Неточные совпадения
Политика, экономика,
наука, техника, национальность и пр. не хотят знать никакого нравственного закона, никакого духовного начала, стоящего
выше их сферы.
Ежечасно побеждая уже без границ природу, волею своею и
наукой, человек тем самым ежечасно будет ощущать наслаждение столь
высокое, что оно заменит ему все прежние упования наслаждений небесных.
С какою степенью строгости исполняют они эту
высокую решимость, зависит, конечно, оттого, как устраивается их домашняя жизнь: если не нужно для близких им, они так и не начинают заниматься практикою, то есть оставляют себя почти в нищете; но если заставляет семейная необходимость, то обзаводятся практикою настолько, насколько нужно для семейства, то есть в очень небольшом размере, и лечат лишь людей, которые действительно больны и которых действительно можно лечить при нынешнем еще жалком положении
науки, тo есть больных, вовсе невыгодных.
Каждый лоскут, получаемый от них, был мною оплакан; потом я становилась
выше этого, стремленье к
науке душило меня, я ничему больше не завидовала в других детях, как ученью.
У нигилистов было подозрительное отношение к
высокой культуре, но был культ
науки, т. е. естественных
наук, от которых ждали решения всех вопросов. Сами нигилисты не сделали никаких научных открытий. Они популяризировали естественно-научную философию, т. е. в то время материалистическую философию.
Но он выходит за пределы славянофилов, и в нем есть совершенно революционные элементы — активность человека, коллективизм, определяющее значение труда, хозяйственность,
высокая оценка позитивной
науки и техники.
Исполнение своего намерения Иван Петрович начал с того, что одел сына по-шотландски; двенадцатилетний малый стал ходить с обнаженными икрами и с петушьим пером на складном картузе; шведку заменил молодой швейцарец, изучивший гимнастику до совершенства; музыку, как занятие недостойное мужчины, изгнали навсегда; естественные
науки, международное право, математика, столярное ремесло, по совету Жан-Жака Руссо, и геральдика, для поддержания рыцарских чувств, — вот чем должен был заниматься будущий «человек»; его будили в четыре часа утра, тотчас окачивали холодной водой и заставляли бегать вокруг
высокого столба на веревке; ел он раз в день по одному блюду; ездил верхом, стрелял из арбалета; при всяком удобном случае упражнялся, по примеру родителя, в твердости воли и каждый вечер вносил в особую книгу отчет прошедшего дня и свои впечатления, а Иван Петрович, с своей стороны, писал ему наставления по-французски, в которых он называл его mon fils [Мой сын (фр.).] и говорил ему vous.
Это был великолепный памятник, воздвигнутый благодарными наследниками «фундатору» заводов, старику Устюжанинову. Центр занимала
высокая бронзовая фигура в костюме восемнадцатого века. Ее окружали аллегорические бронзовые женщины, изображавшие промышленность, искусство, торговлю и
науки. По углам сидели бронзовые музы. Памятник был сделан в Италии еще в прошлом столетии.
— Фуй, какая ужасная
наука. Я
выше двойки никогда не получала.
Устраивая обеды и вечера, Непомнящий, как я уже сказал
выше, прикидывается пресыщенным. Он чаще и чаще повторяет, что все на свете сем превратно, все на свете коловратно; что философия,
науки, искусство — все исчерпывается словом: nichts! Посмотрит на пук ассигнаций, принесенный из конторы, и скажет: nichts! прочитает корректуру газеты и опять скажет: nichts!
Высокий уровень
наук и талантов доступен только высшим способностям, не надо высших способностей!
Но слушай: в родине моей
Между пустынных рыбарей
Наука дивная таится.
Под кровом вечной тишины,
Среди лесов, в глуши далекой
Живут седые колдуны;
К предметам мудрости
высокойВсе мысли их устремлены;
Всё слышит голос их ужасный,
Что было и что будет вновь,
И грозной воле их подвластны
И гроб и самая любовь.
— О, не беспокойтесь! — отвечала с кисленькою улыбочкой Анфиса Петровна. — Впрочем, я уже все сказала вашему племяннику и заключу разве тем, monsieur Serge, — так, кажется? — что вам решительно надо исправиться. Я верю, что
науки, искусства… ваяние, например… ну, словом, все эти
высокие идеи имеют, так сказать, свою о-ба-ятельную сторону, но они не заменят дам!.. Женщины, женщины, молодой человек, формируют вас, и потому без них невозможно, невозможно, молодой человек, не-возможно!
Затем один из учеников вышел вперед, и учитель французского языка спросил его: «Не имеет ли он им что-нибудь сказать по поводу
высокого посещения рассадника
наук?» Ученик тотчас же начал на каком-то франко-церковном наречии: «Коман пувонн ну поверь анфан ремерсиерь лилюстрь визитерь» [Как нам, бедным детям, отблагодарить знаменитого посетителя (от фр. comment pouvons-nous pauvres enfants remercier l’illustre visiteur).].
Но заметим, что и в деле
науки и литературы за великими личностями всегда сохранялся тот характер, который мы обозначили
выше, — сила естественных, живых стремлений.
Вот с какими мнениями столкнулся г. Павлов даже в почтенных представителях русской критики, не говоря уже о тех, которые благомыслящими людьми обвиняются в презрении к
науке и в отрицании всего
высокого!
Вспомните, что я излагал некогда о есотерическом и ексотерическом в
науке: я видел мою esotoris [Сокровенную (греч.)] тогда яко зерцалом в гадании: я лишь в отраднейшей мечте воображал счастливцев, которым суждено отраднейшее бремя овладеть на много лет умом цветущих юношей с призванием к степени
высокому и весть их к истинному разумению жизни… и вот об этом речь…
Как сказано
выше, главная задача, которую
науки должны преимущественно иметь в виду, — есть научение, каким образом в исполнении начальственных предписаний быть исправным надлежит. Таков фундамент. Но дабы в совершенстве таковой постигнуть, нет надобности в обременительных или прихотливых познаниях, а требуется лишь свежее сердце и не вполне поврежденный ум. Все сие, в свежем человеке, не токмо налицо имеется, но даже и преизбыточествует.
Затем голос Бел_и_чки полился еще ровнее, точно струя масла. Совершенно незаметно, постепенными взмахами закругленных периодов, он подымался все
выше, оставляя к концу лекции частные факты и переходя к широким обобщениям. Он действительно, кажется, любил
науку, много работал и теперь сам увлекся своим изложением. Глаза его уже не сходили с потолка, обороты стали еще плавнее, в голосе все чаще проглядывали эти особенные, вкусные ноты.
Во-вторых, вы как будто сердитесь за то, что я не профессор, не занимаюсь
наукой. Но я служу в земстве, я член земской управы, и это свое служение считаю таким же святым и
высоким, как служение
науке. Я член земской управы и горжусь этим, если желаете знать…
— Вы напрасно сердитесь, Николай Степаныч. Я ведь это говорю здесь, между нами… Я осторожнее, чем вы думаете, и не стану говорить это публично, спаси бог! В массе живет предрассудок, что
науки и искусства
выше земледелия, торговли,
выше ремесел. Наша секта кормится этим предрассудком, и не мне с вами разрушать его. Спаси бог!
Следовательно, нечего удивляться, нечего и винить публику в невежестве, если она не читает ни сочинений, имеющих специальную цель — движение
науки вперед, ни ученых разборов, имеющих в виду ту же
высокую цель.
Автор не менее, нежели кто-нибудь, признает необходимость специальных исследований; но ему кажется, что от времени до времени необходимо также обозревать содержание
науки с общей точки зрения; кажется, что если важно собирать и исследовать факты, то не менее важно и стараться проникнуть в смысл их. Мы все признаем
высокое значение истории искусства, особенно истории поэзии; итак, не могут не иметь
высокого значения и вопросы о том, что такое искусство, что такое поэзия.
Наука не думает быть
выше действительности; это не стыд для нее.
Наука не думает скрывать этого; не думают скрывать этого и поэты в беглых замечаниях о сущности своих произведений; одна эстетика продолжает утверждать, что искусство
выше жизни и действительности.
— А. М., милый, ничего мне не надо, никуда все это — академии,
науки, аэропланы, — лишнее! Надобно только угол тихий и — бабу, чтоб я ее целовал, когда хочу, а она мне честно — душой и телом — отвечала, — вот! Вы — по-интеллигентски рассуждаете, вы уж не наш, а — отравленный человек, для вас идея
выше людишек, вы по-жидовски думаете: человек — для субботы?
Оттого, что
наука выше жизни, ее область отвлеченна, ее полнота не полна.
Примирение
науки — снова начатая борьба, достигающая примирения в практических областях; примирение
науки — в мышлении, но «человек не токмо мыслящее, но и действующее существо» [Это сказал Гёте; Гегель в «Пропедевтике» (том XVIII, § 63) говорит: «Слово не есть еще деяние, которое
выше речи».
Мы согласны с формалистами:
наука выше жизни, но в этой высоте свидетельство ее односторонности; конкретно истинное не может быть ни
выше, ни ниже жизни, оно должно быть в самом средоточии ее, как сердце в средине организма.
Его идеал «свободной жизни» определителен: это — свобода от всех этих исчисленных цепей рабства, которыми оковано общество, а потом свобода — «вперить в
науки ум, алчущий познаний», или беспрепятственно предаваться «искусствам творческим,
высоким и прекрасным», — свобода «служить или не служить», «жить в деревне или путешествовать», не слывя за то ни разбойником, ни зажигателем, и — ряд дальнейших очередных подобных шагов к свободе — от несвободы.
Сказано мною
выше, что братья мои признаны были риторами; но как вовсе не знали предыдущих риторике
наук, то домине Галушкинский преподавал их дома.
— Так он уже за эту цену выучит детей всем на свете
наукам? — спросили маменька хитростно и укорительно против оплошности батенькиной в
высокой цене.
Если мы обратимся к истории, то найдем, что из простолюдинов наших очень нередко выходили люди, отличавшиеся и силой души, и светлым умом, и чистым благородством своих стремлений, в самых трудных положениях, на самых
высоких степенях государственных, в самых разнообразных отраслях
наук и искусств.
Когда слухи об этом дошли до Киева и богослов Халява услышал наконец о такой участи философа Хомы, то предался целый час раздумью. С ним в продолжение того времени произошли большие перемены. Счастие ему улыбнулось: по окончании курса
наук его сделали звонарем самой
высокой колокольни, и он всегда почти являлся с разбитым носом, потому что деревянная лестница на колокольню была чрезвычайно безалаберно сделана.
Все, бывало, ходят тихо и молчаливо, и лишь только одни молодые учители жарко спорят «о чувствах
высокого и прекрасного» или о «дилетантизме в
науке».
Наука даст нам премудрость, премудрость откроет законы, а знание законов счастья —
выше счастья».
Какой отец, отпуская детей своих в школу, учил их надеяться только на себя и на свои способности и труды, ставить
выше всего
науку, искать только истинного знания и в нем только видеть свою опору и т. п.?
— Вот этак лучше, Сергей Петрович, — забормотал он. — Наплюйте на того белобрысого чёрта, чтоб ему… Статочное ли дело при вашем
высоком понятии и при вашей образованности малодушием заниматься? Ваше дело благородное… Надо, чтобы все вас ублажали, боялись, а ежели будете с тем чёртом людям головы проламывать да в озере в одеже купаться, то всякий скажет: «Никакого ума! Пустяковый человек!» И пойдет тогда по миру слава! Удаль купцу к лицу, а не благородному… Благородному
наука требуется, служба…
Наука даст нам премудрость, премудрость откроет законы, а знание законов счастья —
выше счастья» (там же.
Этим же живым софийным единством мысли и бытия обосновывается человеческая телеология в
науке, технике, хозяйстве, равно как и возможность внешнего овладения миром, «мир, как хозяйство» [См.
выше прим.43.].
Разумеется, для человечества, насколько оно живет в плоскости ума, а следовательно, до известной степени обречено на
науку и философию, должна иметь силу этика ума, существует обязанность логической честности, борьбы с умственной ленью, добросовестного преодоления преодолимых трудностей, но религиозно перед человеком ставится еще высшая задача — подняться над умом, стать
выше ума, и именно этот путь указуют люди христианского, религиозного подвига [На основании сказанного определяется и наш ответ на вопрос о «преображении разума», поставленный кн.
Трагедия философского познания в том, что, освободившись от сферы бытия более
высокой, от религии, от откровения, оно попадает в еще более тяжкую зависимость от сферы низшей, от положительной
науки, от научного опыта.
Именно русское этическое сознание ставит любовь и сострадание к человеку
выше любви к государству, к нации, к отвлеченной морали, к семье, к
науке, к цивилизации и пр.
Спенсер о парижских позитивистах меня совсем не расспрашивал, не говорил и о лондонских верующих. Свой позитивизм он считал вполне самобытным и свою систему
наук ставил, кажется,
выше контовской. Мои парижские единомышленники относились к нему, конечно, с оговорками, но признавали в нем огромный обобщающийум — первый в ту эпоху во всей философской литературе. Не обмолвился Спенсер ничем и о немцах, о тогдашних профессорах философии, и в лагере метафизиков, и в лагере сторонников механической теории мира.
То, как я делал когда-то по химии и медицинским
наукам, — все это стояло гораздо
выше чтения лекций по предметам, не требовавшим никакой особенной остроты памяти или специальных дарований.
— А мы, отщепенцы, отбросы, осмеливаемся еще считать себя
выше и лучше! — негодовал плаксивым голосом Восьмеркин, выходя с братом из людской. — Что мы? Кто мы? Ни идеалов, ни
науки, ни труда… Ты слышишь, они хохочут? Это они над нами!.. И они правы! Чуют фальшь! Тысячу раз правы и… и… А видал Дуняшку? Ше-ельма девчонка! Ужо, погоди, после обеда я позову ее…
Все знания
науки и искусств, которые приобретает богатый, несмотря на все
высокие слова о значении
науки и искусств, нужны ему только для того, чтобы побороть скуку и провести приятно время.
«Понеже господин майор князь Тростенский в европейских христианских государствах
науке воинских дел довольно обучался и у
высоких потентатов при наших резидентах не малое время находился, ныне же во время преславной, богом дарованной нам над свей-ским королем виктории великую храбрость пред нашими очами показал, того ради изволь выдать за него в замужество свою внуку, и тем делом прошу поспешить. А дело то и вас всех поручаю в милость всевышнего».
— От большой
науки, — сказал дворник, подбирая взятку. — Ум за разум зашел. Бывало, по ночам сидит и всё бумаги пишет… Ходи, мужик!.. А хороший был барин. Из себя белый, чернявый,
высокий!.. Порядочный был жилец.
Высокий уровень
наук и талантов доступен только высшим способностям, не надо высших способностей!» Но это всеобщее принудительное уравнение, это торжество смертоносного закона энтропии (нарастания и равномерного распределения тепла во вселенной), перенесенного в социальную сферу, не означает торжества демократии.