Неточные совпадения
В сенях же все плотнее и плотнее стеснялись зрители,
жильцы со всей лестницы, не переступая, впрочем, за порог
комнаты.
Не явилась тоже и одна тонная дама с своею «перезрелою девой», дочерью, которые хотя и проживали всего только недели с две
в нумерах у Амалии Ивановны, но несколько уже раз жаловались на шум и крик, подымавшийся из
комнаты Мармеладовых, особенно когда покойник возвращался пьяный домой, о чем, конечно, стало уже известно Катерине Ивановне, через Амалию же Ивановну, когда та, бранясь с Катериной Ивановной и грозясь прогнать всю семью, кричала во все горло, что они беспокоят «благородных
жильцов, которых ноги не стоят».
И, накинув на голову тот самый зеленый драдедамовый платок, о котором упоминал
в своем рассказе покойный Мармеладов, Катерина Ивановна протеснилась сквозь беспорядочную и пьяную толпу
жильцов, все еще толпившихся
в комнате, и с воплем и со слезами выбежала на улицу — с неопределенною целью где-то сейчас, немедленно и во что бы то ни стало найти справедливость.
Меж тем
комната наполнилась так, что яблоку упасть было негде. Полицейские ушли, кроме одного, который оставался на время и старался выгнать публику, набравшуюся с лестницы, опять обратно на лестницу. Зато из внутренних
комнат высыпали чуть не все
жильцы г-жи Липпевехзель и сначала было теснились только
в дверях, но потом гурьбой хлынули
в самую
комнату. Катерина Ивановна пришла
в исступление.
Татьяна Павловна, по характеру своему, упрямому и повелительному, и вследствие старых помещичьих пристрастий не могла бы ужиться
в меблированной
комнате от
жильцов и нанимала эту пародию на квартиру, чтоб только быть особняком и сама себе госпожой.
Они поместили его не
в моей
комнате, а
в двух хозяйских, рядом с моей. Еще накануне, как оказалось, произведены были
в этих
комнатах некоторые изменения и украшения, впрочем самые легкие. Хозяин перешел с своей женой
в каморку капризного рябого
жильца, о котором я уже упоминал прежде, а рябой
жилец был на это время конфискован — уж не знаю куда.
Васин жил
в меблированной
комнате от
жильцов, очевидно бедных и тем промышлявших, имевших постояльцев и кроме него.
— Я думаю, что ты сегодня сходишь к Сергею Александрычу, — сказала Хиония Алексеевна совершенно равнодушным тоном, как будто речь шла о деле, давно решенном. — Это наконец невежливо,
жилец живет у нас чуть не полгода, а ты и глаз к нему не кажешь. Это не принято. Все я да я: не идти же мне самой
в комнаты холостого молодого человека!..
Когда, проходя по передней
в своей шубке из чернобурых лисиц, Половодова вопросительно посмотрела на дверь
в комнаты Привалова, Хиония Алексеевна обязательно сейчас же распахнула эту дверь и предложила гостье посмотреть помещение ее
жильца.
На другое утро хозяйка Рахметова
в страшном испуге прибежала к Кирсанову: «батюшка — лекарь, не знаю, что с моим
жильцом сделалось: не выходит долго из своей
комнаты, дверь запер, я заглянула
в щель; он лежит весь
в крови; я как закричу, а он мне говорит сквозь дверь: «ничего, Аграфена Антоновна».
Имея всего рублей 160
в запасе, Лопухов рассудил с своим приятелем, что невозможно ему с Верочкою думать теперь же обзаводиться своим хозяйством, мебелью, посудою; потому и наняли три
комнаты с мебелью, посудой и столом от
жильцов мещан: старика, мирно проводившего дни свои с лотком пуговиц, лент, булавок и прочего у забора на Среднем проспекте между 1–ю и 2–ю линиею, а вечера
в разговорах со своею старухою, проводившею дни свои
в штопанье сотен и тысяч всякого старья, приносимого к ней охапками с толкучего рынка.
Дом был пустой — походили они по
комнатам, пошныряли, нигде никого, а между прочим, некоторые безделицы явно показывали, что
в доме недавно были
жильцы.
— К сожалению, нет. Приходил отказываться от
комнаты. Третьего дня отвели ему
в № 6 по ордеру
комнату, а сегодня отказался. Какой любезный! Вызывают на Дальний Восток,
в плавание. Только что приехал, и вызывают. Моряк он, всю жизнь
в море пробыл.
В Америке,
в Японии,
в Индии… Наш, русский, старый революционер 1905 года… Заслуженный. Какие рекомендации! Жаль такого
жильца… Мы бы его сейчас
в председатели заперли…
В одной избе, состоящей чаще всего из одной
комнаты, вы застаете семью каторжного, с нею солдатскую семью, двух-трех каторжных
жильцов или гостей, тут же подростки, две-три колыбели по углам, тут же куры, собака, а на улице около избы отбросы, лужи от помоев, заняться нечем, есть нечего, говорить и браниться надоело, на улицу выходить скучно — как всё однообразно уныло, грязно, какая тоска!
Теперь-с насчет дальнейшего:
в доме, то есть
в семействе Гаврилы Ардалионыча Иволгина, вот этого самого молодого моего друга, с которым прошу познакомиться, маменька его и сестрица очистили
в своей квартире две-три меблированные
комнаты и отдают их отлично рекомендованным
жильцам, со столом и прислугой.
По одной стороне коридора находились те три
комнаты, которые назначались внаем, для «особенно рекомендованных»
жильцов; кроме того, по той же стороне коридора,
в самом конце его, у кухни, находилась четвертая комнатка, потеснее всех прочих,
в которой помещался сам отставной генерал Иволгин, отец семейства, и спал на широком диване, а ходить и выходить из квартиры обязан был чрез кухню и по черной лестнице.
Постояв перед дворцом, он повернул
в длинную улицу налево и опять стал читать приклеенные у ворот бумажки. Одною из них объявлялось, что «сдесь отдаюца чистые, сухие углы с
жильцами», другою, что «отдаеца большая кухня
в виде
комнаты у Авдотьи Аликсевны, спросить у прачку» и т. п. Наконец над одною калиткой доктор прочел: «Следственный пристав».
Она вошла, медленно переступив через порог, как и вчера, и недоверчиво озираясь кругом. Она внимательно осмотрела
комнату,
в которой жил ее дедушка, как будто отмечая, насколько изменилась
комната от другого
жильца. «Ну, каков дедушка, такова и внучка, — подумал я. — Уж не сумасшедшая ли она?» Она все еще молчала; я ждал.
Потом
в одной
комнате жили мы, и, наконец,
в последней
комнате, рядом с нами, помещался один бедный студент Покровский,
жилец у Анны Федоровны.
Театр представляет
комнату весьма бедную; по стенам поставлено несколько стульев под красное дерево, с подушками, обтянутыми простым холстом.
В простенке, между двумя окнами, стол, на котором разбросаны бумаги. У одной стены неубранная кровать. Вообще, убранство и порядок
комнаты обнаруживают
в жильце ее отсутствие всякого стремленья к чистоте и опрятности.
—
В воздухе,
в воздухе… вроде эпидемии, — сказал один из
жильцов, весело засмеявшись… — И проходя
в свою
комнату, он благосклонно ущипнул Анну за подбородок…
Поздно вечером, заплаканная и грустная, Анна кончила работу своего первого дня на службе. Работы было много, так как более двух недель уже барыня обходилась без прислуги. Вдобавок,
в этот день у барыни обыкновенно вечером играли
в карты
жильцы ее и гости. Засиделись далеко за полночь, и Анна, усталая и печальная, ждала
в соседней
комнате, чтобы быть готовой на первый зов.
Кроватей
в комнате стояло около десятка, но из
жильцов в ней находился только один господин, звание которого лозищане определить не могли.
Каждый день, когда муж и
жильцы старой барыни уходили, она, точно невидимая фея, являлась
в оставленные
комнаты, убирала постели, подметала полы, а раз
в неделю перетирала стекла и чистила газовые рожки.
Ольга Васильевна Коковкина, у которой жил гимназист Саша Пыльников, была вдова казначея. Муж оставил ей пенсию и небольшой дом,
в котором ей было так просторно, что она могла отделить еще и две-три
комнаты для
жильцов. Но она предпочла гимназистов. Повелось так, что к ней всегда помещали самых скромных мальчиков, которые учились исправно и кончали гимназию. На других же ученических квартирах значительная часть была таких, которые кочуют из одного учебного заведения
в другое, да так и выходят недоучками.
Меблировка этой
комнаты состояла из небольшого круглого столика, кровати с дешевыми ситцевыми занавесами, какого-то исторического комода, на котором было выцарапано: Beuharnais, Oginsky, Podwysocky, Ian nalit wody w zban, [Богарне, Огиньский, Подвысоцкий, Ян налил воды
в жбан (польск.).] и многое множество других исторических и неисторических имен, более или менее удачно и тщательно произведенных гвоздем и рукою скучавшего и, вероятно, нищенствовавшего
жильца.
Зато на известной нам голубятне,
в Батиньоле, было необыкновенно тихо, все пижоны и коломбины разлетелись. Кроме Зайончека и Долинского не было дома ни одного
жильца: все пило, бродило и бесновалось. Вдруг патер Заиончек вошел
в комнату Долинского.
Вставши, Анна Михайловна принялась за дело.
В комнатах Нестора Игнатьевича и Даши все убрала, но все оставила
в старом порядке. Казалось, что
жильцы этих
комнат только что вышли пройтись по Невскому проспекту.
В комнате Зайончека тоже никто из здешних
жильцов никогда не был, и
комната эта была предметом постоянного любопытства, потому что madame Vache, единственная слуга и надзирательница этой вышки, рассказывала об этой
комнате что-то столь заманчивое, что у всех почти одновременно родилось непобедимое желание взглянуть на чудеса этого неприступного покоя.
В жилищах этого рода, соседи по
комнате имеют для каждого
жильца свое и даже весьма немаловажное значение.
В существе
комната Зайончека и не имела ничего необыкновенного. Конечно, сравнительно она была очень недурно меблирована, застлана мягким ковром, увешана картинами, всегда чисто убрана и далеко превосходила прохладные и пустоватые каморки других бедных
жильцов голубятни, но все-таки она далеко не могла оправдать восторженных описаний madame Vache.
Дача, куда меня звала Дося, была
в лесу, направо от московского шоссе, недалеко от бывшей дачки Урмановых. Дача была большая, но
в ней зимой жили только два студента, занимавшие две
комнаты. Она была
в стороне и представляла то удобство, что
в случае надобности
жильцы открывали другие
комнаты, и тогда помещалось сколько угодно народу. Там часто происходили наши тайные собрания.
Рябинин лежал
в совершенном беспамятстве до самого вечера. Наконец хозяйка-чухонка, вспомнив, что
жилец сегодня не выходил из
комнаты, догадалась войти к нему и, увидев бедного юношу, разметавшегося
в сильнейшем жару и бормотавшего всякую чепуху, испугалась, испустила какое-то восклицание на своем непонятном диалекте и послала девочку за доктором. Доктор приехал, посмотрел, пощупал, послушал, помычал, присел к столу и, прописав рецепт, уехал, а Рябинин продолжал бредить и метаться.
Он был уже вдов, был уже
в отставке, уже не щеголял, не хвастал, не задирался, любил только пить чай и болтать за ним всякий вздор; ходил по
комнате, поправлял сальный огарок; аккуратно по истечении каждого месяца наведывался к своим
жильцам за деньгами; выходил на улицу с ключом
в руке, для того, чтобы посмотреть на крышу своего дома; выгонял несколько раз дворника из его конуры, куда он запрятывался спать; одним словом, человек
в отставке, которому после всей забубенной жизни и тряски на перекладных остаются одни пошлые привычки.
Несмотря на уверения постояльца, что он прикрылся, девица Замшева не верила и входила
в комнату, стараясь быть к кровати
жильца спиною, и
в том же самом положении начинала с ним вести дальнейшие переговоры.
В следующей затем
комнате жильца,
в самом деле, было чисто.
Жилец, как нарочно, вошел
в свою
комнату в ту самую минуту, когда она, сломавши наконец, замочек, подавала Чаликову несколько бумажек, а Чаликов мычал, как параличный, и искал губами, куда бы поцеловать ее.
Он недоумевал, отчего старушка не подходила, как бывало всегда
в поздний сумеречный час, к потухавшей печке, обливавшей по временам слабым, мерцающим заревом весь темный угол
комнаты, и
в ожидании, как погаснет огонь, не грела, по привычке, своих костлявых, дрожащих рук на замиравшем огне, всегда болтая и шепча про себя и изредка
в недоумении поглядывая на него, чудного
жильца своего, которого считала помешанным от долгого сидения за книгами.
Он впадал
в смятение,
в тревогу; ему все хотелось узнать, кто таковы эти люди, зачем они здесь, зачем он сам
в этой
комнате, и догадывался, что забрел
в какой-то темный, злодейский притон, будучи увлечен чем-то могучим, но неведомым, не рассмотрев прежде, кто и каковы
жильцы и кто именно его хозяева.
К законам она чувствует мало уважения, принимает гостей без паспортов, а неисправного
жильца собственноручно «выкидает на улицу», как она сама выражается, то есть
в отсутствие
жильца отпирает его номер и выносит его вещи
в коридор или на лестницу, а то и
в свою
комнату.
Хозяйка (всем известно, что такое петербургская хозяйка меблированных
комнат: полная сорокапятилетняя дама, с завитушками, вроде штопоров, на лбу, всегда
в черном платье и затянутая
в корсет) — хозяйка часто приглашала его по утрам к себе пить кофе — высокая честь, о которой многие, даже старинные
жильцы никогда не смели мечтать.
Порой наставала
в квартире долгая, тоскливая тишина, — знак, что все
жильцы удалялись по должности, и просыпавшийся Семен Иванович мог сколько угодно развлекать тоску свою, прислушиваясь к близкому шороху
в кухне, где хлопотала хозяйка, или к мерному отшлепыванию стоптанных башмаков Авдотьи-работницы по всем
комнатам, когда она, охая и кряхтя, прибирала, притирала и приглаживала во всех углах для порядка.
Словом, эта «общая
комната» делала такое впечатление, как словно бы она совсем нежилая, или бы
в нее только что переезжают новые
жильцы, не успевшие еще устроиться.
Он не оставил бы свои занятия и вечером, если бы его часу
в восьмом не посетил
жилец соседней
комнаты, Феоктист Меридианов, маленький желтоволосый человечек, поставляющий своеобразные беллетристические безделки для маленькой газеты со скандальной репутацией.
— Господи, опять о политике начали! — кашляет
в соседней
комнате жилец Федор Федорыч. — Хоть бы больного пожалели!
Наконец он встал уходить. Александра Михайловна проводила его до выхода, воротилась и села к окну. Смутные мысли тупо шевелились
в мозгу. Она не старалась их поймать и с угрюмою, бездумною сосредоточенностью смотрела
в окно. Темнело.
В комнату сходились
жильцы, за перегородкою пьяные водопроводчики играли на гармонике. Александра Михайловна надела на голову платочек и вышла на улицу.
В комнату сходились
жильцы. Девушка-папиросница, нанимавшая от хозяйки кровать пополам с Александрой Михайловной, присела к столу и хлебала из горшочка разогретые щи. Жена тряпичника, худая, с бегающими, горящими глазами, расстилала на полу войлок для ребят. Старик-кочегар сидел на своей койке и маслянисто-черными руками прикладывал к слезящимся глазам примочку.
Уроки приготовлял Володя
в комнате матери или
в «общей» — так называлась большая
комната, куда все
жильцы сходились во время обеда и по вечерам.
— Да ты с ума сошел! — рассердилась жена. — Ведь у нас
жильцы!
В той
комнате, где была наша спальня, слесарь с женой живет!
Вдруг Краснухин выпрямляется, кладет перо и прислушивается… Он слышит ровный, монотонный шёпот… Это
в соседней
комнате жилец, Фома Николаевич, молится богу.