Неточные совпадения
Я
вышел из кибитки. Буран еще продолжался, хотя
с меньшею силою. Было так темно, что хоть глаз выколи. Хозяин встретил нас у ворот, держа
фонарь под полою, и ввел меня в горницу, тесную, но довольно чистую; лучина освещала ее. На стене висела винтовка и высокая казацкая шапка.
Самгин мог бы сравнить себя
с фонарем на площади: из улиц торопливо
выходят, выбегают люди; попадая в круг его света, они покричат немножко, затем исчезают, показав ему свое ничтожество. Они уже не приносят ничего нового, интересного, а только оживляют в памяти знакомое, вычитанное из книг, подслушанное в жизни. Но убийство министра было неожиданностью, смутившей его, — он, конечно, отнесся к этому факту отрицательно, однако не представлял, как он будет говорить о нем.
— Пойдемте чай пить, — предложила жена. Самгин отказался, не желая встречи
с Кутузовым,
вышел на улицу, в сумрачный холод короткого зимнего дня. Раздраженный бесплодным визитом к богатому барину, он шагал быстро, пред ним вспыхивали
фонари, как бы догоняя людей.
Чтоб избежать встречи
с Поярковым, который снова согнулся и смотрел в пол, Самгин тоже осторожно
вышел в переднюю, на крыльцо. Дьякон стоял на той стороне улицы, прижавшись плечом к столбу
фонаря, читая какую-то бумажку, подняв ее к огню; ладонью другой руки он прикрывал глаза. На голове его была необыкновенная фуражка, Самгин вспомнил, что в таких художники изображали чиновников Гоголя.
Отыскать Розанова было довольно трудно.
Выйдя от Барсова, он постоял на улице, посмотрел на мигавшие
фонари и, вздохнув, пошел в то отделение соседней гостиницы, в котором он стоял
с приезда в Москву.
Еще долго не
выходил он из своей засады. Остаток бала тянулся, казалось, бесконечно. Ночь холодела и сырела. Духовая музыка надоела; турецкий барабан стучал по голове
с раздражающей ритмичностью. Круглые стеклянные
фонари светили тусклее. Висячие гирлянды из дубовых и липовых веток опустили беспомощно свои листья, и от них шел нежный, горьковатый аромат увядания. Александрову очень хотелось пить, и у него пересохло в горле.
— Я здесь, — откликнулся Лямшин, вдруг
выходя из-за дерева. Он был в теплом пальто и плотно укутан в плед, так что трудно было рассмотреть его физиономию даже и
с фонарем.
Фока
вышел на двор
с фонарём в руках и, согнувшись, подняв
фонарь к лицу, точно показывая себя земле, закружился, заплутал по двору.
Через минуту
вышел на улицу человек небольшого роста
с фонарем; высокий незнакомец, сняв почтительно свою шапку, открыл голову, обвязанную полотном, на котором приметны были кровавые пятна.
Крики бабы усиливались: видно было, что ее не пропускали, а, напротив, давали дорогу тому, кого она старалась удержать. Наконец из толпы показался маленький, сухопарый пьяненький мужичок
с широкою лысиною и вострым носом, светившимся, как
фонарь. Он решительно
выходил из себя: болтал без толку худенькими руками, мигал глазами и топал ногами, которые, мимоходом сказать, и без того никак не держались на одном месте.
В эту ночь по трущобам глухой Безыменки ходил весь вечер щегольски одетый искатель приключений, всюду пил пиво, беседовал
с обитателями и,
выходя на улицу, что-то заносил в книжку при свете, падавшем из окон, или около
фонарей.
Я
вышел на площадь. Красными точками сквозь туман мерцали
фонари двух-трех запоздавших торговок съестными припасами. В нескольких шагах от двери валялся в грязи человек, тот самый, которого «убрали» по мановению хозяйской руки
с пола трактира… Тихо было на площади, только сквозь кой-где разбитые окна «Каторги» глухо слышался гомон, покрывавшийся то октавой Лаврова, оравшего «многую лету», то визгом пьяных «теток...
Весь мокрый, встал он на ноги и
вышел на улицу. Темно было.
Фонари были загашены, улицы совершенно опустели. Не отдавая себе хорошенько отчета, Колесов пустился идти скорым шагом. Прошел одну улицу, другую… Прохожие и дворники смотрели
с удивлением и сторонились от него, мокрого, грязного… Он шел быстро, а куда — сам не знал… Колесил без разбору по Москве… Наконец, дошел до какой-то церкви, где служили заутреню… Он машинально вошел туда, и встав в самый темный угол церкви, упал на колени и зарыдал.
— Ни одной ночи, — говорит, — бедная, не спала: все, бывало, ходила в белый зал гулять, куда, кроме как для балов, никто и не хаживал.
Выйдет, бывало, туда таково страшно, без свечи, и все ходит, или сядет у окна, в которое
с улицы
фонарь светит, да на портрет Марии Феодоровны смотрит, а у самой из глаз слезы текут. — Надо полагать, что она до самых последних минут колебалась, но потом преданность ее взяла верх над сердцем, и она переломила себя и
с той поры словно от княжны оторвалась.
Я поспешил поскорее одеться и
вышел на крыльцо. При слабом месячном освещении можно было рассмотреть только две повозки, около которых медленно шевелились человеческие тени.
Фонарь,
с которым появился Федя около экипажей, освещал слишком небольшое пространство, из которого выставлялись головы тяжело дышавших лошадей и спины двух кучеров.
В залу,
с окнами
с двух противоположных концов, слева
выходили двое дверей от двух симметрически расположенных по углам комнат, из которых первая была кабинетом хозяина, а вторая гостиною. Между этими комнатами
с левой стороны в ту же залу
выходил альков без дверей. Днем он исполнен был приятного полумрака, а вечером освещался разноцветным китайским
фонарем, озарявшим непрерывный по трем стенам турецкий диван.
— Ну, кто же хочет, ребята? По случаю, по случаю… Ей-богу, если бы не нужны были деньги, не продал бы. А то весь табак
вышел, не на что купить нового. Волшебный
фонарь с лампочкой и
с двенадцатью зам-мечательными картинками… Новый стоил восемь рублей… Ну? Кто же покупает, братцы?
Отец
высылал навстречу нам несколько человек верховых людей
с фонарями, но буря рвала из рук и гасила
фонари, да и ни люди, ни лошади никак не могли отбиться от дома.
Никита и Матрена (
с фонарем и скребкой впопыхах
выходит).
Хозяин
вышел провожать меня
с фонарем, и благодаря этому обстоятельству я мог рассмотреть моего ямщика. Это был мужик громадного роста, крепкий, широкоплечий, настоящий гигант. Лицо его было как-то спокойно-угрюмо,
с тем особенным отпечатком, какой кладет обыкновенно застарелое сильное чувство или давно засевшая невеселая дума. Глаза глядели ровно, упорно и мрачно.
Из рядов
выходит черномазый, лохматый, сумрачный фотограф. Вместе
с ним Пикколо быстро укрепляет и натягивает в выходных дверях большую белую влажную простыню. Фотограф садится
с фонарем посредине манежа и, накрывшись черным покрывалом, зажигает ацетиленовую горелку. Газ притушивается почти до отказа. Экран ярко освещен, а по нему бродят какие-то нелепые, смутные очертания. Наконец раздается голос Пикколо, невидимого в темноте...
— Тут Михайла
вышел, стонет, шатается. Зарубил он меня, говорит.
С него кровь течёт
с головы, сняла кофту
с себя, обернула голову ему, вдруг — как ухнет! Он говорит — погляди-ка, ступай! Страшно мне, взяла
фонарь, иду, вошла в сени, слышу — хрипит! Заглянула в дверь — а он ползёт по полу в передний угол, большой такой. Я как брошу
фонарь да бежать, да бежать…
Спать еще рано. Жанна встает, накидывает на голову толстый платок, зажигает
фонарь и
выходит на улицу посмотреть, не тише ли стало море, не светает ли, и горит ли лампа на маяке, в не видать ли лодки мужа. Но на море ничего не видно. Ветер рвет
с нее платок и чем-то оторванным стучит в дверь соседней избушки, и Жанна вспоминает о том, что она еще
с вечера хотела зайти проведать больную соседку. «Некому и приглядеть за ней», — подумала Жанна и постучала в дверь. Прислушалась… Никто не отвечает.
Побродив минут десять в толпе, Ашанин
вышел из нее, чтобы отправиться в город и побродить по полутемным, слабо освещенным редкими
фонарями улицам-аллеям, по бокам которых мигали огоньки домиков, скрытых в листве, как увидал перед собой старшину катера, унтер-офицера, вместе
с гребцом, которые только что
вышли из кабачка и вытянулись перед Володей, приложив свои пятерни к шапкам.
Выйдя из гостиницы, стал на крыльце. Дождь так и хлещет, тьма стоит непроглядная, едва светятся уличные
фонари,
с шумом и звоном стучат крупные дождевые капли о железные листы наддверного зонта.
В сумерки мы поднялись
с ним на башню для осмотра
фонаря. Когда я
вышел на мостик
с перилами, окружающими
фонарь, я поражен был громадным количеством ночниц, налетевших на свет, и тотчас же стал собирать их в морилку
с цианистым калием. Вечером я укладывал насекомых в конвертики и делал надписи на них.
Ропшин скорыми шагами
вышел за двери, и через минуту послышался топот отъезжавших лошадей, а девушка подала Синтяниной записочку, набросанную карандашом, в которой распорядительный Генрих извещал ее, что сейчас же посылает десять верховых
с фонарями искать Ларису Платоновну по всем направлениям, и потому просит генеральшу не беспокоиться и подождать утра.
Он торопливо
вышел в дверь направо. Бледная кухарка тяжело вздыхала. Солдаты смотрели на блестящий паркет, на большой черный рояль. Высокий подошел к двери налево и открыл ее. За ним оба другие пошли. На потолке висел розовый
фонарь. Девушка,
с обнаженными руками и плечами, приподнявшись на постели, испуганно прислушивалась. Она вскрикнула и закрылась одеялом. Из темноты соседней комнаты женский голос спросил...
Темная, непроглядная осенняя ночь спустилась над Грузиным. Из графского дома
вышла какая-то странная процессия, направляясь к церкви. Четверо слуг
с зажженными
фонарями и вооруженные длинными железными ломами освещали путь графу Алексею Андреевичу Аракчееву и Петру Андреевичу Клейнмихелю, шедшим в середине. Они шли медленно, храня глубокое молчание.
Немного погодя застучали ключами и
вышли из дому
с фонарем амтман, да — кто еще?
Дворник дома быстро затушил
фонарь и вместе со швейцаром Матильды Карловны
вышел за ворота и смешался
с толпою любопытных.
Духовные, которых это известие всего ближе могло касаться, исполнились радосторастворенного страха и сию же минуту принялись все приводить в порядок, а в поле
выслали умилительную депутацию. Посланные
с фонарями отыскали под дождем перемокшего владыку и его свиту и доставили всех их в город. Владыка не устоял и потек богошественными стопами обсушиваться.
Выходило это против регламента, но, как известно, «нужда пременяет законы».
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой-то экипаж и
фонари стояли у подъезда. Она
вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп,
с испуганным лицом и
с другою свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой-то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что-то.
Бросается на Замарашкина и давит его за горло. Замарашкин падает. Номах завязывает ему рот платком и скручивает веревками руки и ноги. Некоторое время он смотрит на лежащего, потом идет в будку и
выходит оттуда
с зажженным красным
фонарем.
Это означало, что как только немец
выходил в свой ночной поход в длинном спальном халате и
с фонарем в сопровождении «отвечавшего за его жизнь», так все его издали видели, и все, кому угрожало по направлению его посещение, разбегались и прятались.