Неточные совпадения
Выслушав такой уклончивый
ответ, помощник градоначальника стал
в тупик. Ему предстояло одно
из двух: или немедленно рапортовать о случившемся по начальству и между тем начать под рукой следствие, или же некоторое время молчать и выжидать, что будет. Ввиду таких затруднений он избрал средний путь, то есть приступил к дознанию, и
в то же время всем и каждому наказал хранить по этому предмету глубочайшую тайну, дабы не волновать народ и не поселить
в нем несбыточных мечтаний.
— А! Мы знакомы, кажется, — равнодушно сказал Алексей Александрович, подавая руку. — Туда ехала с матерью, а назад с сыном, — сказал он, отчетливо выговаривая, как рублем даря каждым словом. — Вы, верно,
из отпуска? — сказал он и, не дожидаясь
ответа, обратился к жене своим шуточным тоном: — что ж, много слез было пролито
в Москве при разлуке?
И, получив утвердительный
ответ, Степан Аркадьич, забыв и о том, что он хотел просить Лидию Ивановну, забыв и о деле сестры, с одним желанием поскорее выбраться отсюда, вышел на цыпочках и, как
из зараженного дома, выбежал на улицу и долго разговаривал и шутил с извозчиком, желая привести себя поскорее
в чувства.
Последние слова понравились Манилову, но
в толк самого дела он все-таки никак не вник и вместо
ответа принялся насасывать свой чубук так сильно, что тот начал наконец хрипеть, как фагот. Казалось, как будто он хотел вытянуть
из него мнение относительно такого неслыханного обстоятельства; но чубук хрипел, и больше ничего.
Последние слова он уже сказал, обратившись к висевшим на стене портретам Багратиона и Колокотрони, [Колокотрони — участник национально-освободительного движения
в Греции
в 20-х г. XIX
в.] как обыкновенно случается с разговаривающими, когда один
из них вдруг, неизвестно почему, обратится не к тому лицу, к которому относятся слова, а к какому-нибудь нечаянно пришедшему третьему, даже вовсе незнакомому, от которого знает, что не услышит ни
ответа, ни мнения, ни подтверждения, но на которого, однако ж, так устремит взгляд, как будто призывает его
в посредники; и несколько смешавшийся
в первую минуту незнакомец не знает, отвечать ли ему на то дело, о котором ничего не слышал, или так постоять, соблюдши надлежащее приличие, и потом уже уйти прочь.
Устроилась она чрез Соню, которая аккуратно каждый месяц писала
в Петербург на имя Разумихина и аккуратно каждый месяц получала
из Петербурга
ответ.
Ответ: есть, потому такая мамаша есть, что
из стадвадцатипятирублевой своей пенсии, хоть сама есть не будет, а уж Роденьку выручит, да сестрица такая есть, что за братца
в кабалу пойдет.
Я сидел погруженный
в глубокую задумчивость, как вдруг Савельич прервал мои размышления. «Вот, сударь, — сказал он, подавая мне исписанный лист бумаги, — посмотри, доносчик ли я на своего барина и стараюсь ли я помутить сына с отцом». Я взял
из рук его бумагу: это был
ответ Савельича на полученное им письмо. Вот он от слова до слова...
—
В университете учатся немцы, поляки, евреи, а
из русских только дети попов. Все остальные россияне не учатся, а увлекаются поэзией безотчетных поступков. И страдают внезапными припадками испанской гордости. Еще вчера парня тятенька за волосы драл, а сегодня парень считает небрежный
ответ или косой взгляд профессора поводом для дуэли. Конечно, столь задорное поведение можно счесть за необъяснимо быстрый рост личности, но я склонен думать иначе.
— Мысль о вредном влиянии науки на нравы — старенькая и дряхлая мысль.
В последний раз она весьма умело была изложена Руссо
в 1750 году,
в его
ответе Академии Дижона. Ваш Толстой, наверное, вычитал ее
из «Discours» Жан-Жака. Да и какой вы толстовец, Туробоев? Вы просто — капризник.
Во всех этих людях, несмотря на их внешнее различие, Самгин почувствовал нечто единое и раздражающее. Раздражали они грубоватостью и дерзостью вопросов, малограмотностью, одобрительными усмешечками
в ответ на речи Маракуева.
В каждом
из них Самгин замечал нечто анекдотическое, и, наконец, они вызывали впечатление людей, уже оторванных от нормальной жизни, равнодушно отказавшихся от всего, во что должны бы веровать, во что веруют миллионы таких, как они.
Она хотела доследить до конца, как
в его ленивой душе любовь совершит переворот, как окончательно спадет с него гнет, как он не устоит перед близким счастьем, получит благоприятный
ответ из деревни и, сияющий, прибежит, прилетит и положит его к ее ногам, как они оба, вперегонку, бросятся к тетке, и потом…
— Я получил очень неприятное письмо
из деревни,
в ответ на посланную доверенность — помните? — сказал Обломов. — Вот потрудитесь прочесть.
Войдя
в избу, напрасно станешь кликать громко: мертвое молчание будет
ответом:
в редкой избе отзовется болезненным стоном или глухим кашлем старуха, доживающая свой век на печи, или появится из-за перегородки босой длинноволосый трехлетний ребенок,
в одной рубашонке, молча, пристально поглядит на вошедшего и робко спрячется опять.
Он догнал жизнь, то есть усвоил опять все, от чего отстал давно; знал, зачем французский посланник выехал
из Рима, зачем англичане посылают корабли с войском на Восток; интересовался, когда проложат новую дорогу
в Германии или Франции. Но насчет дороги через Обломовку
в большое село не помышлял,
в палате доверенность не засвидетельствовал и Штольцу
ответа на письма не послал.
— Несчастный, что я наделал! — говорил он, переваливаясь на диван лицом к подушке. — Свадьба! Этот поэтический миг
в жизни любящихся, венец счастья — о нем заговорили лакеи, кучера, когда еще ничего не решено, когда
ответа из деревни нет, когда у меня пустой бумажник, когда квартира не найдена…
— Что же лучше? — спросила она и, не слыша
ответа, обернулась посмотреть, что его занимает. А он пристально следил, как она, переступая через канавку, приподняла край платья и вышитой юбки и как из-под платья вытягивалась кругленькая, точно выточенная, и крепкая небольшая нога,
в белом чулке, с коротеньким, будто обрубленным носком, обутая
в лакированный башмак, с красной сафьянной отделкой и с пряжкой.
«Слезами и сердцем, а не пером благодарю вас, милый, милый брат, — получил он
ответ с той стороны, — не мне награждать за это: небо наградит за меня! Моя благодарность — пожатие руки и долгий, долгий взгляд признательности! Как обрадовался вашим подаркам бедный изгнанник! он все „смеется“ с радости и оделся
в обновки. А
из денег сейчас же заплатил за три месяца долгу хозяйке и отдал за месяц вперед. И только на три рубля осмелился купить сигар, которыми не лакомился давно, а это — его страсть…»
В один
из туманных, осенних дней, когда Вера, после завтрака, сидела
в своей комнате, за работой, прилежно собирая иглой складки кисейной шемизетки, Яков подал ей еще письмо на синей бумаге, принесенное «парнишкой», и сказал, что приказано ждать
ответа.
Райский почти обрадовался этому
ответу. У него отлегло от сердца, и он на другой день, то есть
в пятницу после обеда, легко и весело выпрыгнул
из кареты губернатора, когда они въехали
в слободу близ Малиновки, и поблагодарил его превосходительство за удовольствие приятной прогулки. Он, с дорожным своим мешком, быстро пробежал ворота и явился
в дом.
Он пошел на минуту к себе. Там нашел он письма
из Петербурга, между ними одно от Аянова, своего приятеля и партнера Надежды Васильевны и Анны Васильевны Пахотиных,
в ответ на несколько своих писем к нему,
в которых просил известий о Софье Беловодовой, а потом забыл.
И вот тут произошло нечто самое ужасное изо всего, что случилось во весь день… даже
из всей моей жизни: князь отрекся. Я видел, как он пожал плечами и
в ответ на сыпавшиеся вопросы резко и ясно выговорил...
— Да неужто ты
в самом деле что-нибудь хотел сморозить? — загадочно воскликнула она, с глубочайшим удивлением смотря на меня, но, не дождавшись моего
ответа, тоже побежала к ним. Версилов с неприязненным, почти злобным видом встал из-за стола и взял
в углу свою шляпу.
— Да! — вскричал я ему
в ответ, — такая же точно сцена уже была, когда я хоронил Версилова и вырывал его
из сердца… Но затем последовало воскресение
из мертвых, а теперь… теперь уже без рассвета! но… но вы увидите все здесь, на что я способен! даже и не ожидаете того, что я могу доказать!
С самых низших классов гимназии, чуть кто-нибудь
из товарищей опережал меня или
в науках, или
в острых
ответах, или
в физической силе, я тотчас же переставал с ним водиться и говорить.
Место видели: говорят, хорошо. С К. Н. Посьетом ездили:
В. А. Римский-Корсаков, И.
В. Фуругельм и К. И. Лосев. Место отведено на левом мысу, при выходе
из пролива на внутренний рейд. Сегодня говорили баниосам, что надо фрегату подтянуться к берегу, чтоб недалеко было ездить туда. Опять затруднения, совещания и наконец всегдашний
ответ: «Спросим губернатора».
Промахнувшись раз, японцы стали слишком осторожны: адмирал сказал, что,
в ожидании
ответа из Едо об отведении нам места, надо свезти пока на пустой, лежащий близ нас, камень хронометры для поверки. Об этом вскользь сказали японцам: что же они? на другой день на камне воткнули дерево, чтоб сделать камень похожим на берег, на который мы обещали не съезжать. Фарсеры!
А уж
в этом ящике и лежала грамота от горочью,
в ответ на письмо
из России, писанная на золоченой, толстой, как пергамент, бумаге и завернутая
в несколько шелковых чехлов.
Он прислал мне
в ответ два маленькие ящика: один лакированный, с инкрустацией
из перламутра, другой деревянный, обтянутый кожей акулы, миньятюрный поставец,
в каком возят
в дороге пищу.
Только лишь прочли этот
ответ, как вдруг воротилась партия наших
из поездки
в реку, верст за десять.
В Новый год, вечером, когда у нас все уже легли, приехали два чиновника от полномочных, с двумя второстепенными переводчиками, Сьозой и Льодой, и привезли
ответ на два вопроса. К. Н. Посьет спал; я ходил по палубе и встретил их.
В бумаге сказано было, что полномочные теперь не могут отвечать на предложенные им вопросы, потому что у них есть
ответ верховного совета на письмо
из России и что, по прочтении его, адмиралу, может быть,
ответы на эти вопросы и не понадобятся. Нечего делать, надо было подождать.
Вдруг, когда он стал объяснять, почему скоро нельзя получить
ответа из Едо, приводя, между причинами, расстояние, адмирал сделал ему самый простой и естественный вопрос: «А если мы сами пойдем
в Едо морем на своих судах: дело значительно ускорится?
Адмирал приказал написать губернатору, что мы подождем
ответа из Едо на письмо
из России, которое, как они сами говорят, разошлось
в пути с известием о смерти сиогуна.
Я не мог выдержать, отвернулся от них и кое-как справился с неистовым желанием захохотать. Фарсеры! Как хитро: приехали попытаться замедлить, просили десять дней срока, когда уже
ответ был прислан. Бумага состояла, по обыкновению, всего
из шести или семи строк. «Четверо полномочных, groote herren, важные сановники, — сказано было
в ней, — едут
из Едо для свидания и переговоров с адмиралом».
Дня через три приехали опять гокейнсы, то есть один Баба и другой, по обыкновению новый, смотреть фрегат. Они пожелали видеть адмирала, объявив, что привезли
ответ губернатора на письма от адмирала и
из Петербурга. Баниосы передали, что его превосходительство «увидел письмо с удовольствием и хорошо понял» и что постарается все исполнить. Принять адмирала он, без позволения, не смеет, но что послал уже курьера
в Едо и
ответ надеется получить скоро.
Японское правительство — как мы знали
из книг и потом убедились, и при этом случае, и впоследствии сами, — требует безусловного исполнения предписанной меры, и,
в случае неисполнения, зависело ли оно от исполнителя или нет, последний остается
в ответе.
Мы взаимно раскланялись. Кланяясь, я случайно взглянул на ноги — проклятых башмаков нет как нет: они лежат подле сапог. Опираясь на руку барона Крюднера, которую он протянул мне
из сострадания, я с трудом напялил их на ноги. «Нехорошо», — прошептал барон и засмеялся слышным только мне да ему смехом, похожим на кашель. Я, вместо
ответа, показал ему на его ноги: они были без башмаков. «Нехорошо», — прошептал я
в свою очередь.
Весь день и вчера всю ночь писали бумаги
в Петербург; не до посетителей было, между тем они приезжали опять предложить нам стать на внутренний рейд. Им сказано, что хотим стать дальше, нежели они указали. Они поехали предупредить губернатора и завтра хотели быть с
ответом. О береге все еще ни слова: выжидают, не уйдем ли. Вероятно, губернатору велено не отводить места, пока
в Едо не прочтут письма
из России и не узнают,
в чем дело,
в надежде, что, может быть, и на берег выходить не понадобится.
Но вот Кичибе потянул
в себя воздух, улыбнулся самою сладчайшею
из своих улыбок — дурной признак! «
Из Едо, — начал он давиться и кряхтеть, — прислан
ответ».
21-го приехали Ойе-Саброски с Кичибе и Эйноске. Последний решительно отказался от книг, которые предлагали ему и адмирал, и я: боится. Гокейнсы сказали, что желали бы говорить с полномочным. Их повели
в каюту. Они объявили, что наконец получен
ответ из Едо! Grande nouvelle! Мы обрадовались. «Что такое? как?
в чем дело?» — посыпались вопросы. Мы с нетерпением ожидали, что позовут нас
в Едо или скажут то, другое…
Маслова обвинялась
в умышленном отравлении Смелькова с исключительно корыстною целью, каковая являлась единственным мотивом убийства, присяжные же
в ответе своем отвергли цель ограбления и участие Масловой
в похищении ценностей,
из чего очевидно было, что они имели
в виду отвергнуть и умысел подсудимой на убийство и лишь по недоразумению, вызванному неполнотою заключительного слова председателя, не выразили этого надлежащим образом
в своем
ответе, а потому такой
ответ присяжных безусловно требовал применения 816 и 808 статей Устава уголовного судопроизводства, т. е. разъяснения присяжным со стороны председателя сделанной ими ошибки и возвращения к новому совещанию и новому
ответу на вопрос о виновности подсудимой», — прочел Фанарин.
Генерал неодобрительно покачал головой и, потирая поясницу, пошел опять
в гостиную, где ожидал его художник, уже записавший полученный
ответ от души Иоанны д’Арк. Генерал надел pince-nez и прочел: «будут признавать друг друга по свету, исходящему
из эфирных тел».
Рассуждения эти напоминали Нехлюдову полученный им раз
ответ от маленького мальчика, шедшего
из школы. Нехлюдов спросил мальчика, выучился ли он складывать. «Выучился», отвечал мальчик. «Ну, сложи: лапа». — «Какая лапа — собачья»? с хитрым лицом ответил мальчик. Точно такие же
ответы в виде вопросов находил Нехлюдов
в научных книгах на свой один основной вопрос.
Председательствующий при начале этого чтения нагнулся к одному
из членов и пошептал что-то, потом к другому и, получив утвердительный
ответ, перервал чтение
в этом месте.
Веревкин вместо
ответа вынимал
из своего портфеля отношения моховского дворянского опекунского управления за № 1348;
в нем объявлялось, что искомых документов
в опеке налицо не имеется. Ляховский читал это отношение через свои очки несколько раз самым тщательным образом, просматривая бумагу к свету, нет ли где подскобленного места, и, наконец, объявлял...
Слабое движение руки, жалко опустившейся на одеяло, было
ответом, да глаза раскрылись шире, и
в них мелькнуло сознание живого человека. Привалов посидел около больного с четверть часа; доктор сделал знак, что продолжение этого безмолвного визита может утомить больного, и все осторожно вышли
из комнаты. Когда Привалов начал прощаться, девушка проговорила...
— Лайдак! — прокричал
в ответ который-то
из панов.
А так как начальство его было тут же, то тут же и прочел бумагу вслух всем собравшимся, а
в ней полное описание всего преступления во всей подробности: «Как изверга себя извергаю
из среды людей, Бог посетил меня, — заключил бумагу, — пострадать хочу!» Тут же вынес и выложил на стол все, чем мнил доказать свое преступление и что четырнадцать лет сохранял: золотые вещи убитой, которые похитил, думая отвлечь от себя подозрение, медальон и крест ее, снятые с шеи, —
в медальоне портрет ее жениха, записную книжку и, наконец, два письма: письмо жениха ее к ней с извещением о скором прибытии и
ответ ее на сие письмо, который начала и не дописала, оставила на столе, чтобы завтра отослать на почту.
Но вопрос сей, высказанный кем-то мимоходом и мельком, остался без
ответа и почти незамеченным — разве лишь заметили его, да и то про себя, некоторые
из присутствующих лишь
в том смысле, что ожидание тления и тлетворного духа от тела такого почившего есть сущая нелепость, достойная даже сожаления (если не усмешки) относительно малой веры и легкомыслия изрекшего вопрос сей.
Целый день я бродил по горам и к вечеру вышел к этой фанзе.
В сумерки один
из казаков убил кабана. Мяса у нас было много, и потому мы поделились с китайцами.
В ответ на это хозяин фанзы принес нам овощей и свежего картофеля. Он предлагал мне свою постель, но, опасаясь блох, которых всегда очень много
в китайских жилищах, я предпочел остаться на открытом воздухе.