Неточные совпадения
Тем не менее он все-таки сделал слабую попытку дать отпор. Завязалась
борьба; но предводитель вошел уже
в ярость и не помнил себя. Глаза его сверкали, брюхо сладострастно ныло. Он задыхался, стонал, называл градоначальника душкой, милкой и другими несвойственными этому сану именами; лизал его, нюхал и т. д. Наконец
с неслыханным остервенением бросился предводитель на свою жертву, отрезал ножом ломоть головы и немедленно проглотил.
Так окончил свое административное поприще градоначальник,
в котором страсть к законодательству находилась
в непрерывной
борьбе с страстью к пирогам. Изданные им законы
в настоящее время, впрочем, действия не имеют.
― Вы говорите ― нравственное воспитание. Нельзя себе представить, как это трудно! Только что вы побороли одну сторону, другие вырастают, и опять
борьба. Если не иметь опоры
в религии, ― помните, мы
с вами говорили, ― то никакой отец одними своими силами без этой помощи не мог бы воспитывать.
И мало того: лет двадцать тому назад он нашел бы
в этой литературе признаки
борьбы с авторитетами,
с вековыми воззрениями, он бы из этой
борьбы понял, что было что-то другое; но теперь он прямо попадает на такую,
в которой даже не удостоивают спором старинные воззрения, а прямо говорят: ничего нет, évolution, подбор,
борьба за существование, — и всё.
Было самое скучное, тяжелое
в деревне осеннее время, и потому Вронский, готовясь к
борьбе, со строгим и холодным выражением, как он никогда прежде не говорил
с Анной, объявил ей о своем отъезде.
И
в это же время, как бы одолев препятствия, ветер посыпал снег
с крыш вагонов, затрепал каким-то железным оторванным листом, и впереди плачевно и мрачно заревел густой свисток паровоза. Весь ужас метели показался ей еще более прекрасен теперь. Он сказал то самое, чего желала ее душа, но чего она боялась рассудком. Она ничего не отвечала, и на лице ее он видел
борьбу.
― Удивительно! ― говорил густой бас Песцова. ― Здравствуйте, Константин Дмитрич.
В особенности образно и скульптурно, так сказать, и богато красками то место, где вы чувствуете приближение Корделии, где женщина, das ewig Weibliche, [вечно женственное,] вступает
в борьбу с роком. Не правда ли?
И
в этой
борьбе он видел, что, при величайшем напряжении сил
с его стороны и безо всякого усилия и даже намерения
с другой, достигалось только то, что хозяйство шло ни
в чью, и совершенно напрасно портились прекрасные орудия, прекрасная скотина и земля.
И смерть, как единственное средство восстановить
в его сердце любовь к ней, наказать его и одержать победу
в той
борьбе, которую поселившийся
в ее сердце злой дух вел
с ним, ясно и живо представилась ей.
Капитан мигнул Грушницкому, и этот, думая, что я трушу, принял гордый вид, хотя до сей минуты тусклая бледность покрывала его щеки.
С тех пор как мы приехали, он
в первый раз поднял на меня глаза; но во взгляде его было какое-то беспокойство, изобличавшее внутреннюю
борьбу.
Моя бесцветная молодость протекла
в борьбе с собой и светом; лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил
в глубине сердца: они там и умерли.
Грушницкий стоял передо мною, опустив глаза,
в сильном волнении. Но
борьба совести
с самолюбием была непродолжительна. Драгунский капитан, сидевший возле него, толкнул его локтем; он вздрогнул и быстро отвечал мне, не поднимая глаз...
Обнаруживала ли ими болеющая душа скорбную тайну своей болезни, что не успел образоваться и окрепнуть начинавший
в нем строиться высокий внутренний человек; что, не испытанный измлада
в борьбе с неудачами, не достигнул он до высокого состоянья возвышаться и крепнуть от преград и препятствий; что, растопившись, подобно разогретому металлу, богатый запас великих ощущений не принял последней закалки, и теперь, без упругости, бессильна его воля; что слишком для него рано умер необыкновенный наставник и нет теперь никого во всем свете, кто бы был
в силах воздвигнуть и поднять шатаемые вечными колебаньями силы и лишенную упругости немощную волю, — кто бы крикнул живым, пробуждающим голосом, — крикнул душе пробуждающее слово: вперед! — которого жаждет повсюду, на всех ступенях стоящий, всех сословий, званий и промыслов, русский человек?
До вечера носило Меннерса; разбитый сотрясениями о борта и дно лодки, за время страшной
борьбы с свирепостью волн, грозивших, не уставая, выбросить
в море обезумевшего лавочника, он был подобран пароходом «Лукреция», шедшим
в Кассет.
Секунды две не более происходила настоящая
борьба; потом вдруг как бы кто-то кого-то
с силою оттолкнул, и вслед за тем какой-то очень бледный человек шагнул прямо
в кабинет Порфирия Петровича.
Раскольников взял газету и мельком взглянул на свою статью. Как ни противоречило это его положению и состоянию, но он ощутил то странное и язвительно-сладкое чувство, какое испытывает автор,
в первый раз видящий себя напечатанным, к тому же и двадцать три года сказались. Это продолжалось одно мгновение. Прочитав несколько строк, он нахмурился, и страшная тоска сжала его сердце. Вся его душевная
борьба последних месяцев напомнилась ему разом.
С отвращением и досадой отбросил он статью на стол.
— Долой
с квартир! Сейчас! Марш! — и
с этими словами начала хватать все, что ни попадалось ей под руку из вещей Катерины Ивановны, и скидывать на пол. Почти и без того убитая, чуть не
в обмороке, задыхавшаяся, бледная, Катерина Ивановна вскочила
с постели (на которую упала было
в изнеможении) и бросилась на Амалию Ивановну. Но
борьба была слишком неравна; та отпихнула ее, как перышко.
«Маракуев, наверное, подружится
с курчавым рабочим. Как это глупо — мечтать о революции
в стране, люди которой тысячами давят друг друга
в борьбе за обладание узелком дешевеньких конфект и пряников. Самоубийцы».
— Менее всего, дорогой и уважаемый, менее всего
в наши дни уместна мистика сказок, как бы красивы ни были сказки. Разрешите напомнить вам, что
с января Государственная дума решительно начала критику действий правительства, — действий, совершенно недопустимых
в трагические дни нашей
борьбы с врагом, сила коего грозит нашему национальному бытию, да, именно так!
— Меньше, чем ежедневно погибает их
в борьбе с капиталом, — быстро и как будто небрежно отвечал Кутузов. — Итак, товарищи…
«Совет рабочих — это уже движение по линии социальной революции», — подумал он, вспоминая демонстрацию на Тверской, бесстрашие рабочих
в борьбе с казаками, булочников на крыше и то, как внимательно толпа осматривала город.
— Спасибо, голубчик! Ситуация, черт ее возьми, а? И при этом мой полк принимал весьма деятельное участие
в борьбе с революцией пятого года — понимаете?
— Фельетонист у нас будет опытный, это — Робинзон, известность. Нужен литературный критик, человек здорового ума. Необходима
борьба с болезненными течениями
в современной литературе. Вот такого сотрудника — не вижу.
—
В скрытой сущности своей это —
борьба людей, которые говорят по Марксу,
с людями, которые решили действовать по Марксу.
«Это не самая плохая из историй
борьбы королей
с дворянством. Король и дворянство, — повторил он, ища какой-то аналогии. — Завоевал трон, истребив лучших дворян. Тридцать лет царствовал. Держал
в своих руках судьбу Пушкина».
Наконец, если вы твердо помните, что потерпевший действительно замахнулся ружьем, — вы могли вступить
с ним
в борьбу из-за ружья, и выстрел тоже объясняется как случайный.
— Говорят об этом вот такие, как Дьякон, люди
с вывихнутыми мозгами, говорят лицемеры и люди трусливые, у которых не хватает сил признать, что
в мире, где все основано на соперничестве и
борьбе, — сказкам и сентиментальностям места нет.
— Ну, господи! У нас,
в России! Ты пойми: ведь это значит — конец спорам и дрязгам, каждый знает, что ему делать, куда идти. Там прямо сказано о необходимости политической
борьбы, о преемственной связи
с народниками — понимаешь?
Самгин замолчал. Стратонов опрокинул себя
в его глазах этим глупым жестом и огорчением по поводу брюк. Выходя из вагона, он простился со Стратоновым пренебрежительно, а сидя
в пролетке извозчика, думал
с презрением: «Бык. Идиот. На что же ты годишься
в борьбе против людей, которые, стремясь к своим целям, способны жертвовать свободой, жизнью?»
Заседали у Веры Петровны, обсуждая очень трудные вопросы о
борьбе с нищетой и пагубной безнравственностью нищих. Самгин
с недоумением, не совсем лестным для этих людей и для матери, убеждался, что она
в обществе «Лишнее — ближнему» признана неоспоримо авторитетной
в практических вопросах. Едва только добродушная Пелымова, всегда торопясь куда-то, давала слишком широкую свободу чувству заботы о ближних, Вера Петровна говорила
в нос, охлаждающим тоном...
— О, боже мой, можешь представить: Марья Романовна, — ты ее помнишь? — тоже была арестована, долго сидела и теперь выслана куда-то под гласный надзор полиции! Ты — подумай: ведь она старше меня на шесть лет и все еще… Право же, мне кажется, что
в этой
борьбе с правительством у таких людей, как Мария, главную роль играет их желание отомстить за испорченную жизнь…
Суслов подробно,
с не крикливой, но упрекающей горячностью рассказывал о страданиях революционной интеллигенции
в тюрьмах, ссылке, на каторге, знал он все это прекрасно; говорил он о необходимости
борьбы, самопожертвования и всегда говорил склонив голову к правому плечу, как будто за плечом его стоял кто-то невидимый и не спеша подсказывал ему суровые слова.
Первые годы жизни Клима совпали
с годами отчаянной
борьбы за свободу и культуру тех немногих людей, которые мужественно и беззащитно поставили себя «между молотом и наковальней», между правительством бездарного потомка талантливой немецкой принцессы и безграмотным народом, отупевшим
в рабстве крепостного права.
— Вопрос о путях интеллигенции — ясен: или она идет
с капиталом, или против его —
с рабочим классом. А ее роль катализатора
в акциях и реакциях классовой
борьбы — бесплодная, гибельная для нее роль… Да и смешная. Бесплодностью и, должно быть, смутно сознаваемой гибельностью этой позиции Ильич объясняет тот смертный визг и вой, которым столь богата текущая литература. Правильно объясняет. Читал я кое-что, — Андреева, Мережковского и прочих, — черт знает, как им не стыдно? Детский испуг какой-то…
Поехала жена
с Полей устраиваться на даче, я от скуки ушел
в цирк, на
борьбу, но
борьбы не дождался, прихожу домой —
в кабинете, вижу, огонь, за столом моим сидит Полин кавалер и углубленно бумажки разбирает.
— Позволь, позволь, — кричал ей Варавка, — но ведь эта любовь к людям, — кстати, выдуманная нами, противная природе нашей, которая жаждет не любви к ближнему, а
борьбы с ним, — эта несчастная любовь ничего не значит и не стоит без ненависти, без отвращения к той грязи,
в которой живет ближний! И, наконец, не надо забывать, что духовная жизнь успешно развивается только на почве материального благополучия.
Макаров тоже был украшением гимназии и героем ее:
в течение двух лет он вел
с преподавателями упорную
борьбу из-за пуговицы.
Но
в память его крепко вросла ее напряженная фигура, стройное тело, как бы готовое к физической
борьбе с ним, покрасневшее лицо и враждебно горящие глаза; слушая его, она иронически щурилась, а говоря — открывала глаза широко, и ее взгляд дополнял силу обжигающих слов.
— Отечество. Народ. Культура, слава, — слышал Клим. — Завоевания науки. Армия работников, создающих
в борьбе с природой все более легкие условия жизни. Торжество гуманизма.
А она, по самолюбивой застенчивости, долго не давала угадывать себя, и только после мучительной
борьбы за границей он
с изумлением увидел,
в какой образ простоты, силы и естественности выросло это многообещавшее и забытое им дитя. Там мало-помалу открывалась перед ним глубокая бездна ее души, которую приходилось ему наполнять и никогда не наполнить.
— Нервы! — повторит она иногда
с улыбкой, сквозь слезы, едва пересиливая страх и выдерживая
борьбу неокрепших нерв
с пробуждавшимися силами. Она встанет
с постели, выпьет стакан воды, откроет окно, помашет себе
в лицо платком и отрезвится от грезы наяву и во сне.
Но как же она думала: чем должно разрешиться это поклонение? Не может же оно всегда выражаться
в этой вечной
борьбе пытливости Штольца
с ее упорным молчанием. По крайней мере, предчувствовала ли она, что вся эта
борьба его не напрасна, что он выиграет дело,
в которое положил столько воли и характера? Даром ли он тратит это пламя, блеск? Потонет ли
в лучах этого блеска образ Обломова и той любви?..
Она понимала яснее его, что
в нем происходит, и потому перевес был на ее стороне. Она открыто глядела
в его душу, видела, как рождалось чувство на дне его души, как играло и выходило наружу, видела, что
с ним женская хитрость, лукавство, кокетство — орудия Сонечки — были бы лишние, потому что не предстояло
борьбы.
Она понимала, что если она до сих пор могла укрываться от зоркого взгляда Штольца и вести удачно войну, то этим обязана была вовсе не своей силе, как
в борьбе с Обломовым, а только упорному молчанию Штольца, его скрытому поведению. Но
в открытом поле перевес был не на ее стороне, и потому вопросом: «как я могу знать?» она хотела только выиграть вершок пространства и минуту времени, чтоб неприятель яснее обнаружил свой замысел.
— Я собираюсь
с духом, — сказала она наконец, — как трудно, если б вы знали! — прибавила потом, отворачиваясь
в сторону, стараясь одолеть
борьбу.
Сначала ему снилась
в этом образе будущность женщины вообще; когда же он увидел потом,
в выросшей и созревшей Ольге, не только роскошь расцветшей красоты, но и силу, готовую на жизнь и жаждущую разумения и
борьбы с жизнью, все задатки его мечты,
в нем возник давнишний, почти забытый им образ любви, и стала сниться
в этом образе Ольга, и далеко впереди казалось ему, что
в симпатии их возможна истина — без шутовского наряда и без злоупотреблений.
Вся эта обломовская система воспитания встретила сильную оппозицию
в системе Штольца.
Борьба была
с обеих сторон упорная. Штольц прямо, открыто и настойчиво поражал соперников, а они уклонялись от ударов вышесказанными и другими хитростями.
До приезда Райского жизнь ее покоилась на этих простых и прочных основах, и ей
в голову не приходило, чтобы тут было что-нибудь не так, чтобы она весь век жила
в какой-то «
борьбе с противоречиями», как говорил Райский.
И
в то же время, среди этой
борьбы, сердце у него замирало от предчувствия страсти: он вздрагивал от роскоши грядущих ощущений,
с любовью прислушивался к отдаленному рокотанью грома и все думал, как бы хорошо разыгралась страсть
в душе, каким бы огнем очистила застой жизни и каким благотворным дождем напоила бы это засохшее поле, все это былие, которым поросло его существование.
Иногда,
в этом безусловном рвении к какой-то новой правде, виделось ей только неуменье справиться
с старой правдой, бросающееся к новой, которая давалась не опытом и
борьбой всех внутренних сил, а гораздо дешевле, без
борьбы и сразу, на основании только слепого презрения ко всему старому, не различавшего старого зла от старого добра, и принималась на веру от не проверенных ничем новых авторитетов, невесть откуда взявшихся новых людей — без имени, без прошедшего, без истории, без прав.