Неточные совпадения
Одинцова его приняла не
в той
комнате, где он так неожиданно объяснился ей
в любви, а
в гостиной. Она любезно протянула ему кончики пальцев, но лицо ее выражало невольное
напряжение.
Но
в этот вечер они смотрели на него с вожделением, как смотрят любители вкусно поесть на редкое блюдо. Они слушали его рассказ с таким безмолвным
напряжением внимания, точно он столичный профессор, который читает лекцию
в глухом провинциальном городе обывателям, давно стосковавшимся о необыкновенном.
В комнате было тесно, немножко жарко,
в полумраке сидели согнувшись покорные люди, и было очень хорошо сознавать, что вчерашний день — уже история.
Иной раз я так и засыпал от
напряжения, сидя где-нибудь
в углу на сундуке и глядя
в темную
комнату.
То она подходила к фортепьянам и играла на них, морщась от
напряжения, единственный вальс, который знала, то брала книгу романа и, прочтя несколько строк из средины, бросала его, то, чтоб не будить людей, сама подходила к буфету, доставала оттуда огурец и холодную телятину и съедала ее, стоя у окошка буфета, то снова, усталая, тоскующая, без цели шлялась из
комнаты в комнату.
Страх пополз через черные окна
в комнату, и Коротков, стараясь не глядеть
в них, закрыл их шторами. Но от этого не полегчало. Двойное лицо, то обрастая бородой, то внезапно обриваясь, выплывало по временам из углов, сверкая зеленоватыми глазами. Наконец Коротков не выдержал и, чувствуя, что мозг его хочет треснуть от
напряжения, тихонечко заплакал.
Г-жа Мендель вошла
в комнату на цыпочках, и мне казалось, что она озабочена и испугана. Я успел только поздороваться с Симхой, как пришел доктор. Это был маленький человечек
в золотых очках, с подпрыгивающей, будто танцующей походкой. Он спросил о здоровьи развязно, с той деланной свободой, какой доктора стараются внести
в комнату больного уверенность и бодрость. Но маленькие глазки за золотыми очками бегали вопросительно и тревожно… Вообще
в доме Менделей чувствовалась тревога и
напряжение…
Он оборачивается
в глубь
комнаты. Безнадежно смотрит. На лице его — томление,
в глазах — пустота и мрак. Он шатается от страшного
напряжения. Но он все забыл.
Ванскок стояла посреди
комнаты на том самом месте, где ее обнял Горданов; маленькая, коренастая фигура Помадной банки так прикипела к полу всем своим дном, лицо ее было покрыто яркою краской негодования, вывороченные губы широко раскрылись, глаза пылали гневом и искри лись, а руки, вытянувшись судорожно, замерли
в том
напряжении, которым она отбросила от себя Павла Николаевича.
Час шел за часом, — медленно, медленно… У меня слипались глаза. Стоило страшного
напряжения воли, чтоб держать голову прямо и идти, не волоча ног. Начинало тошнить… Минутами сознание как будто совсем исчезало, все
в глазах заволакивалось туманом; только тускло светился огонь лампы, и слышались тяжелые отхаркивания Игната. Я поднимался и начинал ходить по
комнате.