Неточные совпадения
Спать уложив
родителя,
Взялся за книгу Саввушка,
А Грише не сиделося,
Ушел
в поля,
в луга.
Пир кончился, расходится
Народ. Уснув, осталися
Под ивой наши странники,
И тут же спал Ионушка
Да несколько упившихся
Не
в меру мужиков.
Качаясь, Савва с Гришею
Вели домой
родителяИ пели;
в чистом воздухе
Над Волгой, как набатные,
Согласные и сильные
Гремели голоса...
«Не сами… по
родителямМы так-то…» — братья Губины
Сказали наконец.
И прочие поддакнули:
«Не сами, по
родителям!»
А поп сказал: — Аминь!
Простите, православные!
Не
в осужденье ближнего,
А по желанью вашему
Я правду вам сказал.
Таков почет священнику
В крестьянстве. А помещики…
Не знала я, что делала
(Да, видно, надоумила
Владычица!)… Как брошусь я
Ей
в ноги: «Заступись!
Обманом, не по-божески
Кормильца и
родителяУ деточек берут...
Удары градом сыпались:
— Убью! пиши к
родителям! —
«Убью! зови попа!»
Тем кончилось, что прасола
Клим сжал рукой, как обручем,
Другой вцепился
в волосы
И гнул со словом «кланяйся»
Купца к своим ногам.
Глотнув вина (
в четвертый раз),
Влас продолжал: «Наследники
Ударили и вотчине
Челом: «Нам жаль
родителя,
Порядков новых, нонешних
Ему не перенесть.
Велел родимый батюшка,
Благословила матушка,
Поставили
родителиК дубовому столу,
С краями чары налили:
«Бери поднос, гостей-чужан
С поклоном обноси!»
Впервой я поклонилася —
Вздрогну́ли ноги резвые;
Второй я поклонилася —
Поблекло бело личико;
Я
в третий поклонилася,
И волюшка скатилася
С девичьей головы…
Вот
в чем дело, батюшка. За молитвы
родителей наших, — нам, грешным, где б и умолить, — даровал нам Господь Митрофанушку. Мы все делали, чтоб он у нас стал таков, как изволишь его видеть. Не угодно ль, мой батюшка, взять на себя труд и посмотреть, как он у нас выучен?
Таким образом, однажды, одевшись лебедем, он подплыл к одной купавшейся девице, дочери благородных
родителей, у которой только и приданого было, что красота, и
в то время, когда она гладила его по головке, сделал ее на всю жизнь несчастною.
― Арсений доходит до крайности, я всегда говорю, ― сказала жена. ― Если искать совершенства, то никогда не будешь доволен. И правду говорит папа, что когда нас воспитывали, была одна крайность ― нас держали
в антресолях, а
родители жили
в бельэтаже; теперь напротив ―
родителей в чулан, а детей
в бельэтаж.
Родители уж теперь не должны жить, а всё для детей.
Появление Левина
в начале зимы, его частые посещения и явная любовь к Кити были поводом к первым серьезным разговорам между
родителями Кити о ее будущности и к спорам между князем и княгинею.
Если б он мог слышать, что говорили ее
родители в этот вечер, если б он мог перенестись на точку зрения семьи и узнать, что Кити будет несчастна, если он не женится на ней, он бы очень удивился и не поверил бы этому. Он не мог поверить тому, что то, что доставляло такое большое и хорошее удовольствие ему, а главное ей, могло быть дурно. Еще меньше он мог бы поверить тому, что он должен жениться.
Жених, о котором было всё уже вперед известно, приехал, увидал невесту, и его увидали; сваха тетка узнала и передала взаимно произведенное впечатление; впечатление было хорошее; потом
в назначенный день было сделано
родителям и принято ожидаемое предложение.
«После того, что произошло, я не могу более оставаться
в вашем доме. Я уезжаю и беру с собою сына. Я не знаю законов и потому не знаю, с кем из
родителей должен быть сын; но я беру его с собой, потому что без него я не могу жить. Будьте великодушны, оставьте мне его».
Дети?
В Петербурге дети не мешали жить отцам. Дети воспитывались
в заведениях, и не было этого, распространяющегося
в Москве — Львов, например, — дикого понятия, что детям всю роскошь жизни, а
родителям один труд и заботы. Здесь понимали, что человек обязан жить для себя, как должен жить образованный человек.
В это время внизу,
в маленьком кабинете князя, происходила одна из часто повторявшихся между
родителями сцен за любимую дочь.
Но хотя Вронский и не подозревал того, что говорили
родители, он, выйдя
в этот вечер от Щербацких, почувствовал, что та духовная тайная связь, которая существовала между ним и Кити, утвердилась нынешний вечер так сильно, что надо предпринять что-то.
Ведь молодым людям
в брак вступать, а не
родителям; стало-быть, и надо оставить молодых людей устраиваться, как они знают».
Взявши его к себе на руки, начал он приподымать его кверху и тем возбудил
в ребенке приятную усмешку, которая очень обрадовала обоих
родителей.
И, не взглянувши на прекрасный уголок, так поражавший всякого гостя-посетителя, не поклонившись праху своих
родителей, по обычаю всех честолюбцев понесся он
в Петербург, куда, как известно, стремится ото всех сторон России наша пылкая молодежь — служить, блистать, выслуживаться или же просто схватывать вершки бесцветного, холодного как лед, общественного обманчивого образованья.
— Хорошо, я тебе привезу барабан. Такой славный барабан, этак все будет: туррр… ру… тра-та-та, та-та-та… Прощай, душенька! прощай! — Тут поцеловал он его
в голову и обратился к Манилову и его супруге с небольшим смехом, с каким обыкновенно обращаются к
родителям, давая им знать о невинности желаний их детей.
Родители были дворяне, но столбовые или личные — Бог ведает; лицом он на них не походил: по крайней мере, родственница, бывшая при его рождении, низенькая, коротенькая женщина, которых обыкновенно называют пигалицами, взявши
в руки ребенка, вскрикнула: «Совсем вышел не такой, как я думала!
Чуть отрок, Ольгою плененный,
Сердечных мук еще не знав,
Он был свидетель умиленный
Ее младенческих забав;
В тени хранительной дубравы
Он разделял ее забавы,
И детям прочили венцы
Друзья-соседи, их отцы.
В глуши, под сению смиренной,
Невинной прелести полна,
В глазах
родителей, она
Цвела как ландыш потаенный,
Не знаемый
в траве глухой
Ни мотыльками, ни пчелой.
Знаю только то, что он с пятнадцатого года стал известен как юродивый, который зиму и лето ходит босиком, посещает монастыри, дарит образочки тем, кого полюбит, и говорит загадочные слова, которые некоторыми принимаются за предсказания, что никто никогда не знал его
в другом виде, что он изредка хаживал к бабушке и что одни говорили, будто он несчастный сын богатых
родителей и чистая душа, а другие, что он просто мужик и лентяй.
Много и долго говорил
в этом духе Карл Иваныч: говорил о том, как лучше умели ценить его заслуги у какого-то генерала, где он прежде жил (мне очень больно было это слышать), говорил о Саксонии, о своих
родителях, о друге своем портном Schönheit и т. д., и т. д.
Весь мокрый, вошел он
в двадцать минут двенадцатого
в тесную квартирку
родителей своей невесты, на Васильевском острове,
в третьей линии, на Малом проспекте.
Расслабленного
родителя выкатила
в кресле к Аркадию Ивановичу сердобольная и благоразумная мать невесты и, по своему обыкновению, тотчас же приступила к кой-каким отдаленным вопросам.
— Отнюдь нет-с, и даже
в некотором смысле нелепость. Я только намекнул о временном вспоможении вдове умершего на службе чиновника, — если только будет протекция, — но, кажется, ваш покойный
родитель не только не выслужил срока, но даже и не служил совсем
в последнее время. Одним словом, надежда хоть и могла бы быть, но весьма эфемерная, потому никаких,
в сущности, прав на вспоможение,
в сем случае, не существует, а даже напротив… А она уже и о пенсионе задумала, хе-хе-хе! Бойкая барыня!
Борис. Воспитывали нас
родители в Москве хорошо, ничего для нас не жалели. Меня отдали
в Коммерческую академию, а сестру
в пансион, да оба вдруг и умерли
в холеру; мы с сестрой сиротами и остались. Потом мы слышим, что и бабушка здесь умерла и оставила завещание, чтобы дядя нам выплатил часть, какую следует, когда мы придем
в совершеннолетие, только с условием.
Отцы и матери! вам басни сей урок.
Я рассказал её не детям
в извиненье:
К
родителям в них непочтенье
И нелюбовь — всегда порок;
Но если выросли они
в разлуке с вами,
И вы их вверили наёмничьим рукам:
Не вы ли виноваты сами,
Что
в старости от них утехи мало вам?
Пойдем, кинемся
в ноги к твоим
родителям; они люди простые, не жестокосердые гордецы…
Отправь ее завтра ж одну к
родителям твоим: а сам оставайся у меня
в отряде.
Марья Ивановна быстро взглянула на него и догадалась, что перед нею убийца ее
родителей. Она закрыла лицо обеими руками и упала без чувств. Я кинулся к ней, но
в эту минуту очень смело
в комнату втерлась моя старинная знакомая Палаша и стала ухаживать за своею барышнею. Пугачев вышел из светлицы, и мы трое сошли
в гостиную.
Она безо всякого жеманства призналась мне
в сердечной склонности и сказала, что ее
родители, конечно, рады будут ее счастию.
Скажи, что тебе
родители крепко-накрепко заказали не играть, окроме как
в орехи…» — «Полно врать, — прервал я строго, — подавай сюда деньги или я тебя взашеи прогоню».
Я предложил ей ехать
в деревню к моим
родителям.
Марья Ивановна принята была моими
родителями с тем искренним радушием, которое отличало людей старого века. Они видели благодать божию
в том, что имели случай приютить и обласкать бедную сироту. Вскоре они к ней искренно привязались, потому что нельзя было ее узнать и не полюбить. Моя любовь уже не казалась батюшке пустою блажью; а матушка только того и желала, чтоб ее Петруша женился на милой капитанской дочке.
— Батюшка Петр Андреич! — сказал добрый дядька дрожащим голосом. — Побойся бога; как тебе пускаться
в дорогу
в нынешнее время, когда никуда проезду нет от разбойников! Пожалей ты хоть своих
родителей, коли сам себя не жалеешь. Куда тебе ехать? Зачем? Погоди маленько: войска придут, переловят мошенников; тогда поезжай себе хоть на все четыре стороны.
Савельич явился меня раздевать; я объявил ему, чтоб на другой же день готов он был ехать
в дорогу с Марьей Ивановной. Он было заупрямился. «Что ты, сударь? Как же я тебя-то покину? Кто за тобою будет ходить? Что скажут
родители твои?»
— Я думаю: хорошо моим
родителям жить на свете! Отец
в шестьдесят лет хлопочет, толкует о «паллиативных» средствах, лечит людей, великодушничает с крестьянами — кутит, одним словом; и матери моей хорошо: день ее до того напичкан всякими занятиями, ахами да охами, что ей и опомниться некогда; а я…
Между тем Николай Петрович успел, еще при жизни
родителей и к немалому их огорчению, влюбиться
в дочку чиновника Преполовенского, бывшего хозяина его квартиры, миловидную и, как говорится, развитую девицу: она
в журналах читала серьезные статьи
в отделе «Наук».
Двадцать пять верст показались Аркадию за целых пятьдесят. Но вот на скате пологого холма открылась наконец небольшая деревушка, где жили
родители Базарова. Рядом с нею,
в молодой березовой рощице, виднелся дворянский домик под соломенною крышей. У первой избы стояли два мужика
в шапках и бранились. «Большая ты свинья, — говорил один другому, — а хуже малого поросенка». — «А твоя жена — колдунья», — возражал другой.
— Вот — соседи мои и знакомые не говорят мне, что я не так живу, а дети, наверное, сказали бы. Ты слышишь, как
в наши дни дети-то кричат отцам — не так, все — не так! А как марксисты народников зачеркивали? Ну — это политика! А декаденты? Это уж — быт, декаденты-то! Они уж отцам кричат: не
в таких домах живете, не на тех стульях сидите, книги читаете не те! И заметно, что у родителей-атеистов дети — церковники…
— Тут уж есть эдакое… неприличное, вроде как о предках и
родителях бесстыдный разговор
в пьяном виде с чужими, да-с! А господин Томилин и совсем ужасает меня. Совершенно как дикий черемис, — говорит что-то, а понять невозможно. И на плечах у него как будто не голова, а гнилая и горькая луковица. Робинзон — это, конечно, паяц, — бог с ним! А вот бродил тут молодой человек, Иноков, даже у меня был раза два… невозможно вообразить, на какое дело он способен!
— Судостроитель, мокшаны строю, тихвинки и вообще всякую мелкую посуду речную. Очень прошу прощения: жена поехала к
родителям, как раз
в Песочное, куда и нам завтра ехать. Она у меня — вторая, только весной женился. С матерью поехала с моей, со свекровью, значит. Один сын — на войну взят писарем, другой — тут помогает мне. Зять, учитель бывший, сидел
в винопольке — его тоже на войну, ну и дочь с ним, сестрой,
в Кресте Красном. Закрыли винопольку. А говорят — от нее казна полтора миллиарда дохода имела?
Родители и крестный отец, держа рюмки
в руках, посматривали на гостя с гордостью, но — недолго. Денисов решительно произнес...
—
В тех формах, как она есть, политика идет мимо коренных вопросов жизни. Ее основа — статистика, но статистика не может влиять, например, на отношения половые, на положение и воспитание детей при разводе
родителей и вообще на вопросы семейного быта.
Девочка, покраснев от гордости, сказала, что
в доме ее
родителей живет старая актриса и учит ее.
Шестнадцатилетний Михей, не зная, что делать с своей латынью, стал
в доме
родителей забывать ее, но зато,
в ожидании чести присутствовать
в земском или уездном суде, присутствовал пока на всех пирушках отца, и
в этой-то школе, среди откровенных бесед, до тонкости развился ум молодого человека.
Может быть, Илюша уж давно замечает и понимает, что говорят и делают при нем: как батюшка его,
в плисовых панталонах,
в коричневой суконной ваточной куртке, день-деньской только и знает, что ходит из угла
в угол, заложив руки назад, нюхает табак и сморкается, а матушка переходит от кофе к чаю, от чая к обеду; что
родитель и не вздумает никогда поверить, сколько копен скошено или сжато, и взыскать за упущение, а подай-ко ему не скоро носовой платок, он накричит о беспорядках и поставит вверх дном весь дом.