Неточные совпадения
Он знал, что единственное спасение от людей — скрыть от них свои раны, и он это бессознательно пытался делать два
дня, но теперь почувствовал себя уже не
в силах продолжать эту неравную
борьбу.
До вечера носило Меннерса; разбитый сотрясениями о борта и
дно лодки, за время страшной
борьбы с свирепостью волн, грозивших, не уставая, выбросить
в море обезумевшего лавочника, он был подобран пароходом «Лукреция», шедшим
в Кассет.
— Менее всего, дорогой и уважаемый, менее всего
в наши
дни уместна мистика сказок, как бы красивы ни были сказки. Разрешите напомнить вам, что с января Государственная дума решительно начала критику действий правительства, — действий, совершенно недопустимых
в трагические
дни нашей
борьбы с врагом, сила коего грозит нашему национальному бытию, да, именно так!
Он чувствовал себя физически измятым
борьбой против толпы своих двойников, у него тупо болела поясница и ныли мускулы ног, как будто он
в самом
деле долго бежал.
— Коренной сибиряк более примитивен, более серьезно и успешно занят
делом самоутверждения
в жизни. Толстовцы и всякие кающиеся и вообще болтуны там — не водятся. Там понимают, что ежели основной закон бытия —
борьба, так всякое я имеет право на бесстыдство и жестокость.
Но как же она думала: чем должно разрешиться это поклонение? Не может же оно всегда выражаться
в этой вечной
борьбе пытливости Штольца с ее упорным молчанием. По крайней мере, предчувствовала ли она, что вся эта
борьба его не напрасна, что он выиграет
дело,
в которое положил столько воли и характера? Даром ли он тратит это пламя, блеск? Потонет ли
в лучах этого блеска образ Обломова и той любви?..
Она понимала яснее его, что
в нем происходит, и потому перевес был на ее стороне. Она открыто глядела
в его душу, видела, как рождалось чувство на
дне его души, как играло и выходило наружу, видела, что с ним женская хитрость, лукавство, кокетство — орудия Сонечки — были бы лишние, потому что не предстояло
борьбы.
Зато Обломов был прав на
деле: ни одного пятна, упрека
в холодном, бездушном цинизме, без увлечения и без
борьбы, не лежало на его совести. Он не мог слушать ежедневных рассказов о том, как один переменил лошадей, мебель, а тот — женщину… и какие издержки повели за собой перемены…
И я всякий
день думал: „Дальше не увлекусь, я остановлюсь: от меня зависит“, — и увлекся, и теперь настает
борьба,
в которой требую вашей помощи.
— Я пойду прямо к
делу: скажите мне, откуда вы берете это спокойствие, как удается вам сохранить тишину, достоинство, эту свежесть
в лице, мягкую уверенность и скромность
в каждом мерном движении вашей жизни? Как вы обходитесь без
борьбы, без увлечений, без падений и без побед? Что вы делаете для этого?
Нет, это не его женщина! За женщину страшно, за человечество страшно, — что женщина может быть честной только случайно, когда любит, перед тем только, кого любит, и только
в ту минуту, когда любит, или тогда, наконец, когда природа отказала ей
в красоте, следовательно — когда нет никаких страстей, никаких соблазнов и
борьбы, и нет никому
дела до ее правды и лжи!
Вопрос о собственном беспокойстве, об «оскорбленном чувстве и обманутых надеждах»
в первые
дни ломал его, и, чтобы вынести эту ломку, нужна была медвежья крепость его организма и вся данная ему и сбереженная им сила души. И он вынес
борьбу благодаря этой силе, благодаря своей прямой, чистой натуре, чуждой зависти, злости, мелкого самолюбия, — всех этих стихий, из которых слагаются дурные страсти.
— Ты прежде заведи
дело,
в которое мог бы броситься живой ум, гнушающийся мертвечины, и страстная душа, и укажи, как положить силы во что-нибудь, что стоит
борьбы, а с своими картами, визитами, раутами и службой — убирайся к черту!
Чухонка и тут не произнесла даже ни малейшего звука, но
в тот же
день вошла
в сообщение с жившим по той же черной лестнице, где-то
в углу внизу, отставным мичманом Осетровым, занимавшимся хождением по разного рода
делам и, разумеется, возбуждением подобного рода
дел в судах, из
борьбы за существование.
И люди тоже, даже незнакомые,
в другое время недоступные, хуже судьбы, как будто сговорились уладить
дело. Я был жертвой внутренней
борьбы, волнений, почти изнемогал. «Куда это? Что я затеял?» И на лицах других мне страшно было читать эти вопросы. Участие пугало меня. Я с тоской смотрел, как пустела моя квартира, как из нее понесли мебель, письменный стол, покойное кресло, диван. Покинуть все это, променять на что?
Но для того, чтобы сделать это кажущееся столь неважным
дело, надо было очень много: надо было, кроме того, что стать
в постоянную
борьбу со всеми близкими людьми, надо было еще изменить всё свое положение, бросить службу и пожертвовать всей той пользой людям, которую он думал, что приносит на этой службе уже теперь и надеялся еще больше приносить
в будущем.
И
в Нехлюдове не переставая
в продолжение этих двух
дней до Пасхи шла внутренняя, не сознаваемая им
борьба.
Долго продолжается эта
борьба; но как несказанно великолепен и ясен становится
день, когда свет наконец восторжествует и последние волны согретого тумана то скатываются и расстилаются скатертями, то извиваются и исчезают
в глубокой, нежно сияющей вышине…
Новая экспедиция. — Состав отряда. — Вьючный обоз. — Научное снаряжение. — Одежда и обувь. — Продовольствие. — Работа путешественника. — Отъезд. — Река Уссури. — Растительность около станции Шмаковка. — Пресмыкающиеся. — Грызуны. — Птицы. — Порядок
дня в походе. — Село Успенка. — Даубихе и Улахе. — Болото. — Охота за пчелами.
Борьба пчел с муравьями
С интересом мы наблюдали эту
борьбу. Кто кого одолеет? Удастся ли муравьям проникнуть
в улей? Кто первый уступит? Быть может, с заходом солнца враги разойдутся по своим местам для того, чтобы утром начать
борьбу снова; быть может, эта осада пчелиного улья длится уже не первый
день.
Нет, нужно личное
дело, необходимое
дело, от которого зависела бы собственная жизнь, такое
дело, которое лично для меня, для моего образа жизни, для моих увлечений страстью, только такое
дело может служить опорою
в борьбе со страстью; только оно не вытесняется из жизни страстью, а само заглушает страсть, только оно дает силу и отдых.
Впоследствии я много видел мучеников польского
дела; Четьи-Минеи польской
борьбы чрезвычайно богаты, — а Цеханович был первый. Когда он мне рассказал, как их преследовали заплечные мастера
в генерал-адъютантских мундирах, эти кулаки, которыми дрался рассвирепелый деспот Зимнего дворца, — жалки показались мне тогда наши невзгоды, наша тюрьма и наше следствие.
Эти люди сломились
в безвыходной и неравной
борьбе с голодом и нищетой; как они ни бились, они везде встречали свинцовый свод и суровый отпор, отбрасывавший их на мрачное
дно общественной жизни и осуждавший на вечную работу без цели, снедавшую ум вместе с телом.
Возле Станкевичева круга, сверх нас, был еще другой круг, сложившийся во время нашей ссылки, и был с ними
в такой же чересполосице, как и мы; его-то впоследствии назвали славянофилами. Славяне, приближаясь с противуположной стороны к тем же жизненным вопросам, которые занимали нас, были гораздо больше их ринуты
в живое
дело и
в настоящую
борьбу.
Остаются враги внутренние, но
борьба с ними даже
в отличие не вменяется. Как субалтерн-офицер, он не играет
в этом
деле никакой самостоятельной роли, а лишь следует указаниям того же Мити Потанчикова.
Убыток был не очень большой, и запуганные обыватели советовали капитану плюнуть, не связываясь с опасным человеком. Но капитан был не из уступчивых. Он принял вызов и начал
борьбу, о которой впоследствии рассказывал охотнее, чем о
делах с неприятелем. Когда ему донесли о том, что его хлеб жнут работники Банькевича, хитрый капитан не показал и виду, что это его интересует… Жнецы связали хлеб
в снопы, тотчас же убрали их, и на закате торжествующий ябедник шел впереди возов, нагруженных чужими снопами.
Дни, проведенные Дюрталем
в монастыре траппистов, пережитая им
борьба, из которой он выходит настоящим католиком, — все это так важно и ценно для религиозной психологии.
— Да какая ж драма? Что ж, вы на сцене изобразите, как он жену бил, как та выла, глядючи на красный платок солдатки, а потом головы им разнесла? Как же это ставить на сцену! Да и борьбы-то нравственной здесь не представите, потому что все грубо, коротко. Все не борется, а… решается.
В таком быту народа у него нет своей драмы, да и быть не может: у него есть уголовные
дела, но уж никак не драмы.
— Вы всё драматических этюдов отыскиваете, — продолжал он. — Влезьте вон
в сердце наемщику-рекруту, да и посмотрите, что там порою делается.
В простой, несложной жизни, разумеется,
борьба проста, и видны только одни конечные проявления, входящие
в область уголовного
дела, но это совсем не значит, что
в жизни вовсе нет драмы.
Он
делил свои досуги, — а досуга у него было двадцать четыре часа
в сутки. — между пивной и шатаньем по бульварам, между бильярдом, винтом, театром, чтением газет и романов и зрелищами цирковой
борьбы; короткие же промежутки употреблял на еду, спанье, домашнюю починку туалета, при помощи ниток, картона, булавок и чернил, и на сокращенную, самую реальную любовь к случайной женщине из кухни. передней или с улицы.
Тем не менее сначала это была
борьба чисто платоническая. Генерал один на один беседовал
в кабинете с воображаемым нигилистом, старался образумить его, доказывал опасность сего, и хотя постоянно уклонялся от объяснения, что следует разуметь под словом сие,но по тем огонькам, которые бегали при этом
в его глазах, ясно было видно, что
дело идет совсем не о неведомом каком-то нигилизме, а о совершившихся новшествах, которые, собственно, и составляли неизбывную обиду, подлежавшую генеральскому отмщению.
В самом
деле, как странно и нелепо устроен свет: даже если он, Тетюев, и не займет места Горемыкина, все-таки благодаря
борьбе с Раисой Павловной он выдвинется наконец на настоящую дорогу.
Они смотрели
в лицо женщины, худое, бледное; перед ними все ярче освещалось святое
дело всех народов мира — бесконечная
борьба за свободу.
Или, быть может,
в слезах этих высказывается сожаление о напрасно прожитых лучших годах моей жизни? Быть может, ржавчина привычки до того пронизала мое сердце, что я боюсь, я трушу перемены жизни, которая предстоит мне? И
в самом
деле, что ждет меня впереди? новые
борьбы, новые хлопоты, новые искательства! а я так устал уж, так разбит жизнью, как разбита почтовая лошадь ежечасною ездою по каменистой твердой дороге!
Все
в этой теории казалось так ясно, удободостижимо и вместе с тем так изобильно непосредственными результатами, что Имярек всецело отдался ей. Провинция опутала его сетями своей практики, которая даже и
в наши
дни уделяет не слишком много места для идеалов иной категории. Идеал вождения за нос был как раз ей по плечу. Он не требует ни
борьбы, ни душевного горения, ни жертв — одной только ловкости.
Традиция,
в силу которой главная привлекательность жизни по преимуществу сосредоточивается на
борьбе и отыскивании новых горизонтов, с каждым
днем все больше и больше теряет кредит.
Но уже давно известно, что всюду, где большое количество людей долго занято одним и тем же
делом, где интересы общие, где все разговоры уже переговорены, где конец занимательности и начало равнодушной скуки, как, например, на кораблях
в кругосветном рейсе,
в полках,
в монастырях,
в тюрьмах,
в дальних экспедициях и так далее, и так далее, — там, увы, неизбежно заводится самый отвратительный грибок — сплетня,
борьба с которым необычайно трудна и даже невозможна.
«Аще, — подумал он, — целому стаду, идущу одесную, единая овца идет ошую, пастырь ту овцу изъемлет из стада и закланию предает!» Так подумал Иоанн и решил
в сердце своем участь Серебряного. Казнь ему была назначена на следующий
день; но он велел снять с него цепи и послал ему вина и пищи от своего стола. Между тем, чтобы разогнать впечатления, возбужденные
в нем внутреннею
борьбою, впечатления непривычные, от которых ему было неловко, он вздумал проехаться
в чистом поле и приказал большую птичью охоту.
Затем она невольно спросила себя: что такое,
в самом
деле, это сокровище? действительно ли оно сокровище и стоит ли беречь его? — и увы! не нашла на этот вопрос удовлетворительного ответа. С одной стороны, как будто совестно остаться без сокровища, а с другой… ах, черт побери! да неужели же весь смысл, вся заслуга жизни
в том только и должны выразиться, чтобы каждую минуту вести
борьбу за сокровище?
Для покорения христианству диких народов, которые нас не трогают и на угнетение которых мы ничем не вызваны, мы, вместо того чтобы прежде всего оставить их
в покое, а
в случае необходимости или желания сближения с ними воздействовать на них только христианским к ним отношением, христианским учением, доказанным истинными христианскими
делами терпения, смирения, воздержания, чистоты, братства, любви, мы, вместо этого, начинаем с того, что, устраивая среди них новые рынки для нашей торговли, имеющие целью одну нашу выгоду, захватываем их землю, т. е. грабим их, продаем им вино, табак, опиум, т. е. развращаем их и устанавливаем среди них наши порядки, обучаем их насилию и всем приемам его, т. е. следованию одному животному закону
борьбы, ниже которого не может спуститься человек, делаем всё то, что нужно для того, чтобы скрыть от них всё, что есть
в нас христианского.
А между тем, стоит только представить себе то, к чему
дело идет и чему никто не может воспрепятствовать, что между людьми установилось с такою же силою и всеобщностью, как и языческое общественное мнение, общественное мнение христианское и заменило языческое, что большинство людей так же стыдится участия
в насилии и пользовании им, как стыдятся теперь люди мошенничества, воровства, нищенства, трусости, и тотчас же само собой, без
борьбы и насилия уничтожается это сложное и кажущееся столь могущественным устройство жизни.
Они знают, что если на минуту ослабнут
в борьбе с угнетаемыми ими рабами, то сами погибнут, потому что рабы озлоблены, и озлобление это растет с каждым
днем угнетения.
В самом
деле: ведь смысл общественного жизнепонимания состоит
в том, что человек, сознавая жестокость
борьбы личностей между собою и погибельность самой личности, переносит смысл своей жизни
в совокупности личностей.
Стоит людям только понять это: перестать заботиться о
делах внешних и общих,
в которых они не свободны, а только одну сотую той энергии, которую они употребляют на внешние
дела, употребить на то,
в чем они свободны, на признание и исповедание той истины, которая стоит перед ними, на освобождение себя и людей от лжи и лицемерия, скрывавших истину, для того чтобы без усилий и
борьбы тотчас же разрушился тот ложный строй жизни, который мучает людей и угрожает им еще худшими бедствиями, и осуществилось бы то царство божие или хоть та первая ступень его, к которой уже готовы люди по своему сознанию.
— Да, молодое, славное, смелое
дело. Смерть, жизнь,
борьба, падение, торжество, любовь, свобода, родина… Хорошо, хорошо. Дай Бог всякому! Это не то что сидеть по горло
в болоте да стараться показывать вид, что тебе все равно, когда тебе действительно,
в сущности, все равно. А там — натянуты струны, звени на весь мир или порвись!
Темпераментом Феденька обладал
в изобилии; но хотя этого одного было вполне достаточно для совершения великого
дела борьбы, однако он почему-то решил, что нужно прибавить кой-что и еще.
Феденька вышел от Пустынника опечаленный, почти раздраженный. Это была первая его неудача на поприще
борьбы. Он думал окружить свое вступление
в борьбу всевозможною помпой — и вдруг, нет главного украшения помпы, нет Пустынника! Пустынник, с своей стороны, вышел на балкон и долго следил глазами за удаляющимся экипажем Феденьки. Седые волосы его развевались по ветру, и лицо казалось как бы закутанным
в облако. Он тоже был раздражен и чувствовал, что нелепое объяснение с Феденькой расстроило весь его
день.
Исполнив все это, Феденька громко возопил: сатана! покажись! Но, как это и предвидел Пустынник, сатана явиться не посмел. Обряд был кончен; оставалось только возвратиться
в Навозный; но тут сюрпризом приехала Иоанна д’Арк во главе целой кавалькады дам. Привезли корзины с провизией и вином, послали
в город за музыкой, и покаянный
день кончился премиленьким пикником, под конец которого дамы поднесли Феденьке белое атласное знамя с вышитыми на нем словами:
БОРЬБА.
Не бурные порывы, не страсти, не грозные перевороты источили это тело и придали ему вид преждевременной дряхлости, а беспрерывная, тяжелая, мелкая, оскорбительная
борьба с нуждою, дума о завтрашнем
дне, жизнь, проведенная
в недостатках и заботах.
В Николин
день, девятого мая, когда
в Белоглинском заводе праздновали престольный праздник и со всех сторон набирались гости, на площади устраивалась старинная русская потеха —
борьба.