Неточные совпадения
Жестокая судьба государства есть в конце концов судьба человека, его борьба с хаотическими стихиями в себе и вокруг себя, с изначальным природным злом, восхождение человека к
высшему и уже сверхгосударственному
бытию.
Все народы призваны сказать свое слово, сделать свой вклад в мировую жизнь, достигнуть
высшего цветения своего
бытия.
Можно сказать, что борьба народов за историческое
бытие имеет глубокий моральный и религиозный смысл, что она нужна для
высших целей мирового процесса.
Совершенное единство (общенациональное, общечеловеческое, космическое или божественное) есть
высшая и наиболее полная форма
бытия всей множественности индивидуальных существований в мире.
Повторяю, что под творчеством я все время понимаю не создание культурных продуктов, а потрясение и подъем всего человеческого существа, направленного к иной,
высшей жизни, к новому
бытию.
Быть может, вершины
бытия трансцендентны для нашего низшего, болезненного, вторичного сознания и имманентны для сознания
высшего, здорового, первичного.
Синтетическая целостность жизни духа может и должна быть воссоздана после всех испытаний критической дифференциации, должна быть осуществлена как
высшая ступень
бытия.
Спрашивается, всякое ли знание охватывает
бытие, преодолевая пространство и время, или только
высшее знание, знание метафизическое, всякое ли восприятие — мистическое или только
высшее восприятие, восприятие квалифицированное?
Человечество — космический центр
бытия,
высшая точка его подъема, душа мира, которая соборно отпала от Бога и соборно же должна вернуться к Богу, обожиться.
Но этой частной и элементарной правдой нельзя утолить духовного голода на
высших и сложных ступенях человеческого
бытия.
В чуде возвращается разум и смысл, осуществляется
высшее назначение
бытия, а вот умирание по законам природы неразумно и бессмысленно, отрицает назначение
бытия.
Начатки духовной жизни во Христе бывают слабы: Христос рождается в яслях от бедной, горькой Марии; одне
высшие духовные силы нашего
бытия, ангелы и мудрые Востока, знают небесное его достоинство; могут однакоже и низшие душевные силы, пастыри, ощутить сие рождение, если оне бдят и примечают.
Протест свой он еще не считает достаточно сильным, ибо сказал, „что я сам для себя думаю обо всем чудодейственном, то про мой обиход при мне и остается, а не могу же я разделять бездельничьих желаний — отнимать у народа то, что одно только пока и вселяет в него навык думать, что он принадлежит немножечко к
высшей сфере
бытия, чем его полосатая свинья и корова“.
Беспокойным и пытливым умом жаждал он той
высшей мудрости, которую Господь имел на своем пути прежде всех созданий своих искони, от начала, прежде
бытия земли, той мудрости, которая была при нем великой художницей, когда он проводил круговую черту по лицу бездны.
Так природа, достигая совершения своего в человеке, останавливается на каждой попытке, увековечивая ее родом, вечно свидетельствующим о пройденном моменте, который для него
высшая, единая форма
бытия.
Сидя рядом с молодой женщиной, которая на рассвете казалась такой красивой, успокоенный и очарованный ввиду этой сказочной обстановки — моря, гор, облаков, широкого неба, Гуров думал о том, как, в сущности, если вдуматься, все прекрасно на этом свете, все, кроме того, что мы сами мыслим и делаем, когда забываем о
высших целях
бытия, о своем человеческом достоинстве.
Кроме «гладкости» или сытости тела, ничто другое не принималось и в соображение. Все
высшие цели
бытия человеческого словно перестали существовать.
Во Христе заключается не только
высшая и единственная норма долженствования для человека, но и закон человеческого
бытия, хотя это и раскроется лишь в конце нашего зона, на Страшном Суде.
В системе Плотина посредствующую роль между Единым и миром играет νους [Нус (греч. — ум, разум) — одна из основных категорий античной философии, разработанная Анаксагором и последующими философами.], образующий второе и не столь уже чистое единство — мышления и
бытия, а непосредственным восприемником влияний νους служит Мировая Душа, имеющая
высший и низший аспект, и она изливается уже в не имеющую подлинного
бытия, мэоническую (μη δν) и потому злую материю.
Суть ли идейные первоначала
бытия лишь идеальные схемы, которые по содержанию беднее, суше, однообразнее, нежели они же в «смешении» с материей в реальностях нашего мира, или же, напротив, им принадлежит реальность in sensu eminentissimo [В самом
высшем смысле (лат.).], реальнейшая реальность, realitas realissima?
Софийность мира имеет для твари различную степень и глубину: в
высшем своем аспекте это — Церковь, Богоматерь, Небесный Иерусалим, Новое Небо и Новая Земля; во внешнем, периферическом действии в космосе она есть универсальная связь мира, одновременно идеальная и реальная, живое единство идеальности и реальности, мыслимосТи и
бытия, которого ищет новейшая спекулятивная философия (Фихте, Шеллинг, Гегель, неокантианство).
У Юма она имела субъективно-человеческое значение — «быть для человека», у Беркли получила истолкование как действие Божества в человеческом сознании; у Гегеля она была транспонирована уже на язык божественного
бытия: мышление мышления — само абсолютное, единое в
бытии и сознании [К этим общим аргументам следует присоединить и то еще соображение, что если религия есть низшая ступень философского сознания, то она отменяется упраздняется за ненадобностью после
высшего ее достижения, и только непоследовательность позволяет Гегелю удерживать религию, соответствующую «представлению», в самостоятельном ее значении, рядом с философией, соответствующей «понятию».
Мысль первее нашего разума, «в начале бе Слово», и хотя наш теперешний разум вовсе не есть нечто
высшее и последнее, ибо он может и должен быть превзойден, но превзойти мысль уже невозможно — она есть онтологическое определение космического
бытия, соответствующее второй божественной ипостаси Логоса: «вся тем быша, и без него ничто же бысть, еже бысть» (Ио. 11:3).
Высшие и общие идеи, как добро и красота, прямо отражают умный свет, напротив, идеи, относящиеся к
бытию конкретному: человек, животное, стол, — лишь во все более слабых отсветах.
И мы перестаем чувствовать эту свою плотяность, забываем о ней, когда искусство показывает нам нашу подлинную телесность, нас же самих в достойном образе
бытия: божественные изваяния эллинов, запечатлевшие некую правду человеческого тела, дают это
высшее знание о нашей телесности.
Мир не создается актом творения, он происходит из Единого, как бы изливаясь из божественной полноты подобно свету из солнца; он есть эманация [Эманация (позднелат. emanatio — истечение, исхождение) — термин античной философии, обозначающий исхождение низших областей
бытия из
высших.] божества, подчиненная «закону убывающего совершенства» (Целлер).
Идя по этому пути мысли, неизбежно приходим и к предельному вопросу космологии — о реальности идей: свойственна ли она
высшим, умопостигаемым началам
бытия, платоновским идеям, как в их раздельности, так и в их органической целокупности?
Бесспорно, вся сущность религии состоит в том, чтобы ощущать все, определяющее наше чувство в его
высшем единстве, «как нечто единое и тождественное, а все единичное и особое как обусловленное им, т. е. (!!) чтобы ощущать наше
бытие и жизнь в Боге и через Бога» (50–51).
Αλλ' έ'κβιβάσαντες αι5τό πάσης ποιότητος — εν γαρ των εις την μακαριότητα αυτού και την ακραν εύδαιμονίαν fjv το ψιλήν ανευ χαρακτήρας την ΰπαρξιν καταλαμβάνεσθαι — την κατά το είναι μόνον φαντασίαν ένεδέξαντο, μη μορφώσαντες αυτό» (Сущее не сравнивают ни с какой идеен о происшедшем, но, освободив его от всякого качества, — ибо одно только ответствовало бы
высшему его блаженству и предельному счастью, — принимают его как новое
бытие без всякого качества, допускают относительно его только представление о
бытии, совершенно его не определяя...
Мы непосредственно знаем себя, однако, только как личности, обособленные центры
бытия, а органичность свою ощущаем лишь чрез социальную среду как внешнюю данность, нечто случайное и принудительное, не соборность, но коллектив, имеющий
высший идеал не в любви, а в солидарности.
«Как ψιλή άνευ χαρακτήρας δπαρξις, Бог не может быть мыслим ни безусловным благом и любовью, ни абсолютной красотою, ни совершеннейшим разумом; по своему существу Бог выше всех этих атрибутов личного
бытия, — лучше, чем само благо и любовь, совершеннее, чем сама добродетель, прекраснее, чем сама красота; его нельзя назвать и разумом в собственном смысле, ибо он выше всякой разумной природы (οίμείνων ή λογική φύσις); он не есть даже и монада в строгом смысле, но чище, чем сама монада, и проще, чем сама простота [Legat, ad Cajum Fr. 992, с: «το πρώτον αγαθόν (ό θεός) καί καλόν και εύδαίμονα και μακάριον, ει δη τάληθές ειπείν, το κρεϊττον μεν αγαθού, κάλλιον δε καλού και μακαρίου μεν μακαριώτερον. ευδαιμονίας δε αυτής εΰδαιονέστερον» (
Высшее благо — Бог — и прекрасно, и счастливо, и блаженно, если же сказать правду, то оно лучше блага, прекраснее красоты и блаженнее блаженства, счастливее самого счастья). De m. op. Pf. l, 6: «κρείττων (ό θεός) ή αυτό τάγαθόν και αυτό το καλόν, κρείττων τε και ή αρετή, και κρεϊττον ή επιστήμη».
Ибо и это ничто не есть круглый нуль, но является величиной в
высшей степени положительною: именно здесь разумеется то, что существует под покрывалом Майи [В древнеиндийской философии Майа означает иллюзорность
бытия; под «покрывалом Майи» скрывается истинная сущность вселенной.], которое только застилает наш взор миром явлений; это положительное ничто и составляет подлинную, хотя и трансцендентную для нас действительность, по отношению к которой и установляется типически религиозное отношение.
Мир не может вовсе не удаться, иначе говоря, тварный меон не может разложиться обратно в укон, потонуть в беспредельности — άπειρον, небытие не может волнами своими всплеснуть до неба и победить божественную силу, однако в силу свободы своей мир может задерживаться в состоянии меональности, не достигая
высшей степени
бытия.
Познание же, с этим связанное, есть раскрытие премудрого начала в человеке, переход к
высшему сознанию и
высшей стадии
бытия.
То же, что я называю «ужасом», — бескорыстно, не утилитарно, не эвдемонистично, не означает озабоченности и страха перед будущими страданиями, а чистое переживание бездны, отделяющей наш греховный обыденный мир и нашу низшую природу от
высшего, горнего, божественного мира, от бесконечной тайны
бытия.
«Жизнь» может стать для нас символом
высшей ценности,
высшего добра, но и сама ценность, само добро есть символ подлинного
бытия, и само
бытие есть лишь символ последней тайны.
Духовная же жизнь совсем не противоположна жизни душевной и телесной и совсем не отрицает ее, а означает вступление их в иной план
бытия, приобретение ими
высшей качественности, движение к высотам, к тому, что есть сверх-жизнь, сверх-природа, сверх-бытие, сверх-Божество.
Вместе с тем человек есть существо, устремленное к
высшим ценностям и благам, к
высшему, божественному
бытию.
Дух есть
высшая ценность, но он обусловлен материальным
бытием.
Конкретно-универсальное существует не в идеальной отвлеченной сфере, не в родовом
бытии идей, а в личном существовании, в
высшей качественности и полноте личного существования.
Дух есть онтически последнее, обусловленное, покоящееся не на духовном
бытии, но есть
высшее.
Метафизическая интуиция не есть только более истинное проникновение в реальную действительность, чем научный анализ с его понятиями, — она есть также активно-творческое противление данному состоянию действительности во имя прорыва к
высшему смыслу
бытия.
В то время как у людей
высшей и утонченной культуры Достоевский пробуждает онтологическое сознание и жажду перехода от творчества символических культурных ценностей к творчеству подлинного
бытия, у малокультурных русских людей он может парализовать вкус к культуре и укрепить нигилистическое отношение к культуре.
Та
высшая, творческая полнота
бытия, плерома, которая по видимости недостижима в моменте зачинающегося искупления, когда Бог все еще трансцендентен человеку, достижима в другом моменте религиозной жизни, по ту сторону искупления, когда Бог уже имманентен человеку.
Андрогинизм и есть окончательное соединение мужского и женского в
высшем богоподобном
бытии, окончательное преодоление распада и раздора, восстановление образа и подобия Божьего в человеке.
Путем морали недостижима
высшая ступень
бытия, иная жизнь.
Истину философского познания можно понять и принять лишь тогда, когда есть зачатки той интуиции
бытия, которая достигла
высшего своего выражения в творческом познавательном акте философа.
Но лишь только отвергается Бог и обоготворяется человек, человек падает ниже человеческого, ибо человек стоит на высоте лишь как образ и подобие
высшего божественного
бытия, он подлинно человек, когда он сыновен Богу.
Старохристианское сознание пытается верить, что на
высших ступенях святости, в опыте святых раскрывается творческая тайна
бытия, тайна, превышающая ту, что раскрывается в творчестве гения.
Гносеология зависит от духовного роста человека, и у нас нет еще гносеологии, соответствующей
высшему духовному
бытию.