Неточные совпадения
«
Душа» туманным столбом подлетела к могиле, постояла над ней, колеблясь, как дым, потом свернулась спирально, как
змея, и с глухим стоном ушла
в могилу.
Тарантас поехал. Павел вышел за ворота проводить его. День был ясный и совершенно сухой; тарантас вскоре исчез, повернув
в переулок. Домой Вихров был не
в состоянии возвратиться и поэтому велел Ивану подать себе фуражку и вышел на Петровский бульвар. Тихая грусть, как
змея, сосала ему
душу.
Твой взгляд, как ядовитый
змей, впился
в мою истерзанную
душу» и так далее.
Он ненавидел Иудушку и
в то же время боялся его. Он знал, что глаза Иудушки источают чарующий яд, что голос его, словно
змей, заползает
в душу и парализует волю человека. Поэтому он решительно отказался от свиданий с ним. Иногда кровопивец приезжал
в Дубровино, чтобы поцеловать ручку у доброго друга маменьки (он выгнал ее из дому, но почтительности не прекращал) — тогда Павел Владимирыч запирал антресоли на ключ и сидел взаперти все время, покуда Иудушка калякал с маменькой.
Ядовитые эти
змеи, остановясь у брата
в доме, с первой же минуты начали вливать свой яд
в его простую
душу и делали это так искусно, что Алексей Степаныч не подозревал их ухищрений.
Угрюмая злоба хоронилась
в глубине
души Лунёва, как большая
змея, и пожирала все впечатления этих дней.
То является она вдруг, несомненная, радостная, как день; то долго тлеет, как огонь под золой, и пробивается пламенем
в душе, когда уже все разрушено; то вползет она
в сердце, как
змея, то вдруг выскользнет из него вон…
— Боюсь я кротких людей, которые благочестивые! Буйный человек сразу виден, и всегда есть время спрятаться от него, а кроткий ползет на тебя невидимый, подобный коварному
змею в траве, и вдруг ужалит
в самое открытое место
души. Боюсь кротких…
Ананий Яковлев(ударив себя
в грудь). Молчи уж, по крайности,
змея подколодная! Не раздражай ты еще пуще моего сердца своими пустыми речами!.. Только духу моего теперь не хватает говорить с тобою как надо. Хотя бы и было то, чего ты, вишь, оченно уж испугалась, меня жалеючи, так и то бы я легче вынес на
душе своей: люди живут и на поселеньях; по крайности, я знал бы, что имя мое честное не опозорено и ты, бестия, на чужом ложе не бесчестена!
Все слилось, все смешалось: земля, воздух, небо превратились
в пучину кипящего снежного праха, который слепил глаза, занимал дыханье, ревел, свистел, выл, стонал, бил, трепал, вертел со всех сторон, сверху и снизу обвивался, как
змей, и
душил все, что ему ни попадалось.
Сидели за столиками люди
в пиджаках и
в косоворотках, красноармейцы, советские барышни. Прошел между столиками молодой человек
в кожаной куртке, с револьвером
в желтой кобуре. Его Катя уже несколько раз встречала и, не зная, возненавидела всею
душой. Был он бритый, с огромною нижнею челюстью и придавленным лбом, из-под лба выползали раскосые глаза, смотревшие зловеще и высокомерно. Катя поскорей отвела от него глаза, — он вызывал
в ней безотчетный, гадливо-темный ужас, как
змея.
— Как же иначе-то?.. Ведь нельзя же так оставить все. Серафима теперь у тетеньки… Как бы она меня там ни встретила, я туда поеду… Зачем же я ее буду вводить
в новые грехи? Вы войдите ей
в душу.
В ней страсть-то клокочет, быть может, еще сильнее. Что она, первым делом, скажет матери своей: Калерия довела меня до преступления и теперь живет себе поживает на даче, добилась своего, выжила меня.
В ее глазах я —
змея подколодная.
Кружится голова. Как темно, как жарко! Гибкая
змея вьется
в темноте. Яд сочится из скрытых зубов, и смотрят
в душу мерцающие, зеленые глаза. Темнота рассеивается, глубоко внизу мелькает таинственный свет. Все кругом изменяется
в жутком преображении. Грозное веселье загорается
в ее глазах, как
в первый раз, когда она ласкала рукою сталь револьвера. И вдруг мы становимся неожиданно близкими. И идет безмолвный разговор.
Я видел его
в этой роли только раз; и до сих пор, когда вздумаю о нем, меня преследуют звуки, будто отзывы из ада: «Да, покровитель!!» — и этот взгляд, от обаяния которого
душа ваша не имеет сил освободиться, и это шафранное лицо, исковерканное беснованием страстей, и этот лес волос, из которого, кажется, выползти готово целое гнездо
змей.
Он радуется, что
в своей колыбели
задушил змей, и любит показывать их, мертвых или умирающих!
— Как мне вас не знать, ведь я из Грузина, около этой
змеи подколодной, колдуньи Настасьи проживала… Тоже наслышалась, что
в вас наш сиятельный граф
души не чает… любит вас превыше всех…
Он с ужасом должен был сознавать, что любит ее, что чувство дружбы, что искренность ее отношений к нему начинают не удовлетворять его, что чувство зависти к счастью его друга, — за которое он тотчас же жестоко осудил себя, —
змеей против воли вползало
в его
душу.
Змея ужалила его
в самое больное место, яд сомнения проник
в его
душу.
— Нет, видит Бог, я прав; кровь моя останется на вас и когда-нибудь сожжет ваши
души, совесть загложет вас, богопротивники, и тебя, гнусная жена-змея!.. Я клялся Иоанну
в доброжелательности, но без измены моему истинному государю, Великому Новгороду, без измены вам, моим брат…
— Нет, видит Бог, я прав; кровь моя останется на вас и когда-нибудь сожжет ваши
души, совесть загложет вас, богопротивники, и тебя, гнусная жена-змея!.. Я клялся Иоанну
в доброжелательстве, но без измены моему истинному государю, Великому Новгороду, без измены вам, моим брат…
— Ты права; голубка, витающая
в душе твоей, могла бы одолеть моего
змея, если бы дело шло только о нашем богатстве, но я погубил тоже и много чужого. Этого не простят мне.