Неточные совпадения
Два месяца он провозился у себя на квартире без отдыха около мыши, которую засадил
в маленькую деревянную
клеточку, и добился наконец до того, что мышь становилась на задние лапки, ложилась и вставала по приказу, и продал потом ее тоже очень выгодно.
Иван Федорович вскочил и изо всей силы ударил его кулаком
в плечо, так что тот откачнулся к стене.
В один миг все лицо его облилось слезами, и, проговорив: «Стыдно, сударь, слабого человека бить!», он вдруг закрыл глаза своим бумажным с синими
клеточками и совершенно засморканным носовым платком и погрузился
в тихий слезный плач. Прошло с минуту.
Наследственность не знает пощады, она
в крови,
в каждом волокне нервной ткани,
в каждой органической
клеточке, как отрава, как страшное проклятие, как постоянный свидетель ничтожества человека и всего человечества.
Пришедши на отведенную мне квартиру, я увидел на окошке стоящую низенькую
клеточку, на
клеточке была большого размера хрустальная бутылка с прозрачною водой,
в ней плавали золотые рыбки, и между ними сидела на примосточке канарейка.
Пообедав с юнкерами, я ходил по городу, забегал
в бильярдную Лондрона и соседнего трактира «Русский пир», где по вечерам шла оживленная игра на бильярде
в так называемую «фортунку», впоследствии запрещенную. Фортунка состояла из 25
клеточек в ящике, который становился на бильярд, и игравший маленьким костяным шариком должен был попасть
в «старшую» клетку. Играло всегда не менее десяти человек, и ставки были разные, от пятака до полтинника, иногда до рубля.
Представьте себе, что вам приходится жить
в одной из
клеточек этого эдема.
В этом живом муравейнике, который кипит по чусовским пристаням весной под давлением одной силы, братски перемешались когда-то враждебные элементы: коренное чусовское население бассейна Чусовой с населявшими ее когда-то инородцами, староверы с приписными на заводе хохлами, представители крепкого своими коренными устоями крестьянского мира с вполне индивидуализированным заводским мастеровым, этой новой
клеточкой, какой не знала московская Русь и которая растет не по дням, а по часам.
Вы заметьте: когда при нем поднимаешь какой-нибудь общий вопрос, например, о
клеточке или инстинкте, он сидит
в стороне, молчит и не слушает; вид у него томный, разочарованный, ничто для него не интересно, все пошло и ничтожно, но как только вы заговорили о самках и самцах, о том, например, что у пауков самка после оплодотворения съедает самца, — глаза у него загораются любопытством, лицо проясняется, и человек оживает, одним словом.
Шаг за шагом обрисовываются невидимые нити, которыми связываются
в одно целое отдельные единицы, и, наконец, рельефно выступает основная форма, первичная
клеточка,
в которую отлилась бесшабашная приисковая жизнь.
Нет, я, заболевший этой ужасной болезнью, предупреждаю врачей, чтобы они были жалостливее к своим пациентам. Не «тоскливое состояние», а смерть медленная овладевает морфинистом, лишь только вы на час или два лишите его морфия. Воздух не сытный, его глотать нельзя…
в теле нет
клеточки, которая бы не жаждала… Чего? Этого нельзя ни определить, ни объяснить. Словом, человека нет. Он выключен. Движется, тоскует, страдает труп. Он ничего не хочет, ни о чем не мыслит, кроме морфия. Морфия!
Дело просто: с молодости, когда организм формируется и растет каждой
клеточкой, его силы надорвут непосильной работой, вытянут, а
в сорок лет человек полный калека, как загнанная лошадь; тут человек уже неспособен на настоящий труд, а
в состоянии сидеть только
в карауле, как Евстигней, хоть сто лет.
Карл быстро прошел среди расступившихся зрителей, ловко вспрыгнул на три ступеньки приставной лестницы и очутился
в предохранительной
клеточке, из которой железная дверца отворялась внутрь большой клетки. Но едва он взялся за ручку, как Цезарь одним прыжком очутился у дверцы, налег на нее головой и заревел, обдавая Карла горячим дыханием и запахом гнилого мяса.
— Ну, не знаю, — покачав головой, молвил Николай Александрыч. — Не такова она, чтобы вдруг поворотить ее на прежний путь. Ежели
в такую горячую, восторженную голову запало сомненье — кончено… Нечего себя обманывать — улетела золотая пташка из нашей
клеточки,
в другой раз ее не изловишь.
Но пригожая не позабавила! Урока она не знала по обыкновению, и
в журнальной
клеточке против ее фамилии воцарилась жирная двойка.
Я вглядывался, как выходил из тела мутный ужас и очищал душу. Хотелось оглядываться, искать его, как что-то чужое, — откуда он прополз
в меня? Куда опять уползает? Казалось мне, я чувствую
в своем теле тайную жизнь каждой клеточки-властительницы, чувствую, как они втянули
в себя мою душу и теперь медленно выпускают обратно.
Не умом я понял. Всем телом, каждою его
клеточкою я
в мятущемся ужасе чувствовал свою обреченность. И напрасно ум противился, упирался, смотря
в сторону. Мутный ужас смял его и втянул
в себя. И все вокруг втянул. Бессмысленна стала жизнь
в ее красках, борьбе и исканиях. Я уничтожусь, и это неизбежно. Не через неделю, так через двадцать лет. Рассклизну, начну мешаться с землей, все во мне начнет сквозить, пусто станет меж ребрами, на дне пустого черепа мозг ляжет горсточкою черного перегноя…
Также и широкие массы переживали не совсем то, что им приписывали патриотические газеты. Некоторый подъем
в самом начале был, — бессознательный подъем нерассуждающей
клеточки, охваченной жаром загоревшегося борьбою организма. Но подъем был поверхностный и слабый, а от назойливо шумевших на сцене фигур ясно тянулись за кулисы толстые нити, и видны были направляющие руки.
Нынешняя война — это-де что-то вроде болезни, которая убивает отдельные
клеточки в теле и вместе с тем весь организм ведет к обновлению; и пусть на том
клеточки и утешатся.
Клеточка! Так и знай, Павлуша,
в твоей безвестной могиле на чьем-нибудь прусском огороде, что ты был не больше как
клеточкой; и вы, Инна Ивановна, пожалуйста, успокойтесь и нарумяньте щеки; это не сын ваш умер и убит, а просто
клеточка кончилась, и туда ей и дорога.
И выходит так, что мы,
клеточки, не только не должны протестовать и возмущаться и чувствовать боль, а немедленно погрузиться
в самое бешеное ликование, по тому случаю, что и мы пригодились.
Слушаю-с. То был
клеточкой, а теперь предлагают превратиться
в кирпич. О том же, что я человек, настойчиво рекомендуют позабыть и Ильей Петровичем величают только за неимением номера: кирпич номер такой-то.