Неточные совпадения
К чему свидетели, когда чрез пять
минут отсылаем друг друга
в вечность?
Ты, всякую
минуту могущий умереть, подписываешь смертный приговор, объявляешь войну, идешь на войну, судишь, мучаешь, обираешь рабочих, роскошествуешь среди нищих и научаешь слабых и верящих тебе людей тому, что это так и должно быть и что
в этом обязанность людей, рискуя тем, что
в тот самый момент, как ты сделал это, залетит
в тебя бактерия или пуля, и ты захрипишь и умрешь и навеки лишишься возможности исправить, изменить то зло, которое ты сделал другим и, главное, себе, погубив задаром один раз
в целой
вечности данную тебе жизнь, не сделав
в ней то одно, что ты несомненно должен был сделать.
Каждую
минуту я должен готовиться к переходу
в вечность.
Вся эта немногосложная и ничтожная по содержанию сцена произошла на расстоянии каких-нибудь двух
минут, но мне показалось, что это была сама
вечность, что я уже не я, что все люди превратились
в каких-то жалких букашек, что общая зала «Розы» ужасная мерзость, что со мной под руку идет все прошедшее, настоящее и будущее, что пол под ногами немного колеблется, что пахнет какими-то удивительными духами, что ножки Шуры отбивают пульс моего собственного сердца.
— Да, немножко, сколько необходимо и сколько могу им отдать при моей службе; да и согласитесь, как ими не интересоваться: здесь живем
минуту, а там
вечность впереди нас и
вечность позади нас, и что такое мы
в этой экономии?
При теперешнем моем настроении достаточно пяти
минут, чтобы он надоел мне так, как будто я вижу и слушаю его уже целую
вечность. Я ненавижу беднягу. От его тихого, ровного голоса и книжного языка я чахну, от рассказов тупею… Он питает ко мне самые хорошие чувства и говорит со мною только для того, чтобы доставить мне удовольствие, а я плачу ему тем, что
в упор гляжу на него, точно хочу его загипнотизировать и думаю: «Уйди, уйди, уйди…» Но он не поддается мысленному внушению и сидит, сидит, сидит…
«Прощай, отец… дай руку мне;
Ты чувствуешь, моя
в огне…
Знай, этот пламень с юных дней
Таяся, жил
в груди моей;
Но ныне пищи нет ему,
И он прожег свою тюрьму
И возвратится вновь к тому,
Кто всем законной чередой
Дает страданье и покой…
Но что мне
в том? — пускай
в раю,
В святом, заоблачном краю
Мой дух найдет себе приют…
Увы! — за несколько
минутМежду крутых и темных скал,
Где я
в ребячестве играл,
Я б рай и
вечность променял…
Меня он, кажется, по-своему любит — я все-таки недурной фронтовик.
В минуты денежного кризиса я свободно черпаю из его кошелька, и он никогда не торопит отдачей долга.
В свободное от службы время он называет меня прапорщиком и прапорам. Этот развеселый армейский чин давно уже отошел
в вечность, но старые служаки любят его употреблять
в ласкательно-игривом смысле,
в память дней своей юности.
Дедушка Мешедзе молча разглядывал меня проницательным, острым взглядом из-под нависших бровей. Лицо его оставалось непроницаемым и невозмутимым, как у бронзовой статуи. Он внимательно рассматривал, казалось, каждую черточку моего лица. Это длилось с
минуту, показавшуюся мне, однако, целой
вечностью. Я не вынесла напряжения и заговорила первая, нарушая обычай страны, где младшие никогда не начинают разговора
в присутствии старших.
«Высочайшая
минута» проходит. Возвращается ненавистное время — призрачная, но неотрывно-цепкая форма нашего сознания.
Вечность превращается
в жалкие пять секунд, высшая гармония жизни исчезает, мир снова темнеет и разваливается на хаотические, разъединенные частички. Наступает другая
вечность — холодная и унылая «
вечность на аршине пространства». И угрюмое время сосредоточенно отмеривает секунды, часы, дни и годы этой летаргической
вечности.
Протянулась
минута, показавшаяся нам
вечностью. Молчал класс, молчал Церни. Злополучный листок снова красовался
в его руках.
Председатель земской управы Егор Федорыч Шмахин стоял у окна и со злобой барабанил по стеклу пальцами. Медленность, с которой часы и
минуты уходили
в вечность, приводила его
в злобное отчаяние… Два раза ложился он спать и просыпался, раза два принимался обедать, пил раз шесть чай, а день всё еще только клонился к вечеру.
Княжна начала не сразу. Она сидела несколько
минут с опущенной долу головой. Тени, пробегавшие по ее красивому лбу, указывали на работу мысли
в ее изящной головке. Эти несколько
минут молчания показались
вечностью для князя Сергея Сергеевича.
Все
в мире приходит слишком поздно, но только любовь умеет
минуту запоздания превратить
в бездонную
вечность вечной разлуки!
Все это тревожило старика, ему казалось, что Яков не едет целую
вечность, что страшное уже совершилось и что ему с
минуту на
минуту, вместо ответа на посланное царю челобитье о Ермаке Тимофеевиче, надо ждать грозной царской грамоты. «А все старая Антиповна; пошли да пошли жениху грамотку. Все равно ничего не вышло путного, а каша такая заварилась, что навряд ли и расхлебаешь», — мелькало
в голове Семена Иоаникиевича.
Он не знал, что уже коса,
в виде княжны, нашла на камень, который изображал на ее дороге «беглый Никита», и легко сбросила его с этой дороги. Граф нервными шагами стал ходить по мягкому, пушистому ковру, которым был устлан пол гостиной, отделанной
в восточном вкусе. Проходившие
минуты казались ему
вечностью.
Минуты эти канули
в вечность — он встрепенулся, поднял голову, заложил за уши черные кудри свои и осмотрелся кругом.
Прошла, быть может, одна
минута, показавшаяся Екатерине Петровне целою
вечностью. Все далекое прошлое, связанное с именем вот сейчас, сейчас имеющей войти
в комнату графини, — проносилось
в уме молодой женщины.
И сто́ит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду
в сравнении с
вечностью?» — Но
в ту
минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и
в те
минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи.