Ну, трогай!» Из окон ребята глядят,
Попы у харчевни дерутся;
У кузницы бьется лошадка в станке,
Выходит весь сажей покрытый
Кузнец с раскаленной подковой в руке:
«Эй, парень, держи ей копыты...
Сцена выходила чрезвычайно безобразная, но Настасья Филипповна продолжала смеяться и не уходила, точно и в самом деле с намерением протягивала ее. Нина Александровна и Варя тоже встали с своих мест и испуганно, молча, ждали, до чего это дойдет; глаза Вари сверкали, и
на Нину Александровну всё это подействовало болезненно; она дрожала и, казалось, тотчас упадет в обморок.
Вы видели сами, вы были свидетелем в это утро: я сделал всё, что мог сделать отец, — но отец кроткий и снисходительный; теперь же
на сцену выйдет отец иного сорта и тогда — увидим, посмотрим: заслуженный ли старый воин одолеет интригу, или бесстыдная камелия войдет в благороднейшее семейство.
Прежние лица «Хроники»
выходят опять
на сцену, а старшие, то есть дедушка и бабушка, в продолжение рассказа оставляют ее навсегда…
Вихров, после того, Христом и богом упросил играть Полония — Виссариона Захаревского, и хоть военным, как известно, в то время не позволено было играть, но начальник губернии сказал, что — ничего, только бы играл; Виссарион все хохотал: хохотал, когда ему предлагали, хохотал, когда стал учить роль (но противоречить губернатору, по его уже известному нам правилу, он не хотел), и говорил только Вихрову, что он боится больше всего расхохотаться
на сцене, и игра у него
выходила так, что несколько стихов скажет верно, а потом и заговорит не как Полоний, а как Захаревский.
Повесили наконец и передний занавес. Симонов принялся его опускать и поднимать особенно приделанными бечевками
на блоках. Павел (когда занавес поднимался) входил и
выходил со
сцены в нарисованные им двери, отворял и затворял им же нарисованные окна. Зрителей и
на это зрелище набралось довольно: жена Симонова, Ванька, двое каких-то уличных мальчишек; все они ахали и дивились.
— Вот я хотел вам сказать, Раиса Павловна, насчет Лукерьи Витальевны… Барышня совсем заневестилась и по всем статьям
вышла. Вот бы показать
на сцене-то.
Студент, слушавший их внимательно, при этих словах как-то еще мрачней взглянул
на них. Занавес между тем поднялся, и кто не помнит, как
выходил обыкновенно Каратыгин [Каратыгин Василий Андреевич (1802—1853) — русский актер-трагик, игра которого отличалась чрезвычайным рационализмом.]
на сцену? В «Отелло» в совет сенаторов он влетел уж действительно черным вороном, способным заклевать не только одну голубку, но, я думаю, целое стадо гусей. В райке и креслах захлопали.
Санин поклонился и
вышел. Веселый смех раздался вслед за ним — и в зеркале, мимо которого он проходил в это мгновенье, отразилась следующая
сцена: Марья Николаевна надвинула своему супругу его феску
на глаза, а он бессильно барахтался обеими руками.
Юлия Матвеевна осталась совершенно убежденною, что Егор Егорыч рассердился
на неприличные выражения капитана о масонах, и, чтобы не допустить еще раз повториться подобной
сцене, она решилась намекнуть
на это Звереву, и когда он, расспросив барышень все до малейших подробностей об Марфине, стал наконец раскланиваться, Юлия Матвеевна
вышла за ним в переднюю и добрым голосом сказала ему...
Зачем все это и для чего?» — спрашивал он себя, пожимая плечами и тоже
выходя чрез коридор и кабинет в залу, где увидал окончательно возмутившую его
сцену: хозяин униженно упрашивал графа остаться
на бале хоть несколько еще времени, но тот упорно отказывался и отвечал, что это невозможно, потому что у него дела, и рядом же с ним стояла мадам Клавская, тоже, как видно, уезжавшая и объяснявшая свой отъезд тем, что она очень устала и что ей не совсем здоровится.
Князь покраснел и промолчал. Он вспомнил, что в Притыкине действительно что-то было, но никак не мог представить себе, чтоб из этого мог
выйти околоточный надзиратель. Княжна, случайно присутствовавшая при этой
сцене, тоже покраснела ("однако ж maman была еще в это время жива!" — мелькнуло у нее в голове) и после того дня два дулась
на отца. Но потом не только простила, но даже стала относиться к нему нежнее ("вот у меня папа-то какой!").
И чем дальше, тем мельче вырабатываются людишки, пока наконец
на сцену не
выходят худосочные зауморыши, вроде однажды уже изображенных мною Головлят, [См. рассказ «Семейные итоги».
Каждое движение умирающего, каждое его слово немедленно делались известными в Головлеве, так что Иудушка мог с полным знанием дела определить минуту, когда ему следует
выйти из-за кулис и появиться
на сцену настоящим господином созданного им положения.
Едва только писарь успел
выйти на средину
сцены, как послышался еще стук: хозяйка опять переполошилась.
(В глубине
сцены Соня повязывает платок
на голове Двоеточия. Смех. Из леса, около ковра с закусками,
выходит Замыслов, берет бутылку вина и стаканы и идет к Басову, за ним идет Двоеточие, отмахиваясь руками oт Сони.)
(Они скрываются в лесу. Несколько секунд
сцена пуста. Темнеет. Из комнат
на террасу
выходят Басов и Шалимов.)
(Все трое уходят в глубину
сцены. Там начинается шум и смех, негромкий, но непрерывный. С левой стороны
выходят: Басов, выпивший, Шалимов, Дудаков и Влас. Последний идет в глубину
сцены, а первые трое —
на сено.)
Бенефисы Далматова и Свободиной-Барышевой собирали всю аристократию, и ложи бенуара блистали бриллиантами и черными парами, а бельэтаж — форменными платьями и мундирами учащейся молодежи. Институток и гимназисток приводили только
на эти бенефисы, но раз
вышло кое-что неладное. В бенефис Далматова шел «Обрыв» Гончарова. Страстная
сцена между Марком Волоховым и Верой, исполненная прекрасно Далматовым и Свободиной, кончается тем, что Волохов уносит Веру в лес… Вдруг страшенный пьяный бас грянул с галерки...
Несчастливцев. Да, так-то хорошо, что… Да что с тобой толковать! Что ты понимаешь! В последний раз в Лебедяни играл я Велизария, сам Николай Хрисанфыч Рыбаков смотрел. Кончил я последнюю
сцену,
выхожу за кулисы, Николай Рыбаков тут. Положил он мне так руку
на плечо… (С силою опускает руку
на плечо Счастливцеву.)
(Берет в руки палку.) Ну, Аркадий, мы с тобой попировали, пошумели, братец; теперь опять за работу! (
Выходит на середину
сцены, подзывает Карпа и говорит ему с расстановкой и внушительно.) Послушай, Карп! Если приедет тройка, ты вороти ее, братец, в город; скажи, что господа пешком пошли. Руку, товарищ! (Подает руку Счастливцеву и медленно удаляется.)
Года два назад, что отлично помнил и Егорушка, Соломон в N.
на ярмарке, в одном из балаганов, рассказывал
сцены из еврейского быта и пользовался большим успехом. Напоминание об этом не произвело
на Соломона никакого впечатления. Ничего не ответив, он
вышел и немного погодя вернулся с самоваром.
Вскоре она
вышла замуж за режиссера Владыкина, прекрасного, образованного человека, который исполнил завещание Григорьева и ни разу не выпустил свою жену
на сцену.
У него
вышла имевшая большой успех книжка «По Волге», полная бытовых
сцен, жизненных и ярких. Он их читал
на вечерах с огромным успехом.
Лунная ночь. Площадка в большом барском саду, окруженная старыми липами;
на площадке скамейки и столики ясеневые,
на чугунных ножках;
на сцену выходит терраса большого дома, у террасы рабатки с цветами и вьющимися растениями.
На террасу из дома стеклянная дверь и несколько окон; в доме полное освещение.
В тёмный час одной из подобных
сцен Раиса
вышла из комнаты старика со свечой в руке, полураздетая, белая и пышная; шла она, как во сне, качаясь
на ходу, неуверенно шаркая босыми ногами по полу, глаза были полузакрыты, пальцы вытянутой вперёд правой руки судорожно шевелились, хватая воздух. Пламя свечи откачнулось к её груди, красный, дымный язычок почти касался рубашки, освещая устало открытые губы и блестя
на зубах.
— Тес, господа! господа! — заговорил за спиною Долинского подхалимственный голос Аксиньи Тимофеевны, которая, как выпускная кукла по пружинке,
вышла как раз
на эту
сцену в залу. — Ставни не затворены, — продолжала она в мягко-наставительном тоне, — под окнами еще народ слоняется, а вы этак… Нехорошо так неосторожно делать, — прошептала она как нельзя снисходительнее и опять исчезла.
Иногда с ней бывало что-то странное:
выходя из-за кулис, Людмила должна была пройти через всю
сцену и сесть
на золоченый картонный трон.
Но
на этот раз она не дошла до трона.
Выйдя из-за кулис, она сделала несколько шагов к огню передней рампы, потом, при громе аплодисментов, повернула назад и, будто
на стул, села
на пол посредине пустой
сцены.
Она
вышла на середину
сцены с выражением ужаса
на лице, некрасивая, угловатая, и с полминуты простояла, как в столбняке, совершенно неподвижно, и только одни большие сережки качались под ушами.
Негина. Да нет, не разврат! Ах, какой ты! (Плачет.) Ты ничего не понимаешь… и не хочешь меня понять. Ведь я актриса, а ведь, по-твоему, нужно быть мне героиней какой-то. Да разве всякая женщина может быть героиней? Я актриса… Если б я и
вышла за тебя замуж, я бы скоро бросила тебя и ушла
на сцену; хотя за маленькое жалованье, да только б
на сцене быть. Разве я могу без театра жить?