Неточные совпадения
Захар не старался изменить не только данного ему Богом образа, но и своего костюма,
в котором ходил
в деревне. Платье ему шилось по вывезенному им из деревни образцу. Серый сюртук и жилет нравились ему и потому, что
в этой полуформенной одежде он видел слабое
воспоминание ливреи, которую он носил некогда, провожая покойных
господ в церковь или
в гости; а ливрея
в воспоминаниях его была единственною представительницею достоинства дома Обломовых.
Вчера Полозову все представлялась натуральная мысль: «я постарше тебя и поопытней, да и нет никого на свете умнее меня; а тебя, молокосос и голыш, мне и подавно не приходится слушать, когда я своим умом нажил 2 миллиона (точно,
в сущности, было только 2, а не 4) — наживи — ка ты, тогда и говори», а теперь он думал: — «экой медведь, как поворотил; умеет ломать», и чем дальше говорил он с Кирсановым, тем живее рисовалась ему,
в прибавок к медведю, другая картина, старое забытое
воспоминание из гусарской жизни: берейтор Захарченко сидит на «Громобое» (тогда еще были
в ходу у барышень, а от них отчасти и между
господами кавалерами, военными и статскими, баллады Жуковского), и «Громобой» хорошо вытанцовывает под Захарченкой, только губы у «Громобоя» сильно порваны,
в кровь.
Антон дольше всех остался на ногах; он долго шептался с Апраксеей, охал вполголоса, раза два перекрестился; они оба не ожидали, чтобы
барин поселился у них
в Васильевском, когда у него под боком было такое славное именье с отлично устроенной усадьбой; они и не подозревали, что самая эта усадьба была противна Лаврецкому; она возбуждала
в нем тягостные
воспоминания.
Я, пожалуй, сравнил бы его с иными прошедшими
господами, о которых уцелели теперь
в нашем обществе некоторые легендарные
воспоминания.
Егор Егорыч, став около фортепьяно, невольно начал глядеть на Сусанну, и часто повторяемые священником слова: «мати
господа моего», «мати
господа вышняго», совершенно против воли его вызвали
в нем
воспоминание об одной из множества виденных им за границей мадонн, на которую показалась ему чрезвычайно похожею Сусанна, — до того лицо ее было чисто и духовно.
Итак, подлог обнаружился, и я должен был оставить государственную службу навсегда. Не будь этого — кто знает, какая перспектива ожидала меня
в будущем! Ломоносов был простой рыбак, а умер статским советником! Но так как судьба не допустила меня до высших должностей, то я решился сделаться тапером.
В этом звании я узнал мою Мальхен, я узнал вас,
господа, и это одно услаждает горечь моих
воспоминаний. Вот
в этом самом зале, на том самом месте, где ныне стоит рояль
господина Балалайкина…"
Тогда она, по наружности по крайней мере, как бы не обратила на то большого внимания и даже проговорила: «Все фарсы этот
господин выкидывает!» Но
в настоящую минуту Елена, как бы против воли, припомнила о других пистолетах, на ящике которых она сделала надпись своею рукой; со свойственной, однако, ей силой характера, она поспешила отогнать от себя это
воспоминание и начала разговаривать с Жуквичем.
— Простите,
господа почтенные, не могу…
В последний раз я тогда Раичку свою обнимал. С этих пор уже она для меня Раиса Павловна стала, рукой не достать…
воспоминание и святыня-с… Недостоин…
Начнемте там, где оканчиваются
воспоминания Ефимки; он возил молодого
барина в салазках при жизни «дяденьки».
Барин оказался заседателем приискового участка, а фамилию его я только слышал ранее, но не связывал с нею никаких личных
воспоминаний. Меня это заинтересовало, и, хотя особенной надобности
в свидании не предстояло, — я был рад случаю повидать административного главу приисковой резиденции. Поэтому, одевшись, я отправился к заседателю.
Я знал этого
господина еще
в гимназии, но, признаться, не питал к нему приязни. Впрочем, это еще по детским
воспоминаниям — потому что он сначала
в классе всё ножички крал и продавал, а потом начал себе брови сурмить и еще чем-то худшим заниматься.
Здесь
воспоминания автора рисуют нам картину, отвратительную не столько вообще по своей грубости, сколько по той ужасной противоположности, какая представляется
в обращении школьного учителя с Сережей, сыном достаточного и значительного
барина, приглашавшего его к себе на дом для уроков, и с бедными мальчиками, порученными его смотрению
в училище.
Отчаяньем,
воспоминаньем страшным,
Сознаньем беззаконья моего,
И ужасом той мертвой пустоты,
Которую
в моем дому встречаю —
И новостью сих бешеных веселий,
И благодатным ядом этой чаши,
И ласками (прости меня,
Господь)
Погибшего, но милого созданья…
Тень матери не вызовет меня
Отселе, — поздно, слышу голос твой,
Меня зовущий, — признаю усилья
Меня спасти… старик, иди же с миром;
Но проклят будь, кто за тобой пойдет!
Отжившую для мира черницу перестали тревожить
воспоминанья о прежних днях, и если порой возникал перед ее душевными очами милый когда-то образ, строгая инокиня принимала его уже за наваждение лукавого, раскрывала Добротолюбие и, читая наставление об умной молитве, погружалась
в созерцательное богомыслие и,
Господу помогающу, прогоняла находившее на нее искушение.
Повторяю: такого русского барина-интеллигента, с таким словесным дилетантством высшего пошиба, с таким обширным запасом чтений,
воспоминаний, подготовки, при постоянном подъеме пестрой и своеобразной диалектики — я не знавал ни
в людях его поколения, ни
в дальнейших генерациях.
Тот
барин — биограф Моцарта, А.
В.Улыбышев, о котором я говорил
в первой главе, — оценил его дарование, и
в его доме он, еще
в Нижнем, попал
в воздух настоящей музыкальности, слышал его
воспоминания, оценки, участвовал годами во всем, что
в этом доме исполнялось по камерной и симфонической музыке.