Неточные совпадения
— Но в том и вопрос, — перебил своим басом Песцов, который всегда торопился говорить и, казалось, всегда всю душу полагал на то, о чем он говорил, — в чем полагать
высшее развитие? Англичане, Французы, Немцы — кто стоит на
высшей степени развития? Кто будет национализовать один другого? Мы видим, что Рейн офранцузился, а Немцы не ниже стоят! — кричал он. — Тут есть другой
закон!
Третьего дня наши ездили в речку и видели там какого-то начальника, который приехал верхом с музыкантами. Его потчевали чаем, хотели подарить сукна, но он, поблагодарив, отказался, сказав, что не смеет принять без разрешения
высшего начальства, что у них
законы строги и по этим
законам не должно брать подарков.
За границей теперь как будто и не бьют совсем, нравы, что ли, очистились, али уж
законы такие устроились, что человек человека как будто уж и не смеет посечь, но зато они вознаградили себя другим и тоже чисто национальным, как и у нас, и до того национальным, что у нас оно как будто и невозможно, хотя, впрочем, кажется, и у нас прививается, особенно со времени религиозного движения в нашем
высшем обществе.
Киреевский, им выражена так: «Внутреннее сознание, что есть в глубине души живое общее сосредоточие для всех отдельных сил разума, и одно достойное постигать
высшую истину — такое сознание постоянно возвышает самый образ мышления человека: смиряя его рассудочное самомнение, оно не стесняет свободы естественных
законов его мышления; напротив, укрепляет его самобытность и вместе с тем добровольно подчиняет его вере».
Страдание христианских святых было активно, а не пассивно: они бросали вызов
законам природы, они побеждали самые сильные страдания мира, так как находили источник
высшего бытия, перед которым всякое страдание ничтожно.
В чуде возвращается разум и смысл, осуществляется
высшее назначение бытия, а вот умирание по
законам природы неразумно и бессмысленно, отрицает назначение бытия.
Возведение послушания в
высший абсолютный
закон делается, впрочем, и самими самодурами, и даже еще с большей настойчивостью, чем угнетенною стороною…
Самый
закон является для него не представителем
высшей правды, а только внешним препятствием, камнем, который нужно убрать с дороги.
Допустим, однако ж, что жизнь какого-нибудь простеца не настолько интересна, чтоб вникать в нее и сожалеть о ней. Ведь простец — это незаметная тля, которую
высший организм ежемгновенно давит ногой, даже не сознавая, что он что-нибудь давит! Пусть так! Пусть гибнет простец жертвою недоумений! Пусть осуществляется на нем великий
закон борьбы за существование, в силу которого крепкий приобретает еще большую крепость, а слабый без разговоров отметается за пределы жизни!
С одной стороны, преступление есть осуществление или, лучше сказать, проявление злой человеческой воли. С другой стороны, злая воля есть тот всемогущий рычаг, который до тех пор двигает человеком, покуда не заставит его совершить что-либо в ущерб
высшей идее правды и справедливости, положенной в основание пятнадцати томов Свода
законов Российской империи.
Несмотря на это, он все-таки был отличнейший человек: в нем в
высшей степени было развито то высокое благодушие, которое претворяет чиновника в человека, которое, незаметно для них самих, проводит живую и неразрывную связь между судьею и подсудимым, между строгим исполнителем
закона и тем, который, говоря отвлеченно, составляет лишь казус, к которому тот или другой
закон применить можно.
— Я? О! — начал Александр, возводя взоры к небу, — я бы посвятил всю жизнь ей, я бы лежал у ног ее. Смотреть ей в глаза было бы
высшим счастьем. Каждое слово ее было бы мне
законом. Я бы пел ее красоту, нашу любовь, природу...
— Знания их, — продолжал Марфин, — более внешние. Наши —
высшие и беспредельные. Учение наше — средняя линия между религией и
законами… Мы не подкапыватели общественных порядков… для нас одинаковы все народы, все образы правления, все сословия и всех степеней образования умы… Как добрые сеятели, мы в бурю и при солнце на почву добрую и каменистую стараемся сеять…
Пробовал он как-нибудь спрятаться за непререкаемость
законов высшего произволения и, по обыкновению, делал из этой темы целый клубок, который бесконечно разматывал, припутывая сюда и притчу о волосе, с человеческой головы не падающем, и легенду о здании, на песце строимом; но в ту самую минуту, когда праздные мысли беспрепятственно скатывались одна за другой в какую-то загадочную бездну, когда бесконечное разматывание клубка уж казалось вполне обеспеченным, — вдруг, словно из-за угла, врывалось одно слово и сразу обрывало нитку.
Они любят верить в то, что преимущества, которыми они пользуются, существуют сами по себе и происходят по добровольному согласию людей, а насилия, совершаемые над людьми, существуют тоже сами по себе и происходят по каким-то общим и
высшим юридическим, государственным и экономическим
законам.
Несмотря на все притворные старания
высших классов облегчить положение рабочих, все рабочие нашего мира подчинены неизменному железному
закону, по которому они имеют только столько, сколько им нужно, чтобы быть постоянно побуждаемыми нуждой к работе и быть в силе работать на своих хозяев, т. е. завоевателей.
Рассматриваемое с этой точки зрения нарушение тайны частной корреспонденции представляется нам требованием
высшего порядка, которое не имеет ничего общего с преступлением или с нарушением
закона.
Прежде всего сплавщик должен до малейших подробностей изучить все течение Чусовой на расстоянии четырехсот — пятисот верст, где река на каждом шагу создает и громоздит тысячи новых препятствий; затем он должен основательно усвоить в
высшей степени сложные представления о движении воды в реке при всевозможных уровнях, об образовании суводей, [Суводь — круговая струя над омутом, водоворот.] струй и водоворотов, а главное — досконально изучить
законы движения барки по реке и те исключительные условия сочетания скоростей движения воды и барки, какие встречаются только на Чусовой.
Беркутов. А что ж Чугунов? Подьячий как подьячий — разумеется, пальца в рот не клади. Ведь вы, горячие юристы, все больше насчет
высших взглядов, а, глядишь, простого прошения написать не умеете. А Чугуновы — старого закала, свод
законов на память знает; вот они и нужны.
Разумеется, высказаны были мнения, что равенство образования всех сословий в государстве есть утопия; что для
высших знаний (как, например, знание
законов, истории и т. п.) есть «некоторое количество людей, занимающих в организации государства известное место и значение» («Земледельческая газета», №№ 15, 44, 45).
Удовольствие Рыжова состояло в исполнении своего долга, а
высший духовный комфорт — философствование о
высших вопросах мира духовного и об отражении
законов того мира в явлениях и в судьбах отдельных людей и целых царств и народов.
Бывая иногда, по своему положению в свете и по своей литературной славе, в кругу людей так называемого
высшего общества, Загоскин не мог не грешить против его
законов и принятых форм, потому что был одинаков во всех слоях общества; его одушевленная и громкая речь, неучтивая точность выражений, простота языка и приемов часто противоречили невозмутимому спокойствию холодного этикета.
«Я же, со своей стороны, — так заканчивался этот циркуляр, — за благо признаваю, в силу облекаемой власти и политического равновесия, как равно и
высшего соображения причин, клонящих намерение к строжающему нейтралитету, то имеешь ты, старшина (имярек), с прочею низкою властию приложить всемерное старание под страхом в противном могущем быть случае наистрожайшего штрафования, не исключая личной прикосновенности по
закону и свыше…
Во имя
высшего, отвлеченного
закона справедливости, а вовсе не по внушению живого чувства любви к собратьям, вовсе не по сознанию тех прямых, настоятельных надобностей, которые указываются идущею перед нами жизнью.
Каким образом в людях
высшего разряда развивается пренебрежение к чужим правам и на место всякого
закона ставится вздорный, самолюбивый произвол, это мы видели в воспитании барышни, описанной нам «Игрушечкою».
— Клеветы какие-нибудь! — заметила Маргарита оленевская. — Обнес кто-нибудь по злобе пред
высшим начальством. Матушка Феозва, ты в
законах сильна, научи уму-разуму, нельзя ли просьбицу какую подать, чтоб избыть нам того разоренья?
Это значит: настой двухсот граммов воды на восьми граммах наперстянки, а восклицательные знаки, по требованию
закона, предназначены для аптекаря:
высшее количество листьев наперстянки, которое можно в течение суток без вреда дать человеку, определяется в 0,6 грамма; так вот, восклицательные знаки и уведомляют аптекаря, что, прописав мою чудовищную дозу, я не описался, а действовал вполне сознательно…
Но вижу в этом только то, что люди, большинство их, к сожалению, несмотря на то, что
закон их
высшей человеческой природы открыт им, всё еще продолжая жить по
закону животной природы, этим лишают себя самого действительного средства самозащиты: воздаяния добром за зло, которым они могли бы пользоваться, если бы следовали не животному
закону насилия, а человеческому
закону любви.
Исполнение
закона бога —
закона любви, дающего
высшее благо, возможно во всяком положении.
Высшая степень неправды и насилия — это установление одними людьми такого
закона, который не подлежит обсуждению других и должен быть принят на веру.
Слова эти великие. Для того, чтобы человеку не пришлось ненавидеть людей и делать им зло только потому, что они живут в отмежеванной от нашей части земли и признают над собой власть тех, а не других людей, всякому человеку надо помнить, что границы земельные и разные власти — это дела людские, а что перед богом мы все жители одной и той же земли и все под
высшей властью не людской, а
закона божьего.
Все люди признают со временем истину, давно уже постигнутую передовыми людьми всех народов, а именно ту, что главная добродетель человечества состоит в подчинении
законам высшего существа.
Вышепомянутый нигилист Полояров ведет деятельную пропаганду идей и действий, вредящих началам доброй нравственности и Святой Религии, подрывающих священный авторитет
Закона и
Высшей Власти, стремящихся к ниспровержению существующего порядка и наносящих ущерб целости Государства.
«Сим имею честь, по долгу верноподданнической присяги и по внушению гражданского моего чувства, почтительнейше известить, что вольнопроживающий в городе Санкт-Петербурге нигилист Моисей Исааков Фрумкин распространяет пропаганду зловредных идей, вредящих началам доброй нравственности и Святой Религии, подрывающих авторитет
Высшей Власти и
Закона, стремящихся к ниспровержению существующего порядка и наносящих ущерб целости Государства. А посему…»
Во Христе заключается не только
высшая и единственная норма долженствования для человека, но и
закон человеческого бытия, хотя это и раскроется лишь в конце нашего зона, на Страшном Суде.
Мир не создается актом творения, он происходит из Единого, как бы изливаясь из божественной полноты подобно свету из солнца; он есть эманация [Эманация (позднелат. emanatio — истечение, исхождение) — термин античной философии, обозначающий исхождение низших областей бытия из
высших.] божества, подчиненная «
закону убывающего совершенства» (Целлер).
Столь же в бемовском духе развито и следующее объяснение мирового зла и несовершенства из божественной полноты: «На вопрос, почему Бог не создал всех людей таким образом, чтобы они руководствовались одним только разумом, у меня нет другого ответа, кроме следующего: конечно, потому что у него было достаточно материала для сотворения всего, от самой
высшей степени совершенства до самой низшей; или, прямее говоря, потому, что
законы природы его настолько обширны, что их было достаточно для произведения всего, что только может представить себе бесконечный ум» (ib., 62)134.].
Это признание для теоретического разума может быть названо гипотезой, а по отношению к пониманию объекта, данного нам путем морального
закона (
высшего блага), значит по отношению к потребности в практическом направлении, верой и притом верой чистого разума, ибо только чистый разум (как в его теоретическом, так и в практическом применении) есть тот источник, откуда оно возникает» (Кант. Критика практического разума, пер.
Обыкновенно «идея» романа, закрепленная этим эпиграфом, понимается так, как высказывает ее, например, биограф Толстого П. И. Бирюков: «Общая идея романа выражает мысль о непреложности
высшего нравственного
закона, преступление против которого неминуемо ведет к гибели, но судьей этого преступления и преступника не может быть человек».
«
Высший нравственный
закон» и без того карает ее жестоко.
Не всегда, значит, действие «
высшего нравственного
закона» так уж неминуемо.
И здесь нельзя возмущаться, нельзя никого обвинять в жестокости. Здесь можно только молча преклонить голову перед праведностью
высшего суда. Если человек не следует таинственно-радостному зову, звучащему в душе, если он робко проходит мимо величайших радостей, уготовленных ему жизнью, то кто же виноват, что он гибнет в мраке и муках? Человек легкомысленно пошел против собственного своего существа, — и великий
закон, светлый в самой своей жестокости, говорит...
За это-то преступление «
высший нравственный
закон» карает Анну — смертью! В нынешнее время мы ко всему привыкли. Но если бы человеческий суд за такое преступление приговорил женщину к смертной казни, то и наши отупевшие души содрогнулись бы от ужаса и негодования.
«Преступление против
высшего нравственного
закона неминуемо ведет к гибели»…
Но этика творчества порывает с миром обыденности и не хочет знать законнических запретов, она противопоставляет «образ»
высшей жизни «
закону» данной жизни.
И нестерпимая скука добродетели, порождающая имморализм, часто столь легкомысленный, есть специфическое явление этики
закона, не знающей никакой
высшей силы.
Высшая цель — красота твари, а не добро, которое всегда несет на себе печать
закона.
Личность, неповторимая, единичная личность, есть
высшая ценность, она не есть средство для торжества общего, хотя бы это общее было общеобязательным нравственным
законом.
Этика
закона разом и в
высшей степени человечна, приспособлена к человеческим нуждам и потребностям, к человеческому уровню, и в
высшей степени бесчеловечна, беспощадна к человеческой личности, к ее индивидуальной судьбе и к ее интимной жизни.
Евангелие преодолевает и отменяет этику
закона и заменяет ее иной,
высшей и благодатной, этикой любви и свободы.