Неточные совпадения
Надоедал Климу
студент Попов; этот голодный человек неутомимо бегал по коридорам,
аудиториям, руки его судорожно, как вывихнутые, дергались
в плечевых суставах; наскакивая на коллег, он выхватывал из карманов заношенной тужурки письма, гектографированные листки папиросной бумаги и бормотал, втягивая
в себя звук с...
Я чуть не захохотал, но, когда я взглянул перед собой, у меня зарябило
в глазах, я чувствовал, что я побледнел и какая-то сухость покрыла язык. Я никогда прежде не говорил публично,
аудитория была полна
студентами — они надеялись на меня; под кафедрой за столом — «сильные мира сего» и все профессора нашего отделения. Я взял вопрос и прочел не своим голосом: «О кристаллизации, ее условиях, законах, формах».
Треск, вопль, неистовство одобрения удвоились,
студенты построились на лестнице,
в аудитории они предоставили шуметь гостям.
С этого времени я
в аудитории пользовался величайшей симпатией. Сперва я слыл за хорошего
студента; после маловской истории сделался, как известная гоголевская дама, хороший
студент во всех отношениях.
— Сколько у вас профессоров
в отделении? — спросил как-то попечитель у
студента в политической
аудитории.
У всех
студентов на лицах был написан один страх, ну, как он
в этот день не сделает никакого грубого замечания. Страх этот скоро прошел. Через край полная
аудитория была непокойна и издавала глухой, сдавленный гул. Малов сделал какое-то замечание, началось шарканье.
Прошло несколько месяцев; вдруг разнесся
в аудитории слух, что схвачено ночью несколько человек
студентов — называли Костенецкого, Кольрейфа, Антоновича и других; мы их знали коротко, — все они были превосходные юноши.
Едва я успел
в аудитории пять или шесть раз
в лицах представить
студентам суд и расправу университетского сената, как вдруг
в начале лекции явился инспектор, русской службы майор и французский танцмейстер, с унтер-офицером и с приказом
в руке — меня взять и свести
в карцер. Часть
студентов пошла провожать, на дворе тоже толпилась молодежь; видно, меня не первого вели, когда мы проходили, все махали фуражками, руками; университетские солдаты двигали их назад,
студенты не шли.
Вот этот-то профессор, которого надобно было вычесть для того, чтоб осталось девять, стал больше и больше делать дерзостей
студентам;
студенты решились прогнать его из
аудитории. Сговорившись, они прислали
в наше отделение двух парламентеров, приглашая меня прийти с вспомогательным войском. Я тотчас объявил клич идти войной на Малова, несколько человек пошли со мной; когда мы пришли
в политическую
аудиторию, Малов был налицо и видел нас.
Но он
в эту
аудиторию не принес той чистой любви к науке, которая его сопровождала
в Московском университете; как он ни обманывал себя, но медицина была для него местом бегства: он
в нее шел от неудач, шел от скуки, от нечего делать; много легло уже расстояния между веселым
студентом и отставным чиновником, дилетантом медицины.
Кучка
студентов, вероятно засидевшихся
в аудитории за продолжением споров о Бел_и_чке, спешно торопилась
в столовую, все еще громко разговаривая. Я знал, что они сейчас накинутся на меня, и нарочно свернул
в сторону к парку.
Однажды он показывал
студентам больного манией величия: когда
в дверях
аудитории явился этот длинный человек,
в белом одеянии,
в колпаке, похожем на чулок, я невольно усмехнулся, но он, остановясь на секунду рядом со мною, взглянул
в лицо мне, и я отскочил, — как будто он ударил
в сердце мое черным, но огненным острием своего взгляда.
Странный был человек Епинет Мухоедов,
студент Казанского университета, с которым я
в одной комнате прожил несколько лет и за всем тем не знал его хорошенько; всегда беспечный, одинаково беззаботный и вечно веселый, он был из числа тех
студентов, которых сразу не заметишь
в аудитории и которые ничего общего не имеют с студентами-генералами, шумящими на сходках и руководящими каждым выдающимся движением студенческой жизни.
Студент. Вот видите ли. Для меня самого жизнь
в Москве наскучила: бедность, отсутствие труда, постоянно вознаграждаемого… По
аудиториям шляться прискучило, слушать болтовню профессоров (все пустые башки)… Упитанных барчонков учить — еще глупее. У меня
в виду была другая жизнь.
В Петербурге, изволите ли видеть, есть кружок людей, которые затеяли некоторое хорошее дело. Они устроили коммуну. Вот к этим людям и я хотел присоединиться…
После обеда я прошел прямо
в аудиторию, а
в шесть часов вечера, не заходя к
студентам, что прежде всегда делал, отправился домой.
В длинном университетском коридоре, там и сям около
аудиторий слонялись довольно уже людные группы
студентов.
Лекции уже читались
в аудиториях, но об них не думали: большинство
студентов было
в коптилке.
Обыкновенная физиономия
аудитории Сорбонны бывала
в те семестры, когда я хаживал
в нее с 1865 по конец 1869 года, такая — несколько пожилых господ, два-три молодых человека (быть может, из
студентов), непременно священник, — а то и пара-другая духовных и часто один-два солдата.
Студента вы всегда могли отличить по его молодости, манере одеваться, прическе, тону, жестам. Но никаких внешних отличий на нем не было. Тогда не видно было и тех беретов, которые теперь
студенты носят как свой специальный «головной убор». Все кафе, пивные, ресторанчики бывали полны молодежи, и вся она где-нибудь да значилась как учащаяся. Но средний, а особенно типичный
студент, проводил весь свой день где угодно, но только не
в аудиториях.
Эти театральные клички могли служить и оценкой того, что каждый из лагерей представлял собою и
в аудиториях,
в университетской жизни. Поклонники первой драматической актрисы Стрелковой набирались из более развитых
студентов, принадлежали к демократам. Много было
в них и казенных. А „прокофьистами“ считались франтики, которые и тогда водились, но
в ограниченном числе. То же и
в обществе,
в зрителях партера и лож.
Большая
аудитория —
в полутьме, с двумя свечами на столе. У дверей
в коридоре —
студенты,"идущие на пропятие", скучились и, совершенно как чиновники
в"Ревизоре", смертельно боятся проникнуть
в то логовище, где их пожрет жестокий экзаменатор.
В последние годы
в некоторых
аудиториях Сорбонны у лекторов по истории литературы дамский элемент занимал собою весь амфитеатр, так что
студенты одно время стали протестовать и устраивать дамам довольно скандальные манифестации. Но
в те годы ничего подобного не случалось.
Студенты крайне скудно посещали лекции и
в College de France и на факультетах Сорбонны, куда должны были бы обязательно ходить.
Студента вы всегда могли отличить по его молодости, манере одеваться, прическе, тону, жестам. Но никаких внешних отличий на нем не было. Тогда не видно было и тех беретов; которые теперь
студенты носят как свой специальный «головной убор». Все кафе, пивные, ресторанчики бывали полны молодежи, и вся она где-нибудь да значилась как учащаяся. Но средний, особенно типичный
студент, проводил весь свой день где угодно, но только не
в аудиториях.
И не мог я не видеть резкого контраста между такой плохой подготовленностью
студентов (державших не иначе как на кандидата) и тем"новым"духом, какой к 60-м годам начал веять
в аудиториях Петербургского университета.
Я вышел
в коридор, а через несколько минут выкатил из
аудитории студент — из дерптских буршей, высланный оттуда за дуэль, подбежал ко мне и, бледный, кинул мне...
Ни того, ни другого я еще лично не знавал: Спасовича видел на"пробном"суде присяжных (когда судили
студента за растрату), а Кавелина видал
в аудиториях.
— Да-с. По-моему, совершенно нелепо: из-за того, что где-то
в другом городе с
студентами обошлись бесцеремонно, — выпроваживать из
аудитории тех, кто пришел по своей обязанности читать лекции. Резких споров я не люблю и не стал бы с вашим женихом препираться об этом, задним числом; но и особенного геройства я
в этом не видел и не вижу! А по пословице:"лес рубят — щепки летят"; увлекись я тогда вместе с другими — и меня бы водворили на место жительства.
Вот там, у Воскресенских ворот,
в темно-кирпичном здании, где
аудитория на тысячу человек, на одной публичной лекции — он только что поступил
в студенты — его охватило впервые чувство духовной связи со всей массой слушателей-мужчин и женщин, молодежи и пожилых людей, когда вся
аудитория, взволнованная и увлеченная, захлопала лектору.