Неточные совпадения
Теперь, когда он не мешал ей, она знала, что делать, и, не глядя себе под ноги и с досадой спотыкаясь по
высоким кочкам и попадая
в воду, но справляясь гибкими, сильными ногами, начала
круг, который всё должен был объяснить ей.
Дорога идет, извиваясь между кустарниками, опускаясь
в небольшие овраги, где протекают шумные ручьи под сенью
высоких трав;
кругом амфитеатром возвышаются синие громады Бешту, Змеиной, Железной и Лысой горы.
К ней дамы подвигались ближе;
Старушки улыбались ей;
Мужчины кланялися ниже,
Ловили взор ее очей;
Девицы проходили тише
Пред ней по зале; и всех
вышеИ нос и плечи подымал
Вошедший с нею генерал.
Никто б не мог ее прекрасной
Назвать; но с головы до ног
Никто бы
в ней найти не мог
Того, что модой самовластной
В высоком лондонском
кругуЗовется vulgar. (Не могу…
— Понимаете: небеса! Глубина, голубая чистота, ясность! И — солнце! И вот я, — ну, что такое я? Ничтожество, болван! И вот — выпускаю голубей. Летят,
кругами, все
выше,
выше, белые
в голубом. И жалкая душа моя летит за ними — понимаете? Душа! А они — там, едва вижу. Тут — напряжение… Вроде обморока. И — страх: а вдруг не воротятся? Но — понимаете — хочется, чтоб не возвратились, понимаете?
Люди судорожно извивались, точно стремясь разорвать цепь своих рук; казалось, что с каждой секундой они кружатся все быстрее и нет предела этой быстроте; они снова исступленно кричали, создавая облачный вихрь, он расширялся и суживался, делая сумрак светлее и темней; отдельные фигуры, взвизгивая и рыча, запрокидывались назад, как бы стремясь упасть на пол вверх лицом, но вихревое вращение
круга дергало, выпрямляло их, — тогда они снова включались
в серое тело, и казалось, что оно, как смерч, вздымается вверх
выше и
выше.
Зашли
в ресторан,
в круглый зал, освещенный ярко, но мягко, на маленькой эстраде играл струнный квартет, музыка очень хорошо вторила картавому говору, смеху женщин, звону стекла, народа было очень много, и все как будто давно знакомы друг с другом; столики расставлены как будто так, чтоб удобно было любоваться костюмами дам;
в центре
круга вальсировали
высокий блондин во фраке и тоненькая дама
в красном платье, на голове ее, точно хохол необыкновенной птицы, возвышался большой гребень, сверкая цветными камнями.
Потом,
в бурный вихрь пляски, разорвав
круг девиц, вынеслась к рампе
высокая гибкая женщина, увлекая за собой солдата
в красных штанах,
в измятом кепи и с глупым, красноносым лицом.
Она заплетает свои лунные волосы
в длинную косу и укладывает ее на голове
в три
круга, это делает ее очень
высокой, гораздо
выше отца.
Ей по плечу современные понятия, пробивающиеся
в общественное сознание; очевидно, она черпнула где-то других идей, даже знаний, и стала неизмеримо
выше круга, где жила. Как ни старалась она таиться, но по временам проговаривалась каким-нибудь, нечаянно брошенным словом, именем авторитета
в той или другой сфере знания.
Различие их от обыкновенных людей, и
в их пользу, состояло
в том, что требования нравственности среди них были
выше тех, которые были приняты
в кругу обыкновенных людей.
В пользу же
в частности женитьбы именно на Мисси (Корчагину звали Мария и, как во всех семьях известного
круга, ей дали прозвище) — было, во-первых, то, что она была породиста и во всем, от одежды до манеры говорить, ходить, смеяться, выделялась от простых людей не чем-нибудь исключительным, а «порядочностью», — он не знал другого выражения этого свойства и ценил это свойство очень высоко; во-вторых, еще то, что она
выше всех других людей ценила его, стало быть, по его понятиям, понимала его.
Посреди двора на длинной веревке описывал правильные
круги великолепный текинский иноходец светло-желтой масти. Илья занимал центр двора. Его монументальные руки, какие можно встретить только на памятниках разных исторических героев, были теперь открыты
выше локтей, чтобы удобнее держать
в руках корду; лошадь иногда забирала веревку и старалась сдвинуть Илью с места, но он только приседал, и тогда сорвать его с места было так же трудно, как тумбу.
Место, где раскинулись палатки, было восхитительно: на
высоком берегу безымянной речушки,
в двух шагах от тенистой березовой рощи;
кругом волновалась густая зеленая трава, точно обрызганная миллионами пестрых лесных цветочков.
Но сад был на ночь запираем со двора на замок, попасть же
в него, кроме этого входа, нельзя было, потому что
кругом всего сада шел крепкий и
высокий забор.
Марья Кондратьевна, очевидно,
в заговоре, Смердяков тоже, тоже, все подкуплены!» У него создалось другое намерение: он обежал большим крюком, чрез переулок, дом Федора Павловича, пробежал Дмитровскую улицу, перебежал потом мостик и прямо попал
в уединенный переулок на задах, пустой и необитаемый, огороженный с одной стороны плетнем соседского огорода, а с другой — крепким
высоким забором, обходившим
кругом сада Федора Павловича.
Ночь была ясная и холодная. Звезды ярко горели на небе; мерцание их отражалось
в воде.
Кругом было тихо и безлюдно; не было слышно даже всплесков прибоя. Красный полумесяц взошел поздно и задумчиво глядел на уснувшую землю.
Высокие горы, беспредельный океан и глубокое темно-синее небо — все было так величественно, грандиозно. Шепот Дерсу вывел меня из задумчивости: он о чем-то бредил во сне.
А
в зимний день ходить по
высоким сугробам за зайцами, дышать морозным острым воздухом, невольно щуриться от ослепительного мелкого сверканья мягкого снега, любоваться зеленым цветом неба над красноватым лесом!.. А первые весенние дни, когда
кругом все блестит и обрушается, сквозь тяжелый пар талого снега уже пахнет согретой землей, на проталинках, под косым лучом солнца, доверчиво поют жаворонки, и, с веселым шумом и ревом, из оврага
в овраг клубятся потоки…
Внутренность рощи, влажной от дождя, беспрестанно изменялась, смотря по тому, светило ли солнце, или закрывалось облаком; она то озарялась вся, словно вдруг
в ней все улыбнулось: тонкие стволы не слишком частых берез внезапно принимали нежный отблеск белого шелка, лежавшие на земле мелкие листья вдруг пестрели и загорались червонным золотом, а красивые стебли
высоких кудрявых папоротников, уже окрашенных
в свой осенний цвет, подобный цвету переспелого винограда, так и сквозили, бесконечно путаясь и пересекаясь перед глазами; то вдруг опять все
кругом слегка синело: яркие краски мгновенно гасли, березы стояли все белые, без блеску, белые, как только что выпавший снег, до которого еще не коснулся холодно играющий луч зимнего солнца; и украдкой, лукаво, начинал сеяться и шептать по лесу мельчайший дождь.
— Вижу я, будто стою я
в поле, а
кругом рожь, такая
высокая, спелая, как золотая!..
За небольшим прудом, из-за круглых вершин яблонь и сиреней, виднеется тесовая крыша, некогда красная, с двумя трубами; кучер берет вдоль забора налево и при визгливом и сиплом лае трех престарелых шавок въезжает
в настежь раскрытые ворота, лихо мчится
кругом по широкому двору мимо конюшни и сарая, молодецки кланяется старухе ключнице, шагнувшей боком через
высокий порог
в раскрытую дверь кладовой, и останавливается, наконец, перед крылечком темного домика с светлыми окнами…
Приятно было остаться ему там и потому, что он там был почетнейшим лицом на три — четыре версты
кругом: нет числа признакам уважения, которыми он пользовался у своих и окрестных приказчиков, артельщиков и прочей подгородной братии, менее
высокой и несколько более
высокой заводских и фабричных приказчиков по положению
в обществе; и почти нет меры удовольствию, с каким он патриархально принимал эти признаки общего признавания его первым лицом того околотка.
Небесными
кругами украшают
Подписчики
в палатах потолки
Высокие;
в простенках узких пишут,
Утеху глаз, лазоревы цветы
Меж травами зелеными; а турьи
Могучие и жилистые ноги
На притолках дверных, припечных турах,
Подножиях прямых столбов, на коих
Покоится тяжелых матиц груз.
Заря чиста, и утро будет ясно.
Уходит день веселый, догорают
Последние лучи зари, все
вышеИ
выше свет малиновый; потемки
Цепляются за сучья и растут,
Преследуя зари румяный отблеск.
И скоро ночь
в росящемся лесу
С вершинами деревьев станет вровень.
Пора к шатрам,
в кругу гостей веселых
Окончить день и встретить новый. Песню
Последнюю пропой, пригожий Лель!
Самое Евангелие вовсе не считалось краеугольным камнем, на котором создался храм,
в котором крестились и клали земные поклоны, — а немногим, чем
выше всякой другой книги церковно-служебного
круга.
Но правда
выше жалости, и ведь не про себя я рассказываю, а про тот тесный, душный
круг жутких впечатлений,
в котором жил, — да и по сей день живет, — простой русский человек.
Иногда станица их очень долго кружится на одном месте, с каждым
кругом забираясь
выше и
выше, так что, наконец, не увидит их глаз и только крик, сначала густой, резкий, зычный, потеряв свою определенность, доходит до нас
в неясных, мягких, глухих и вместе приятных звуках.
И тихого ангела бог ниспослал
В подземные копи, —
в мгновенье
И говор, и грохот работ замолчал,
И замерло словно движенье,
Чужие, свои — со слезами
в глазах,
Взволнованны, бледны, суровы,
Стояли
кругом. На недвижных ногах
Не издали звука оковы,
И
в воздухе поднятый молот застыл…
Всё тихо — ни песни, ни речи…
Казалось, что каждый здесь с нами делил
И горечь, и счастие встречи!
Святая, святая была тишина!
Какой-то
высокой печали,
Какой-то торжественной думы полна.
Сначала, верстах
в десяти от Парашина, мы проехали через какую-то вновь селившуюся русскую деревню, а потом тридцать верст не было никакого селения и дорога шла по ровному редколесью;
кругом виднелись прекрасные рощи, потом стали попадаться небольшие пригорки, а с правой стороны потянулась непрерывная цепь
высоких и скалистых гор, иногда покрытых лесом, а иногда совершенно голых.
Много ли, мало ли времени она лежала без памяти — не ведаю; только, очнувшись, видит она себя во палате
высокой беломраморной, сидит она на золотом престоле со каменьями драгоценными, и обнимает ее принц молодой, красавец писаный, на голове со короною царскою,
в одежде златокованной, перед ним стоит отец с сестрами, а
кругом на коленях стоит свита великая, все одеты
в парчах золотых, серебряных; и возговорит к ней молодой принц, красавец писаный, на голове со короною царскою: «Полюбила ты меня, красавица ненаглядная,
в образе чудища безобразного, за мою добрую душу и любовь к тебе; полюби же меня теперь
в образе человеческом, будь моей невестою желанною.
Он ожидал чего-то непостижимо
высокого, такого, чего бы он, пожалуй, и сам не мог понять, но только непременно
высокого; а вместо того вдруг такие будни и все такое известное — вот точь-в-точь как то самое, что обыкновенно
кругом совершается.
Вечером
в тот день у нее был розовый билет ко мне. Я стоял перед нумератором — и с нежностью, с ненавистью умолял его, чтобы щелкнул, чтобы
в белом прорезе появилось скорее: I-330. Хлопала дверь, выходили из лифта бледные,
высокие, розовые, смуглые; падали
кругом шторы. Ее не было. Не пришла.
Лодка выехала
в тихую, тайную водяную прогалинку.
Кругом тесно обступил ее круглой зеленой стеной
высокий и неподвижный камыш. Лодка была точно отрезана, укрыта от всего мира. Над ней с криком носились чайки, иногда так близко, почти касаясь крыльями Ромашова, что он чувствовал дуновение от их сильного полета. Должно быть, здесь, где-нибудь
в чаще тростника, у них были гнезда. Назанский лег на корму навзничь и долго глядел вверх на небо, где золотые неподвижные облака уже окрашивались
в розовый цвет.
Чем более погружалась она
в институтскую мглу, тем своеобразнее становилось ее представление о мужчине. Когда-то ей везде виделись «херувимы»; теперь это было нечто вроде стада статских советников (и
выше), из которых каждый имел надзор по своей части. Одни по хозяйственной, другие — по полицейской, третьи — по финансовой и т. д. А полковники и генералы стоят
кругом в виде живой изгороди и наблюдают за тем, чтобы статским советникам не препятствовали огород городить.
Его прежний
круг был до такой степени
выше теперешнего, что когда,
в минуты откровенности, ему случалось рассказывать пехотным товарищам, как у него были свои дрожки, как он танцовал на балах у губернатора и играл
в карты с штатским генералом, его слушали равнодушно-недоверчиво, как будто не желая только противоречить и доказывать противное — «пускай говорит», мол, и что ежели он не выказывал явного презрения к кутежу товарищей — водкой, к игре на 5-ти рублевый банк, и вообще к грубости их отношений, то это надо отнести к особенной кротости, уживчивости и рассудительности его характера.
И все я был один, и все мне казалось, что таинственно величавая природа, притягивающий к себе светлый
круг месяца, остановившийся зачем-то на одном
высоком неопределенном месте бледно-голубого неба и вместе стоящий везде и как будто наполняющий собой все необъятное пространство, и я, ничтожный червяк, уже оскверненный всеми мелкими, бедными людскими страстями, но со всей необъятной могучей силой воображения и любви, — мне все казалось
в эти минуты, что как будто природа, и луна, и я, мы были одно и то же.
Серебряному пришлось сидеть недалеко от царского стола, вместе с земскими боярами, то есть с такими, которые не принадлежали к опричнине, но, по
высокому сану своему, удостоились на этот раз обедать с государем. Некоторых из них Серебряный знал до отъезда своего
в Литву. Он мог видеть с своего места и самого царя, и всех бывших за его столом. Грустно сделалось Никите Романовичу, когда он сравнил Иоанна, оставленного им пять лет тому назад, с Иоанном, сидящим ныне
в кругу новых любимцев.
Был знойный летний день 1892 года.
В высокой синева тянулись причудливые клочья рыхлого белого тумана.
В зените они неизменно замедляли ход и тихо таяли, как бы умирая от знойной истомы
в раскаленном воздухе. Между тем
кругом над чертой горизонта толпились, громоздясь друг на друга, кудрявые облака, а кое-где пали как будто синие полосы отдаленных дождей. Но они стояли недолго, сквозили, исчезали, чтобы пасть где-нибудь
в другом месте и так же быстро исчезнуть…
Представьте себе большой двор, шагов
в двести длины и шагов
в полтораста ширины, весь обнесенный
кругом,
в виде неправильного шестиугольника,
высоким тыном, то есть забором из
высоких столбов (паль), врытых стойком глубоко
в землю, крепко прислоненных друг к другу ребрами, скрепленных поперечными планками и сверху заостренных: вот наружная ограда острога.
В толпе могучих сыновей,
С друзьями,
в гриднице
высокойВладимир-солнце пировал;
Меньшую дочь он выдавал
За князя храброго Руслана
И мед из тяжкого стакана
За их здоровье выпивал.
Не скоро ели предки наши,
Не скоро двигались
кругомКовши, серебряные чаши
С кипящим пивом и вином.
Они веселье
в сердце лили,
Шипела пена по краям,
Их важно чашники носили
И низко кланялись гостям.
И видит вдруг перед собой:
Владимир,
в гриднице
высокой,
В кругу седых богатырей,
Между двенадцатью сынами,
С толпою названных гостей
Сидит за браными столами.
Матвей думал, что далее он увидит отряд войска. Но, когда пыль стала ближе и прозрачнее, он увидел, что за музыкой идут — сначала рядами, а потом, как попало,
в беспорядке — все такие же пиджаки, такие же мятые шляпы, такие же пыльные и полинялые фигуры. А впереди всей этой пестрой толпы, высоко над ее головами, плывет и колышется знамя, укрепленное на
высокой платформе на колесах.
Кругом знамени, точно стража, с десяток людей двигались вместе с толпой…
В гостиной у Преполовенских сидели
в круг преддиванного овального стола Варвара, хозяйка и ее сестра Женя,
высокая, полная, краснощекая девица с медленными движениями и обманчиво-невинными глазами.
И была другая причина, заставлявшая держать Маркушу: его речи о тайных, необоримых силах, которые управляют жизнью людей, легко и плотно сливались со всем, о чём думалось по ночам, что было пережито и узнано; они склеивали всё прошлое
в одно крепкое целое,
в серый
круг высоких стен, каждый новый день влагался
в эти стены, словно новый кирпичик, — эти речи усыпляли душу, пытавшуюся порою приподняться, заглянуть дальше завтрашнего дня с его клейкой, привычной скукой.
Под липой было прохладно и спокойно; залетавшие
в круг ее тени мухи и пчелы, казалось, жужжали тише; чистая мелкая трава изумрудного цвета, без золотых отливов, не колыхалась;
высокие стебельки стояли неподвижно, как очарованные; как мертвые, висели маленькие гроздья желтых цветов на нижних ветках липы.
Как беспристрастный передаватель изустных преданий должен я сказать, что сверх того она была слишком чувствительна к суду света, слишком подчинялась ему, как бы ни стояла сама
выше того
круга,
в котором жила.
Не сон увидел я, осмотрев замкнутый
круг залива, а действительное парусное судно, стоявшее
в двух кабельтовых от меня, почти у самых деревьев, бывших
выше его мачт.
Кругом болота, узкая песчаная полоса берега, и
в море выдавалась огромная лагуна, заросшая камышом и кугой, обнесенная валами песку со стороны моря, как бы краями чаши, такими
высокими валами, что волны не поднимались
выше их, а весь берег вправо и влево был низким местом, ниже уровня моря, а дальше
в непроходимых лесах, на громадном пространстве на север до реки Риона и далее до города Поти, были огромные озера-болота, место зимовки перелетных птиц.
Прямо против дверей стояла
высокая кровать с штофным пологом;
кругом ее, на небольших скамейках, сидели Власьевна и несколько ближних сенных девушек; одни перенизывали дорогие монисты из крупных бурмитских зерен, другие разноцветными шелками и золотом вышивали
в пяльцах.
Я подошел с ружьем к небольшому озерку,
кругом обросшему
высокою и плотною гривою камыша, и вдруг услышал какой-то странный шум воды; полагая, что он происходит от утиных выводок, я осторожно вошел
в камыш, по колени
в воде пробрался до его края и увидел — настоящую рыбью пляску, производимую средней величины плотвою.
— Пароход бежит по Волге. Через забор глядит верблюд, — импровизирует на корме парохода
высоким дискантом под немудрую гармошку молодой малый
в поддевке и картузике, расположась на
круге каната, а я сижу рядом, на другом
круге, и, слушая его, убеждаюсь, что он поет с натуры: что видит, то и поет.