Неточные совпадения
«Увидеть барский
дом нельзя ли?» —
Спросила Таня. Поскорей
К Анисье дети побежали
У ней ключи взять от сеней;
Анисья тотчас к ней явилась,
И дверь пред ними отворилась,
И Таня входит
в дом пустой,
Где жил недавно наш
герой.
Она глядит: забытый
в зале
Кий на бильярде отдыхал,
На смятом канапе лежал
Манежный хлыстик. Таня дале;
Старушка ей: «А вот камин;
Здесь барин сиживал один.
Когда
герои были уничтожены, они — как это всегда бывает — оказались виновными
в том, что, возбудив надежды, не могли осуществить их. Люди, которые издали благосклонно следили за неравной борьбой, были угнетены поражением более тяжко, чем друзья борцов, оставшиеся
в живых. Многие немедля и благоразумно закрыли двери
домов своих пред осколками группы
героев, которые еще вчера вызывали восхищение, но сегодня могли только скомпрометировать.
— Да-с, вступаю
в законный брак, — ответил он застенчиво. Я удивлялся героической отваге женщины, решающейся идти за этого доброго, но уж чересчур некрасивого человека. Но когда, через две-три недели, я увидел у него
в доме девочку лет восьмнадцати, не то чтоб красивую, но смазливенькую и с живыми глазками, тогда я стал смотреть на него как на
героя.
В субботу вечером явился инспектор и объявил, что я и еще один из нас может идти домой, но что остальные посидят до понедельника. Это предложение показалось мне обидным, и я спросил инспектора, могу ли остаться; он отступил на шаг, посмотрел на меня с тем грозно грациозным видом, с которым
в балетах цари и
герои пляшут гнев, и, сказавши: «Сидите, пожалуй», вышел вон. За последнюю выходку досталось мне
дома больше, нежели за всю историю.
— Поговорим, папа, серьезно… Я смотрю на брак как на дело довольно скучное, а для мужчины и совсем тошное. Ведь брак для мужчины — это лишение всех особенных прав, и твои принцы постоянно бунтуют, отравляют жизнь и себе и жене. Для чего мне муж-герой? Мне нужен тот нормальный средний человек, который терпеливо понесет свое семейное иго. У себя
дома ведь нет ни
героев, ни гениев, ни особенных людей, и
в этом, по-моему, секрет того крошечного, угловатого эгоизма, который мы называем семейным счастьем.
Но вскоре ей самой стало очень не нравиться поведение мужа: он все водился с какими-то странными
героями;
в доме у них никто почти не показывался, а сам муж нисколько не заботился восполнить одиночество Полиньки и летал бог знает где, исчезая на целые недели.
А следить за косвенным влиянием среды на выработку нравов и характеров, значило бы заходить несколько далее, чем требует наш план и положение наших
героев и героинь, не стремившихся спеться с окружающею их средою, а сосредоточивавших свою жизнь
в том ограниченном кружочке, которым мы занимались до сих пор, не удаляясь надолго от
домов Бахарева и Гловацкого.
Несмотря на ее внешнюю кротость и сговорчивость, все
в заведении относятся к ней с почтением и осторожностью: и хозяйка, и подруги, и обе экономки, и даже швейцар, этот истинный султан
дома терпимости, всеобщая гроза и
герой.
Он обедает, однако, регулярно
дома и после обеда по-прежнему усаживается
в диванной и о чем-то вечно таинственно беседует с Катенькой; но сколько я могу слышать — как не принимающий участия
в их разговорах, — они толкуют только о
героях и героинях прочитанных романов, о ревности, о любви; и я никак не могу понять, что они могут находить занимательного
в таких разговорах и почему они так тонко улыбаются и горячо спорят.
Герой мой жил уже
в очень красивенькой квартире, которую предложил ему Виссарион Захаревский
в собственном
доме за весьма умеренную цену, и вообще сей практический человек осыпал Вихрова своими услугами.
Покуда
герой мой плавал таким образом
в счастии любви, приискивая только способ, каким бы высказать ее Мари, —
в доме Имплевых приготовлялось для него не совсем приятное событие.
Иларион Захаревский, впрочем, с удовольствием обещался приехать на чтение; Виссарион тоже пожелал послушать и на этот вечер нарочно даже остался
дома. Здесь я считаю не лишним извиниться перед читателями, что по три и по четыре раза описываю театры и чтения, производимые моим
героем. Но что делать?.. Очень уж
в этом сущность его выражалась: как только жизнь хоть немного открывала ему клапан
в эту сторону, так он и кидался туда.
Про
героя моего я по крайней мере могу сказать, что он искренно и глубоко страдал: как бы совершив преступление, шел он от князя по Невскому проспекту, где тут же встречалось ему столько спокойных и веселых господ, из которых уж, конечно, многие имели на своей совести
в тысячу раз грязнейшие пятна.
Дома Калинович застал Белавина, который сидел с Настенькой. Она была
в слезах и держала
в руках письмо. Не обратив на это внимания, он молча пожал у приятеля руку и сел.
И прошлое вставало перед ней с какой-то манящей прелестью, то прошлое, когда
в усадьбах вырастали заколдованные царевны, ждавшие своих
героев, когда
в них жили блестящие господа, когда они съезжались
в прекрасных
домах, окруженных парками…
Книги сделали меня неуязвимым для многого: зная, как любят и страдают, нельзя идти
в публичный
дом; копеечный развратишко возбуждал отвращение к нему и жалость к людям, которым он был сладок. Рокамболь учил меня быть стойким, но поддаваться силе обстоятельств,
герои Дюма внушали желание отдать себя какому-то важному, великому делу. Любимым
героем моим был веселый король Генрих IV, мне казалось, что именно о нем говорит славная песня Беранже...
Роман кончен. Любовники соединились, и гений добра безусловно воцарился
в доме,
в лице Фомы Фомича. Тут можно бы сделать очень много приличных объяснений; но,
в сущности, все эти объяснения теперь совершенно лишние. Таково, по крайней мере, мое мнение. Взамен всяких объяснений скажу лишь несколько слов о дальнейшей судьбе всех
героев моего рассказа: без этого, как известно, не кончается ни один роман, и это даже предписано правилами.
Тогда
в свете жили не по-нынешнему: появившиеся впоследствии времени козёры тогда или вовсе не были известны, или их попросту называли «болтунами» и держали
в презрении вроде известного
героя грибоедовской комедии Загорецкого. Тогда, собравшись
в дом, или танцевали до упаду, или занимались так называемыми «играми», из которых многие требовали от участников и ума и некоторой образованности.
Вскочив, наконец, он увидел, что куда-то приехали; дрожки стояли среди чьего-то двора, и
герой наш с первого взгляда заметил, что это двор того самого
дома,
в котором квартирует Олсуфий Иванович.
Незадолго до смерти старухи Бахтиаров сделался гораздо внимательнее к Юлии и начал бывать у ней без Павла. Я не
в состоянии описать тех мучений, которые переживал Бешметев. Несколько раз он думал отказать Бахтиарову от
дому; но положит ли этим конец? Ему очень хотелось расспросить людей, что делает Бахтиаров, когда бывает у жены
в его отсутствие; но и этого
герой мой не решался сделать из деликатности: ему казалось, что подобными расспросами он унизит и себя и Юлию.
В конце первой недели великого поста соседний
дом запустел; ни девушки, ни дамы, ни господина
в бекешке не стало видно: они уехали. Трудно описать, как Павлу сделалось скучно и грустно; он даже потихоньку плакал, а потом неимоверно начал заниматься и кончил вторым кандидатом. Профессор, по предмету которого написал он кандидатское рассуждение, убеждал его держать экзамен на магистра. Все это очень польстило честолюбию моего
героя: он решился тотчас же готовиться; но бог судил иначе.
Далее затем,
в одно прекрасное утро,
герой мой затеял еще новую штуку: он объявил жене, что нанял для себя особую квартиру, на которой намерен жить, и будет приходить к Мари только тогда, когда Катерина Архиповна спит или
дома ее нет, на том основании, что будто бы он не может уже более равнодушно видеть тещу и что у него от одного ее вида разливается желчь.
— Извините за нескромность и не досадуйте; я без намерения. Продолжаю: я вовсе не будущий размиллионер, как вы изволили выразиться (и что у вас за идея была!). Я весь тут, как видите, но зато
в будущности моей я совершенно уверен.
Героем и благодетелем ничьим не буду, а себя и жену обеспечу. Конечно, у меня теперь ничего нет, я даже воспитывался
в их
доме, с самого детства…
Вижу всех вас, достойные матадоры провинции, которых беседа имела влияние на характер моего
героя; и, чтобы представить разительно все благородство сердец ваших, сообщаю здесь условия, заключенные вами между собою
в доме отца Леонова и написанные рукою Прямодушина…
И через час ему приносит
Записку грязную лакей.
Что это? чудо! Нынче просит
К себе на вистик казначей,
Он именинник — будут гости…
От удивления и злости
Чуть не задохся наш
герой.
Уж не обман ли тут какой?
Весь день проводит он
в волненье.
Настал и вечер наконец.
Глядит
в окно: каков хитрец —
Дом полон, что за освещенье!
А всё засунуть — или нет? —
В карман на случай пистолет.
Многим, конечно, случалось встречать
в некоторых
домах гувернанток, по-своему неглупых, очень бойких и чрезвычайно самолюбивых, которые любят говорить, спорить, острить; ездят всегда
в маскарады, ловко интригуют и вообще с мужчинами обращаются чрезвычайно свободно и сверх того имеют три резкие признака: не совсем приятную наружность, достаточное число лет и необыкновенное желание составить себе партию; та быстрота и та энергия, с которою они стремятся завоевать сердце избранного
героя, напоминает полет орла, стремящегося на добычу, но, увы! эта энергия, кроме редких случаев, почти всегда истрачивается бесполезно.
Герой мой Сашка тихо развязал
Свой галстук… «Сашка» — старое названье!
Но «Сашка» тот печати не видал
И недозревший он угас
в изгнанье.
Мой Сашка меж друзей своих не знал
Другого имя, — дурно ль, хорошо ли,
Разуверять друзей не
в нашей воле.
Он галстук снял, рассеянно перстом
Провел по лбу, поморщился, потом
Спросил: «Где Тирза?» — «
Дома». — «Что ж не видно
Ее?» — «Уснула». — «Как ей спать не стыдно...
Москва — на окраинах — мало отличалась тогда от нашего Нижнего базара, то есть приречной части нашего города. Тут все еще пахло купцом, обывателем. Обозы, калачные, множество питейных
домов и трактиров с вывесками «Ресторация». Это название трактира теперь совсем вывелось
в наших столицах, а
в «
Герое нашего времени» Печорин так называет еще тогдашнюю гостиницу с рестораном на Минеральных Водах.
Не по-французски, а по-русски прочел я подростком «Отец Горио» («Le Pere Goriot»), а когда мы кончали,
герои Диккенса и Теккерея сделались нам близки и по разговорам старших, какие слышал я всегда и
дома, где тетка моя и ее муж зачитывались английскими романистами, Жорж Зандом и Бальзаком, и почти исключительно
в русских переводах.
Не застав Ольги Ивановны
дома, мой
герой прилег
в гостиной на кушетку и принялся ждать.
В то время, когда
в доме князя Василия Прозоровского происходили описанные нами сцены, хотя и имеющие на первый взгляд чисто домашнее значение, но долженствующие отразиться не только на дальнейшей судьбе наших
героев, но даже отчасти на грядущих исторических событиях,
в других, более или менее отдаленных от Москвы городах и весях русских шла спешная, непонятная обывателям государственная работа.
За удовольствие иметь его у себя на обеде, вечере, фантах и других святочных увеселениях тогдашнего времени, спорили, как ныне спорят за честь и удовольствие иметь у себя
в доме севастопольских
героев.
Дубиха, самая возвышенная местность близ села Кончанского, доселе хранит хижину отшельника, опоясанную балконом и окруженную старыми елями — свидетельницами занятий и дум
героя. Что же касается большого
дома, то он внуком фельдмаршала сломан, и на месте его выстроен другой, из бревен, заготовленных по приказу его великого деда еще
в 1789 году.
В первый раз заползло
в ее душу настоящее чувство тяжкой неловкости, назойливой, властной потребности убедиться: тот ли это человек, за которым она кинулась из родительского
дома, как за
героем, за праведником, перед которым стояла на коленях долгие годы, или ей его подменили, и между ними уже стена, если не хуже, если не овраг, обсыпавшийся незаметно и перешедший
в глубокую пропасть?
Именно здесь был
дом,
в котором помещались сразу все правительственные учреждения и о котором один из
героев Чехова говорит: «Здесь и полиция, здесь и милиция, здесь и юстиция — совсем институт благородных девиц».
Сам Щурхов и Иван (прочие
герои этого вечера не
в силах были действовать) сделали из своих рук носилки и таким образом отнесли малютку, обсыпанного снегом, будто обсахаренного,
в дом, где раздели его, уклали
в постель и где влили
в него целый медный чайник зеленого чаю (самоваров тогда еще не было).
Жизнь других наших московских
героев, за описанное нами время, не представляла ничего выходящего из обыденной рамки. Они жили
в том же тесном кружке и делились теми же им одним понятными и дорогими интересами. Самоубийство Хрущева, конечно, достигло до
дома фон Зееманов, и вся «петербургская колония», как шутя называл Андрей Павлович Кудрин себя, супругов фон Зееманов и Зарудина, искренно пожалела молодого человека.
Вот картина, на которую я засмотрелся
в доме одного любителя изящного! Меня так заняло главное лицо, что мне стало жаль его, как человека, соединенного со мною узами дружбы. Он умер
героем, но умер далеко от родины, видя уничтожение ее славы. Хозяин картины застал меня
в этом положении.