Неточные совпадения
Но и на острова ему не суждено было попасть, а случилось другое:
выходя с В—го проспекта на площадь, он вдруг увидел налево вход во двор, обставленный совершенно
глухими стенами.
Самгин отметил, что она говорит о муже тоном девицы из зажиточной мещанской семьи, как будто она до замужества жила в
глухом уезде, по счастливому случаю
вышла замуж за богатого интересного купца в губернию и вот благодарно, с гордостью вспоминает о своей удаче. Он внимательно вслушивался: не звучит ли в словах ее скрытая ирония?
Мы
вышли… Какое богатство, какое творчество и величие кругом в природе! Мы ехали через предместья Санта-Круц, Мигель и выехали через канал, на который
выходят балконы и крыльца домов, через маленький мостик, через
глухие улицы и переулки на Пассиг.
К себе Нагибин не принимал и жил в обществе какой-то
глухой старухи кухарки. Соседи видели, как к нему приезжал несколько раз Ечкин, потом приходил Полуянов, и, наконец, видели раз, как рано утром от Нагибина
выходил Лиодор. Дальнейшие известия о Нагибине прекратились окончательно. Он перестал показываться даже на улице.
До Петрова дня оставались еще целые сутки, а на росстани народ уже набирался. Это были все дальние богомольцы, из
глухих раскольничьих углов и дальних мест. К о. Спиридонию шли благочестивые люди даже из Екатеринбурга и Златоуста, шли целыми неделями. Ключевляне и самосадчане приходили последними, потому что не боялись опоздать. Это было на руку матери Енафе: она побаивалась за свою Аглаиду… Не
вышло бы чего от ключевлян, когда узнают ее. Пока мать Енафа мало с кем говорила, хотя ее и знали почти все.
Николай Всеволодович опять молча и не оборачиваясь пошел своею дорогой; но упрямый негодяй все-таки не отстал от него, правда теперь уже не растабарывая и даже почтительно наблюдая дистанцию на целый шаг позади. Оба прошли таким образом мост и
вышли на берег, на этот раз повернув налево, тоже в длинный и
глухой переулок, но которым короче было пройти в центр города, чем давешним путем по Богоявленской улице.
Чтобы угомонить наплыв жизни, она по целым часам выстаивала перед открытою форточкой, вдыхая влажный воздух, и
выхаживала десятки верст, бесстрашно проникая в самые
глухие закоулки города.
Во всем крылся великий и опасный сарказм, зародивший тревогу. Я ждал, что Гез сохранит в распутстве своем по крайней мере возможную элегантность, — так я думал по некоторым его личным чертам; но поведение Геза заставило ожидать худших вещей, а потому я утвердился в намерении совершенно уединиться. Сильнее всего мучила меня мысль, что,
выходя на палубу днем, я рисковал, против воли, быть втянутым в удалую компанию. Мне оставались — раннее, еще дремотное утро и
глухая ночь.
Глухой шепот пробежал по толпе; передние стали пятиться назад, задние полезли вперед, следуя народной пословице: «на людях и смерть красна», каждый прижимался к своему соседу, и, несмотря на ужасную тесноту, один Кирша
вышел вперед.
Он, пошатываясь, долгое время шел молча и вдруг каким-то
глухим, захлебывающимся голосом, который точно из живота у него
выходил, стал читать, размахивая в воздухе рукой...
В эту ночь по трущобам
глухой Безыменки ходил весь вечер щегольски одетый искатель приключений, всюду пил пиво, беседовал с обитателями и,
выходя на улицу, что-то заносил в книжку при свете, падавшем из окон, или около фонарей.
Последний телеграфный столб стоял во дворе, и проволока от него шла к окну того флигеля, который своею
глухою стеной
выходил в поле.
Забор из белого ноздреватого камня уже выветрился и обвалился местами, и на флигеле, который своею
глухою стеной
выходил в поле, крыша была ржавая, и на ней кое-где блестели латки из жести.
Однако, если слухи и были, то неопределенные и смутные. Урманов держал себя настоящим женихом, и теперь генерал ходил по парку втроем. А когда он уходил домой, то «жених с невестой»
выходили еще, и их фигуры до поздних сумерек мелькали по аллеям и
глухим тропинкам парка.
— Не казачишками тут дело пахнет, Полуект Степаныч. Получил я опасное письмо, штобы на всякий случай обитель ущитить можно было от воровских людей. Как бы похуже своей монастырской дубинщины не
вышло, я так мекаю… А ты сидишь у себя в Усторожье и сном дела не знаешь. До
глухого еще вести не дошли.
У старика всегда была склонность к семейной жизни, и он любил свое семейство больше всего на свете, особенно старшего сына-сыщика и невестку. Аксинья, едва
вышла за
глухого, как обнаружила необыкновенную деловитость и уже знала, кому можно отпустить в долг, кому нельзя, держала при себе ключи, не доверяя их даже мужу, щелкала на счетах, заглядывала лошадям в зубы, как мужик, и всё смеялась или покрикивала; и, что бы она ни делала, ни говорила, старик только умилялся и бормотал...
— Не… Мы дальние… мы из-под самого Ельца. И скука же, братец ты мой! — Последние слова он произносит вместе с зевком,
глухим, нутряным голосом и неразборчиво, так что у него
выходит: «ы гугу ы аатец ты мой!»
Уже темнело, и с поля, куда
выходил одним концом
глухой переулок, надвигалась серая снежная мгла; в низеньком черном строении, стоявшем поперек улицы, на выезде, зажегся красноватый, немигающий огонек.
Но он ошибся, говоря, что она не нужна ему. Без нее стало скучно. Странное чувство родилось в нем после разговора с ней: смутный протест против отца,
глухое недовольство им. Вчера этого не было, не было и сегодня до встречи с Мальвой… А теперь казалось, что отец мешает ему, хотя он там, далеко в море, на этой, чуть заметной глазу, полоске песку… Потом ему казалось, что Мальва боится отца. А кабы она не боялась — совсем бы другое
вышло у него с ней.
Как
выходит из чрева созревший плод, так эта убийственная повелительная мысль, дотоле слышная только по
глухому биению сердца, неудержимо стремилась наружу и начинала жить своей особенной, самостоятельной жизнью.
В хате становилось темно, и Меркулов
выходил на улицу: безлюдная и
глухая, словно вымершая, она тихо лежала под снегом и была точно отражением безжизненного тусклого неба.
Платит он ему поштучно, спрашивает в работе чистоты — и только: рассчитают, что следует, а там и распоряжайся жалованьем своим, как знаешь: хочешь, оброк
высылай, а нет, так и пропей, пожалуй; у них хозяину еще барыш, как работник загуляет: он ему в
глухую пору каждый день в рубль серебра поставит, а нам, хозяевам, этого делать нельзя: у нас, если парень загулял, так его надобно остановить, чтобы было чем барина в оброке удовлетворить да и в дом тоже
выслать, потому что здесь все дело соседское, все на знати; а немец ничего этого во внимание не берет…
Не надеясь на
глухую и разоспавшуюся Степановну, быстро накинула она на себя шубейку и,
выйдя с постоялого двора торопливым шагом, перебежала улицу по булыжной мостовой, покрытой сплошь черной, как смоль, липкой невылазной грязью.
Токарев
вышел к пруду. Ивы склонялись над плотиною и неподвижно отражались в черной воде. На ветвях темнели грачи, слышалось их сонное карканье и трепыханье. Близ берега выдавался из воды борт затонувшей лодки и плавал обломок весла. Токарев остановился. Вот в этой лодке три дня назад катались люди — молодо-смелые, бодрые и веселые; для них радость была в их смелости. А он, Токарев, с
глухою враждою смотрел с берега.
Вывели стенку под самый свод. Завалили ее старыми ящиками, пустыми бочками. Затрусили пол сором.
Выходили из подвала поодиночке, зорко вглядываясь в
глухую темноту ночи.
Через месяц был назначен новый викарный архиерей, а о преосвященном Петре уже никто не вспоминал. А потом и совсем забыли. И только старуха, мать покойного, которая живет теперь у зятя-дьякона, в
глухом уездном городишке, когда
выходила под вечер, чтобы встретить свою корову, и сходилась на выгоне с другими женщинами, то начинала рассказывать о детях, о внуках, о том, что у нее был сын архиерей, и при этом говорила робко, боясь, что ей не поверят…
Палтусов вошел на Пречистенский бульвар, сел на скамейку и смотрел вслед быстро удалявшейся карете. Только ее
глухой грохот и раздавался. Ни души не видно было кругом, кроме городового, дремавшего на перекрестке. Истома и усталость от танцев приковывали Палтусова к скамье. Но ему не хотелось спать. И хорошо, что так
вышло!.. Ему жаль было Станицыну… Но не о ней стал он думать. Завтра надо действовать. Поскорей в Петербург — не дальше первой недели поста.
Никто не видел лица конвойного, и ужас пролетел по зале невидимкой, как бы в маске. Судебный пристав тихо поднялся с места и на цыпочках, балансируя рукой,
вышел из залы. Через полминуты послышались
глухие шаги и звуки, какие бывают при смене часовых.
— Вы приезжий… Вы здесь по службе, — продолжал, между тем, старик, — вырвите, если можете, вашу любовь из сердца, а если нет, то отпроситесь в отпуск,
выходите в отставку, но уезжайте отсюда… Эта страна опасна для молодых людей, идущих за своей счастливой звездой, — загадочно,
глухим голосом добавил он.
Так все это и
вышло. Вот и ворота; в сгустившихся сумерках свежий снег белеет точно в поле; где-то в конуре брякнула цепь собаки и раздался
глухой лай. Окна домика приветливо освещены и внизу, и в мезонине. Крылечко чистое, с навесом.
Снова из-за стены вырвалось черное чудовище и, сдержанное могучей властью, остановило, вздрагивая, свой стремительный бег. Находя друг на друга и треща и скрипя тормозами, проползали вагоны и остановились с
глухим стуком. Стало тихо, и только шипел воздух,
выходя из тормозных труб.
Попадья глухо заволновалась; вероятно, она пришла в себя, и ей нужно было что-то сказать, но вместо слов из горла ее
выходил глухо отрывистый хрип. О. Василий отнял руки от лица: на нем не было слез, оно было вдохновенно и строго, как лицо пророка. И когда он заговорил, раздельно и громко, как говорят с
глухими, в голосе его звучала непоколебимая и страшная вера. В ней не было человеческого, дрожащего и в силе своей; так мог говорить только тот, кто испытывал неизъяснимую и ужасную близость Бога.