Неточные совпадения
«Что меня смутило? — размышлял он. — Почему я не сказал мальчишке того, что должен был сказать? Он, конечно, научен и подослан пораженцами, большевиками. Возможно, что им руководит и чувство личное — месть за его мать. Проводится
в жизнь лозунг Циммервальда: превратить
войну с внешним врагом
в гражданскую
войну, внутри
страны. Это значит: предать
страну, разрушить ее… Конечно так. Мальчишка, полуребенок — ничтожество. Но дело не
в человеке, а
в слове. Что должен делать я и что могу делать?»
Для Самгина было совершенно ясно, что всю
страну охватил взрыв патриотических чувств, —
в начале
войны с японцами ничего подобного он не наблюдал.
В годы перед катастрофой второй
войны во Франции были интересные течения молодежи,
в которых было больше правды, чем
в фанатических движениях других
стран.
Из обращения Тейтча к германскому парламенту мы узнали, во-первых, что человек этот имеет общее a tous les coeurs bien nes [всем благородным сердцам (франц.)] свойство любить свое отечество, которым он почитает не Германию и даже не отторгнутые ею, вследствие последней
войны, провинции, а Францию; во-вторых, что, сильный этою любовью, он сомневается
в правильности присоединения Эльзаса и Лотарингии к Германии, потому что с разумными существами (каковыми признаются эльзас-лотарингцы) нельзя обращаться как с неразумными, бессловесными вещами, или, говоря другими словами, потому что нельзя разумного человека заставить переменить отечество так же легко, как он меняет белье; а в-третьих, что, по всем этим соображениям, он находит справедливым, чтобы совершившийся факт присоединения был подтвержден спросом населения присоединенных
стран, действительно ли этот факт соответствует его желаниям.
Война открывает доступ самым дурным страстям (одни подрядчики и казнокрады чего стоят!); она изнуряет
страну материально; прелиминарии к
войне производят
в стране умственное и нравственное разложение, погружают ее
в мрак ничтожества.
B-17-x, ввиду того, что: 1) цель, преследуемая всеми обществами мира, состоит
в установлении юридического порядка между народами; что 2) нейтрализация путем международных договоров составляет шаг к такому юридическому положению и к уменьшению числа
стран,
в которых будет возможна
война, — конгресс предложил расширить правила о нейтрализации и выразил желание, чтобы все договоры о нейтрализации, уже существующие
в настоящее время, оставались и вперед
в силе или,
в случае нужды, были дополнены
в том смысле, чтобы нейтралитет был распространен на всё государство или чтобы были уничтожены крепости, представляющие для всякого нейтралитета скорее опасность, чем ручательство.
Они привозили из Африки слоновую кость, обезьян, павлинов и антилоп; богато украшенные колесницы из Египта, живых тигров и львов, а также звериные шкуры и меха из Месопотамии, белоснежных коней из Кувы, парваимский золотой песок на шестьсот шестьдесят талантов
в год, красное, черное и сандаловое дерево из
страны Офир, пестрые ассурские и калахские ковры с удивительными рисунками — дружественные дары царя Тиглат-Пилеазара, художественную мозаику из Ниневии, Нимруда и Саргона; чудные узорчатые ткани из Хатуара; златокованые кубки из Тира; из Сидона — цветные стекла, а из Пунта, близ Баб-эль-Мандеба, те редкие благовония — нард, алоэ, трость, киннамон, шафран, амбру, мускус, стакти, халван, смирну и ладан, из-за обладания которыми египетские фараоны предпринимали не раз кровавые
войны.
— Не бойся смерти, Суламифь! Так же сильна, как и смерть, любовь… Отгони грустные мысли… Хочешь, я расскажу тебе о
войнах Давида, о пирах и охотах фараона Суссакима? Хочешь ты услышать одну из тех сказок, которые складываются
в стране Офир?.. Хочешь, я расскажу тебе о чудесах Вакрамадитья?
Взяв Новгород, он вел с литовцами
войну,
Но язвой
в пагубе зрел русскую
страну.
Я дерзну напомнить вам то время, когда Россия, сражаясь с сильным внешним неприятелем, видела язву, смерть, волнение
в стенах Московских и скоро после — безумный, яростный бунт, который пламенною рекою разливался по обширным
странам ее; когда завистники Екатерины, сильные Цари, радовались нашему бедствию и грозили Ей новою
войною… тогда, тогда надлежало видеть славу мужественных Ее добродетелей!
Опустошив огнем
войныКавказу близкие
страныИ селы мирные России,
В Тавриду возвратился хан
И
в память горестной Марии
Воздвигнул мраморный фонтан,
В углу дворца уединенный.
О, мощно-истинный, как Ра, возлюбленный солнца, повелитель обоих Египтов! С востока на запад и с запада на восток объехал я вверенную мне тобой область; я был у богов южной
страны и был у богов северной
страны; всюду набирал я здоровых юношей
в твое могущественное войско заранее и всех их запер
в тюрьмы и
в амбары, пока они еще не успели разбежаться
в горы; ибо ты ведаешь, что мирные египтяне не любят
войны и страшатся твоего взора.
Видимо чем-то озабоченный, адмирал, только что говоривший о славной экспедиции, ворчливо заметил, что не все понимают трудности
войны в этой
стране. Здесь приходится бороться не с одними людьми, но и с природой.
— Это все анамиты уничтожили, чтобы не досталось нам! — заметил лейтенант и, помолчав, неожиданно прибавил: — Грустно все это видеть… Пришли мы сюда, разорили край… вели долгую
войну против людей, которые нам ничего дурного не сделали… Наконец, завладели
страной и… снова будем ее разорять… И сколько погибло здесь французов!.. Все наши госпитали переполнены… Лихорадки здесь ужасны…
в три дня доканывают человека… И, подумаешь, все это делается
в угоду одного человека, нашего императора…
По широкому Донаю и по бесчисленным его протокам шла канонерка узлов по шести
в час. Командир ее, лейтенант, милый и любезный моряк, совсем непохожий по своим взглядам на пехотных офицеров, не без горького чувства рассказывал Ашанину о том, как жестоко велась
война против анамитов, и не удивлялся, что теперь, после мира, снова приходится «умиротворять»
страну.
С Рикуром я долго водил знакомство и, сколько помню, посетил его и после
войны и Коммуны.
В моем романе"Солидные добродетели"(где впервые
в нашей беллетристике является картина Парижа
в конце 60-х годов) у меня есть фигура профессора декламации
в таком типе, каким был Рикур. Точно такого преподавателя я потом не встречал нигде: ни во Франции, ни
в других
странах, ни у нас.
И
в отелях, и
в ночных увеселительных местах вы находили еще большую вольность нравов, чем
в Вене, особенно
в отелях. Тогда еще было
в обычае смотреть на женскую прислугу как на штат своего рода одалисок. Такую же распущенность нашел я
в Пеште и
в войну 1877 года, когда объезжал славянские
страны.
Что тут, действительно, могло поражать, что теперь с особенною яркостью бросалось
в глаза, — это та невиданно-глубокая, всеобщая вражда, которая была к начавшим
войну правителям
страны: они вели на борьбу с врагом, а сами были для всех самыми чуждыми, самыми ненавистными врагами.
В течении десяти лет все экономические и умственные силы
страны были направлены на приготовления к
войне с Россией, на подогревание относительно этой
войны общественного мнения, на электризацию народного патриотизма и шовинизма.
Японцы снова начали готовиться к
войне уже с Россией, напрягая все свои силы
в ущерб экономическому состоянию
страны и наконец
в конце января нынешнего года бросились
в эту опасную авантюру.
Страна ровная, с открытыми границами со всех сторон, Пруссия не представляла даже
в середине таких преград, за которыми после уничтожения армии, можно было укрыться на время и организовать народное восстание, к тому же французская армия была почти у границ Пруссии и Наполеону не нужно было
в войне с нею побеждать даже расстояния.
Оживился разговор, посыпались лукавые вопросы, какую
страну предпочитает она
в своем сердце: Россию или Польшу, на чью сторону она станет, если бы
в здешнем краю возгорелась
война между русскими и поляками.
Завлечение Наполеона
в глубь
страны произошло не по чьему-нибудь плану (никто и не верил
в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей — участников
войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России.
В первые ряды жизни выдвигает новый энергичный слой, прошедший школу на
войне, жадный к жизни, завистливый и злобный, перенесший все приемы
войны в управление
страной, продолжающий
войну во имя других целей внутри
страны.
В этом стиле управлять
страной может только советская власть, враждебная высшей культуре, объявившая
войну всем качествам во имя количеств, грубая и жестокая
в своих приемах.
Ведь и старые правые, консервативные монархические идеи, которые господствовали
в жизни некоторых
стран до
войны и революции, были индивидуалистическими идеями.
Пфуль и последователи его требовали отступления
в глубь
страны, по точным законам, предписанным мнимою теорией
войны, и во всяком отступлении от этой теории видели только варварство, необразованность или злонамеренность.
Не могут быть у власти те, которые еще накануне не знали, допустима ли
война и оправдана ли защита отечества, сомневались, можно ли мерами принуждения поддерживать
в стране порядок и предотвращать анархию, по-гамлетовски рефлектировали над отталкивающей суровостью всякого государственного бытия.