Неточные совпадения
Всё хлопает. Онегин входит,
Идет меж кресел по
ногам,
Двойной лорнет скосясь наводит
На
ложи незнакомых дам;
Все ярусы окинул взором,
Всё видел: лицами, убором
Ужасно недоволен он;
С мужчинами со всех сторон
Раскланялся, потом на сцену
В большом рассеянье взглянул,
Отворотился — и зевнул,
И молвил: «Всех пора на смену;
Балеты долго я терпел,
Но и Дидло мне надоел».
Театр уж полон;
ложи блещут;
Партер и кресла, всё кипит;
В райке нетерпеливо плещут,
И, взвившись, занавес шумит.
Блистательна, полувоздушна,
Смычку волшебному послушна,
Толпою нимф окружена,
Стоит Истомина; она,
Одной
ногой касаясь пола,
Другою медленно кружит,
И вдруг прыжок, и вдруг летит,
Летит, как пух от уст Эола;
То стан совьет, то разовьет,
И быстрой ножкой ножку бьет.
Пошли не
в ногу, торжественный мотив марша звучал нестройно, его заглушали рукоплескания и крики зрителей, они торчали
в окнах домов, точно
в ложах театра, смотрели из дверей, из ворот. Самгин покорно и спокойно шагал
в хвосте демонстрации, потому что она направлялась
в сторону его улицы. Эта пестрая толпа молодых людей была
в его глазах так же несерьезна, как манифестация союзников. Но он невольно вздрогнул, когда красный язык знамени исчез за углом улицы и там его встретил свист, вой, рев.
Сотни рук встретили ее аплодисментами, криками; стройная, гибкая,
в коротенькой до колен юбке, она тоже что-то кричала, смеялась, подмигивала
в боковую
ложу, солдат шаркал
ногами, кланялся, посылал кому-то воздушные поцелуи, — пронзительно взвизгнув, женщина схватила его, и они,
в профиль к публике, делая на сцене дугу, начали отчаянно плясать матчиш.
А другой быстро, без всяких предварительных приготовлений, вскочит обеими
ногами с своего
ложа, как будто боясь потерять драгоценные минуты, схватит кружку с квасом и, подув на плавающих там мух, так, чтоб их отнесло к другому краю, отчего мухи, до тех пор неподвижные, сильно начинают шевелиться,
в надежде на улучшение своего положения, промочит горло и потом падает опять на постель, как подстреленный.
Козленев, вовсе уж не шутя и не стесняясь тем, что сидел
в ложе, стучал руками и
ногами.
Но еще труднее с непривычки была чересчур сильная отдача
ложа в плечо при выстреле. Она была так быстра и тяжела, что, ударяясь
в тринадцатифунтовую берданку, чуть не валит начинающего стрелка с
ног. Оттого-то у всех фараонов теперь правое плечо и правая ключица
в синяках и по ночам ноют.
Валерьян был принят
в число братьев, но этим и ограничились все его масонские подвиги: обряд посвящения до того показался ему глуп и смешон, что он на другой же день стал рассказывать
в разных обществах, как с него снимали не один, а оба сапога, как распарывали брюки, надевали ему на глаза совершенно темные очки, водили его через камни и ямины, пугая, что это горы и пропасти, приставляли к груди его циркуль и шпагу, как потом ввели
в самую
ложу, где будто бы ему (тут уж Ченцов начинал от себя прибавлять), для испытания его покорности, посыпали голову пеплом, плевали даже на голову, заставляли его кланяться
в ноги великому мастеру, который при этом,
в доказательство своего сверхъестественного могущества, глотал зажженную бумагу.
— Мне повелено было объяснить, — продолжал Марфин, кладя свою миниатюрную руку на могучую
ногу Крапчика, — кто я, к какой принадлежу
ложе, какую занимаю степень и должность
в ней и какая разница между масонами и энциклопедистами, или, как там выражено, волтерианцами, и почему
в обществе между ими и нами существует такая вражда. Я на это написал все, не утаив ничего!
Осенний тихо длился вечер. Чуть слышный из-за окна доносился изредка шелест, когда ветер на лету качал ветки у деревьев. Саша и Людмила были одни. Людмила нарядила его голоногим рыбаком, — синяя одежда из тонкого полотна, — уложила на низком
ложе и села на пол у его голых
ног, босая,
в одной рубашке. И одежду, и Сашино тело облила она духами, — густой, травянистый и ломкий у них был запах, как неподвижный дух замкнутой
в горах странно-цветущей долины.
В темноте
ложи он беззвучно опустился к ее
ногам и прижал к губам край ее платья. И царица почувствовала, что он плачет от восторга, стыда и желания. Опустив руку на его курчавую жесткую голову, царица произнесла...
Удар
ногою с треском растворил
Стеклянной двери обе половины,
И ночника луч бледный озарил
Живой скелет вошедшего мужчины.
Казалось,
в страхе с
ложа он вскочил, —
Растрепан, босиком,
в одной рубашке, —
Вошел и строго обратился к Сашке:
«Eh bien, monsieur, que vois-je?» — «Ah, c'est vous!»
«Pourquoi ce bruit? Que faites-vous donc?» — «Je f<..>!»
И, молвив так (пускай простит мне муза),
Одним тузом он выгнал вон француза.
— Вы знаете, я когда-то была восточной царевной. Царь-солнце взял меня
в плен и сделал рабыней. Я познала блаженную муку насильнических ласк и бича… Какой он жестокий был, мой царь! Какой жестокий, какой могучий! Я ползала у ступеней его
ложа и целовала его
ноги. А он ругался надо мною, хлестал бичом по телу. Мучительно ласкал и потом отталкивал
ногою. И евнухи уводили меня, опозоренную и блаженную. С тех пор я полюбила солнце… и рабство.
В соседней
ложе какие-то незнакомые барышни смеются. Длинный с журавлиными
ногами Боб и маленький Костя, действительно, забавны, когда они рядом.