Неточные совпадения
Есть
законы мудрые, которые хотя человеческое счастие устрояют (таковы, например,
законы о повсеместном всех людей продовольствовании), но, по обстоятельствам, не всегда бывают полезны; есть
законы немудрые, которые, ничьего счастья не устрояя, по обстоятельствам бывают, однако ж, благопотребны (примеров сему не привожу: сам знаешь!); и есть, наконец,
законы средние, не очень мудрые, но и не весьма немудрые, такие, которые, не будучи ни полезными, ни бесполезными, бывают, однако ж, благопотребны
в смысле наилучшего человеческой
жизни наполнения.
Очевидно, стало быть, что Беневоленский был не столько честолюбец, сколько добросердечный доктринер, [Доктринер — начетчик, человек, придерживающийся заучен — ных, оторванных от
жизни истин, принятых правил.] которому казалось предосудительным даже утереть себе нос, если
в законах не формулировано ясно, что «всякий имеющий надобность утереть свой нос — да утрет».
Когда же совсем нечего было делать, то есть не предстояло надобности ни мелькать, ни заставать врасплох (
в жизни самых расторопных администраторов встречаются такие тяжкие минуты), то он или издавал
законы, или маршировал по кабинету, наблюдая за игрой сапожного носка, или возобновлял
в своей памяти военные сигналы.
Он видел, что сложные условия
жизни,
в которых он находился, не допускали возможности тех грубых доказательств, которых требовал
закон для уличения преступности жены; видел то, что известная утонченность этой
жизни не допускала и применения этих доказательств, если б они и были, что применение этих доказательств уронило бы его
в общественном мнении более, чем ее.
Смеются вдвое
в ответ на это обступившие его приближенные чиновники; смеются от души те, которые, впрочем, несколько плохо услыхали произнесенные им слова, и, наконец, стоящий далеко у дверей у самого выхода какой-нибудь полицейский, отроду не смеявшийся во всю
жизнь свою и только что показавший перед тем народу кулак, и тот по неизменным
законам отражения выражает на лице своем какую-то улыбку, хотя эта улыбка более похожа на то, как бы кто-нибудь собирался чихнуть после крепкого табаку.
Я был рожден для
жизни мирной,
Для деревенской тишины:
В глуши звучнее голос лирный,
Живее творческие сны.
Досугам посвятясь невинным,
Брожу над озером пустынным,
И far niente мой
закон.
Я каждым утром пробужден
Для сладкой неги и свободы:
Читаю мало, долго сплю,
Летучей славы не ловлю.
Не так ли я
в былые годы
Провел
в бездействии,
в тени
Мои счастливейшие дни?
— Неужели они, однако ж, совсем не нашли, чем пробавить [Пробавить — поддержать.]
жизнь? Если человеку приходит последняя крайность, тогда, делать нечего, он должен питаться тем, чем дотоле брезговал; он может питаться теми тварями, которые запрещены
законом, все может тогда пойти
в снедь.
Их поминутные возмущения, непривычка к
законам и гражданской
жизни, легкомыслие и жестокость требовали со стороны правительства непрестанного надзора для удержания их
в повиновении.
«Ну, — говорил он ему, — излагай мне свои воззрения на
жизнь, братец: ведь
в вас, говорят, вся сила и будущность России, от вас начнется новая эпоха
в истории, — вы нам дадите и язык настоящий и
законы».
— И всюду непобедимая
жизнь, все стремится вверх,
в небо, нарушая
закон тяготения к земле.
—
В логике есть
закон исключенного третьего, — говорил он, — но мы видим, что
жизнь строится не по логике. Например: разве логична проповедь гуманизма, если признать борьбу за
жизнь неустранимой? Однако вот вы и гуманизм не проповедуете, но и за горло не хватаете никого.
Много пил чаю, рассказывал уличные и трактирные сценки, очень смешил ими Варвару и утешал Самгина, поддерживая его убеждение, что, несмотря на суету интеллигенции,
жизнь,
в глубине своей, покорно повинуется старым, крепким навыкам и
законам.
«Философия права — это попытка оправдать бесправие», — говорил он и говорил, что, признавая
законом борьбу за существование, бесполезно и лицемерно искать
в жизни место религии, философии, морали.
— А может быть — втрое. Да-с. Родственников — нет. Стало быть: имеем выморочное имущество, кое, по
законам империи нашей, отходит
в казну. Это очень волнует некоторых… людей со вкусом к
жизни.
— Коренной сибиряк более примитивен, более серьезно и успешно занят делом самоутверждения
в жизни. Толстовцы и всякие кающиеся и вообще болтуны там — не водятся. Там понимают, что ежели основной
закон бытия — борьба, так всякое я имеет право на бесстыдство и жестокость.
— Да, это —
закон: когда
жизнь становится особенно трагической — литература отходит к идеализму, являются романтики, как было
в конце восемнадцатого века…
Много мыслительной заботы посвятил он и сердцу и его мудреным
законам. Наблюдая сознательно и бессознательно отражение красоты на воображение, потом переход впечатления
в чувство, его симптомы, игру, исход и глядя вокруг себя, подвигаясь
в жизнь, он выработал себе убеждение, что любовь, с силою Архимедова рычага, движет миром; что
в ней лежит столько всеобщей, неопровержимой истины и блага, сколько лжи и безобразия
в ее непонимании и злоупотреблении. Где же благо? Где зло? Где граница между ними?
— Что же это: врожденная неспособность вследствие
законов природы, — говорил он, — или недостаток подготовки, воспитания?.. Где же эта симпатия, не теряющая никогда естественной прелести, не одевающаяся
в шутовский наряд, видоизменяющаяся, но не гаснущая? Какой естественный цвет и краски этого разлитого повсюду и всенаполняющего собой блага, этого сока
жизни?
Послушать, так нужная степень нравственного развития у всех уже есть, как будто каждый уже достиг его и носит у себя
в кармане, как табакерку, что это «само собой разумеется», что об этом и толковать нечего. Все соглашаются, что общество существовать без этого не может, что гуманность, честность, справедливость — суть основные
законы и частной, и общественной
жизни, что «честность, честности, честностью» и т. д.
«Моя ошибка была та, что я предсказывал тебе эту истину:
жизнь привела бы к ней нас сама. Я отныне не трогаю твоих убеждений; не они нужны нам, — на очереди страсть. У нее свои
законы; она смеется над твоими убеждениями, — посмеется со временем и над бесконечной любовью. Она же теперь пересиливает и меня, мои планы… Я покоряюсь ей, покорись и ты. Может быть, вдвоем, действуя заодно, мы отделаемся от нее дешево и уйдем подобру и поздорову, а
в одиночку тяжело и скверно.
Он свои художнические требования переносил
в жизнь, мешая их с общечеловеческими, и писал последнюю с натуры, и тут же, невольно и бессознательно, приводил
в исполнение древнее мудрое правило, «познавал самого себя», с ужасом вглядывался и вслушивался
в дикие порывы животной, слепой натуры, сам писал ей казнь и чертил новые
законы, разрушал
в себе «ветхого человека» и создавал нового.
А осчастливить непременно и чем-нибудь хоть одно существо
в своей
жизни, но только практически, то есть
в самом деле, я бы поставил заповедью для всякого развитого человека; подобно тому, как я поставил бы
в закон или
в повинность каждому мужику посадить хоть одно дерево
в своей
жизни ввиду обезлесения России; впрочем, одного-то дерева мало будет, можно бы приказать сажать и каждый год по дереву.
Но к
жизни в материи этого мира нельзя применить абсолютного, как
закон и норму.
Абсолютная истина о непротивлении злу насилием не есть
закон жизни в этом хаотическом и темном мире, погруженном
в материальную относительность, внутренно проникнутом разделением и враждой.
И она превратилась
в самодовлеющее отвлеченное начало; она живет своей собственной
жизнью, по своему
закону, не хочет быть подчиненной функцией народной
жизни.
Творчество национальных культур и типов
жизни не терпит внешней, принудительной регламентации, оно не есть исполнение навязанного
закона, оно свободно,
в нем есть творческий произвол.
В века новой истории, которая уже перестала быть новой и стала очень старой, все сферы культуры и общественной
жизни начали жить и развиваться лишь по собственному
закону, не подчиняясь никакому духовному центру.
—
В обыкновенных случаях
жизни, — проговорил он тем самодовольно-доктринерским тоном, с которым спорил некогда с Григорием Васильевичем о вере и дразнил его, стоя за столом Федора Павловича, —
в обыкновенных случаях
жизни мордасы ноне действительно запрещены по
закону, и все перестали бить-с, ну, а
в отличительных случаях
жизни, так не то что у нас, а и на всем свете, будь хоша бы самая полная французская республика, все одно продолжают бить, как и при Адаме и Еве-с, да и никогда того не перестанут-с, а вы и
в отличительном случае тогда не посмели-с.
Иван Федорович прибавил при этом
в скобках, что
в этом-то и состоит весь
закон естественный, так что уничтожьте
в человечестве веру
в свое бессмертие,
в нем тотчас же иссякнет не только любовь, но и всякая живая сила, чтобы продолжать мировую
жизнь.
И риск
в нем вовсе не так велик на самом деле, как покажется человеку, менее твердому
в своих понятиях о
законах жизни, чем он, Кирсанов.
Во-первых, нам известен только один верхний, образованный слой Европы, который накрывает собой тяжелый фундамент народной
жизни, сложившийся веками, выведенный инстинктом, по
законам, мало известным
в самой Европе.
Он говорил колодникам
в пересыльном остроге на Воробьевых горах: «Гражданский
закон вас осудил и гонит, а церковь гонится за вами, хочет сказать еще слово, еще помолиться об вас и благословить на путь». Потом, утешая их, он прибавлял, что «они, наказанные, покончили с своим прошедшим, что им предстоит новая
жизнь,
в то время как между другими (вероятно, других, кроме чиновников, не было налицо) есть ещё большие преступники», и он ставил
в пример разбойника, распятого вместе с Христом.
Увы! нет для раба иного
закона, кроме беззакония. С печатью беззакония он явился на свет; с нею промаячил постылую
жизнь и с нею же обязывается сойти
в могилу. Только за пределами последней, как уверяет Аннушка, воссияет для него присносущий свет Христов… Ах, Аннушка, Аннушка!
Она сказывалась
в моем глубоком презрении ко всем лжесвятыням и лжевеличиям истории, к ее лжевеликим людям,
в моем глубоком убеждении, что вся эта цивилизационная и социализированная
жизнь с ее
законами и условностями не есть подлинная, настоящая
жизнь.
Он приводил
в восхищение «областников» и «украинофилов» и мог внезапно разразиться яркой и эффектной статьей,
в которой доказывал, что «централизация» —
закон жизни, а областная литература обречена на умирание.
Народные искатели Божьей правды хотели, чтобы христианство осуществилось
в жизни, они хотели большей духовности
в отношении к
жизни, не соглашались на приспособление к
законам этого мира.
Огромная разница еще
в том, что
в то время как Руссо не остается
в правде природной
жизни и требует социального контракта, после которого создается очень деспотическое государство, отрицающее свободу совести, Толстой не хочет никакого социального контракта и хочет остаться
в правде божественной природы, что и есть исполнение
закона Бога.
В природном порядке,
в жизни человеческого рода все подчинено
закону тления; каждое поколение съедается поколением последующим, унавоживает своими трупами почву для цветения молодой
жизни; каждое человеческое лицо превращается
в средство для новых человеческих лиц, которых ждет та же участь; каждое лицо рождает будущее и умирает
в акте рождения, распадается
в плохой бесконечности.
Церковная
жизнь есть
жизнь в порядке свободы и благодати, лишь мирская
жизнь есть
жизнь в порядке необходимости и
закона.
По
законам природы смерть по-прежнему косит
жизнь, тление царит
в мире.
Но неоромантики, декаденты, символисты, мистики восстали против всякого
закона, против всякого объективизма, против всякого обращения к универсальному целому; они интересуются исключительно субъективным и индивидуальным; оторванность от вселенского организма, произвольность и иллюзорность возводят
в закон новой, лучшей
жизни.
Вся человеческая энергия направлена вовне, на создание несовершенной, дурной множественности, на поддержание прогресса, закрепляющего
закон тления, а не внутрь, не
в глубь вечности, не на победу над смертью и завоевание всеобщей, полной и вечной
жизни.
Мир не мог еще существовать без принуждения и
закона, он не родился еще для благодатной
жизни в порядке свободы и любви.
Вся языческая полнота
жизни, так соблазняющая многих и
в наше время, не есть зло и не подлежит уничтожению; все это богатство бытия должно быть завоевано окончательно, и недостаточность и ложь язычества
в том и заключалась, что оно не могло отвоевать и утвердить бытие, что
закон тления губил мир и язычество беспомощно перед ним останавливалось.
Творение,
в силу присущей ему свободы, свободы избрания пути, отпало от Творца, от абсолютного источника бытия и пошло путем природным, натуральным; оно распалось на части, и все части попали
в рабство друг к другу, подчинились
закону тления, так как источник вечной
жизни отдалился и потерялся.
Но эта статья существует только как прикрышка от
закона, запрещающего блуд и прелюбодеяние, так как каторжная или поселка, живущая у поселенца, не батрачка прежде всего, а сожительница его, незаконная жена с ведома и согласия администрации;
в казенных ведомостях и приказах
жизнь ее под одною крышей с поселенцем отмечается как «совместное устройство хозяйства» или «совместное домообзаводство», [Например, приказ: «Согласно ходатайства г. начальника Александровского округа, изложенного
в рапорте от 5 января, за № 75, ссыльнокаторжная Александровской тюрьмы Акулина Кузнецова переводится
в Тымовский округ для совместного домообзаводства с поселенцем Алексеем Шараповым» (1889 г., № 25).] он и она вместе называются «свободною семьей».
Мы видели книги, до священных должностей и обрядов исповедания нашего касающиеся, переведенные с латинского на немецкий язык и неблагопристойно для святого
закона в руках простого народа обращающиеся; что ж сказать наконец о предписаниях святых правил и законоположений; хотя они людьми искусными
в законоучении, людьми мудрейшими и красноречивейшими писаны разумно и тщательно, но наука сама по себе толико затруднительна, что красноречивейшего и ученейшего человека едва на оную достаточна целая
жизнь.
Вернее всего, что всё это есть, но что мы ничего не понимаем
в будущей
жизни и
в законах ее.
Проявления этой дикости нередко возмущали Райнера, но зато они никогда не приводили его
в отчаяние, как английские мокассары, рассуждения немцев о национальном превосходстве или французских буржуа о слабости существующих полицейских
законов. Словом, эти натуры более отвечали пламенным симпатиям энтузиаста, и, как мы увидим, он долго всеми неправдами старался отыскивать
в их широком размахе силу для водворения
в жизни тем или иным путем новых социальных положений.
— Это вздор: родительская любовь предрассудок — и только. Связь есть потребность,
закон природы, а остальное должно лежать на обязанностях общества. Отца и матери,
в известном смысле слова, ведь нет же
в естественной
жизни. Животные, вырастая, не соображают своих родословных.