Неточные совпадения
Доктор, не дослушав его, поднял голову так, что стал смотреть
в очки, и прошел
в палаты и
в тот же день сказал смотрителю о том, чтобы прислали на место Масловой другую помощницу, постепеннее.
В кофейной Печкина вечером собралось обычное общество: Максинька, гордо восседавший несколько вдали от прочих на диване, идущем по трем стенам; отставной
доктор Сливцов, выгнанный из службы за то, что обыграл на бильярде два кавалерийских полка, и продолжавший затем свою профессию
в Москве:
в настоящем случае он играл с надсмотрщиком гражданской
палаты, чиновником еще не старым, который, получив сию духовную должность, не преминул каждодневно ходить
в кофейную, чтобы придать себе, как он полагал, более светское воспитание; затем на том же диване сидел франтоватый господин, весьма мизерной наружности, но из аристократов, так как носил звание камер-юнкера, и по поводу этого камер-юнкерства рассказывалось, что когда он был облечен
в это придворное звание и явился на выход при приезде императора Николая Павловича
в Москву, то государь, взглянув на него, сказал с оттенком неудовольствия генерал-губернатору: «Как тебе не совестно завертывать таких червяков, как
в какие-нибудь коконы,
в камер-юнкерский мундир!» Вместе с этим господином приехал
в кофейную также и знакомый нам молодой гегелианец, который наконец стал уж укрываться и спасаться от m-lle Блохи по трактирам.
Доктора обходили
палаты поутру; часу
в одиннадцатом являлись они у нас все вместе, сопровождая главного
доктора, а прежде них, часа за полтора, посещал
палату наш ординатор.
Наконец, уже после вечернего посещения
доктора, вошел караульный унтер-офицер, сосчитал всех больных, и
палату заперли, внеся
в нее предварительно ночной ушат…
В эти три недели иногда вся
палата подымалась
в один голос и просила главного
доктора перевести наше нещечко
в другую арестантскую
палату.
Но о том, что у него
в листе написано было sanat., мы узнали уже, когда
доктора вышли из
палаты, так что сказать им,
в чем дело, уже нельзя было.
Возражений он не мог терпеть, да и не приходилось никогда их слышать ни от кого, кроме
доктора Крупова; остальным
в голову не приходило спорить с ним, хотя многие и не соглашались; сам губернатор, чувствуя внутри себя все превосходство умственных способностей председателя, отзывался о нем как о человеке необыкновенно умном и говорил: «Помилуйте, ему не председателем быть уголовной
палаты, повыше бы мог подняться.
Хоботов отворил на вершок дверь и взглянул
в палату; Иван Дмитрич
в колпаке и
доктор Андрей Ефимыч сидели рядом на постели. Сумасшедший гримасничал, вздрагивал и судорожно запахивался
в халат, а
доктор сидел неподвижно, опустив голову, и лицо у него было красное, беспомощное, грустное. Хоботов пожал плечами, усмехнулся и переглянулся с Никитой. Никита тоже пожал плечами.
После обеда пришел Михаил Аверьяныч и принес четвертку чаю и фунт мармеладу. Дарьюшка тоже приходила и целый час стояла около кровати с выражением тупой скорби на лице. Посетил его и
доктор Хоботов. Он принес склянку с бромистым калием и приказал Никите покурить
в палате чем-нибудь.
В палате было уже темно.
Доктор поднялся и стоя начал рассказывать, что пишут за границей и
в России и какое замечается теперь направление мысли. Иван Дмитрич внимательно слушал и задавал вопросы, но вдруг, точно вспомнив что-то ужасное, схватил себя за голову и лег на постель спиной к
доктору.
Свежих людей редко видят
в палате № 6. Новых помешанных
доктор давно уже не принимает, а любителей посещать сумасшедшие дома немного на этом свете. Раз
в два месяца бывает во флигеле Семен Лазарич, цирюльник. Как он стрижет сумасшедших и как Никита помогает ему делать это и
в какое смятение приходят больные всякий раз при появлении пьяного улыбающегося цирюльника, мы говорить не будем.
Дверь из сеней
в палату была отворена. Иван Дмитрич, лежа на кровати и приподнявшись на локоть, с тревогой прислушивался к чужому голосу и вдруг узнал
доктора. Он весь затрясся от гнева, вскочил и с красным, злым лицом, с глазами навыкате, выбежал на середину
палаты.
—
Доктор пришел! — крикнул он и захохотал. — Наконец-то! Господа, поздравляю,
доктор удостаивает нас своим визитом! Проклятая гадина! — взвизгнул он и
в исступлении, какого никогда еще не видели
в палате, топнул ногой. — Убить эту гадину! Нет, мало убить! Утопить
в отхожем месте!
Получив ответ, он и белокурый
доктор тоном экзаменаторов, чувствующих свою неумелость, стали спрашивать у Андрея Ефимыча, какой сегодня день, сколько дней
в году и правда ли, что
в палате № 6 живет замечательный пророк.
Скоро по больнице разнесся слух, что
доктор Андрей Ефимыч стал посещать
палату № 6. Никто — ни фельдшер, ни Никита, ни сиделки не могли понять, зачем он ходил туда, зачем просиживал там по целым часам, о чем разговаривал и почему не прописывал рецептов. Поступки его казались странными. Михаил Аверьяныч часто не заставал его дома, чего раньше никогда не случалось, и Дарьюшка была смущена, так как
доктор пил пиво уже не
в определенное время и иногда даже запаздывал к обеду.
Освобождают женщину на курсах и
в палатах, а смотрят на нее как на предмет наслаждения. Научите ее, как она научена у нас, смотреть так на самую себя, и она всегда останется низшим существом. Или она будет с помощью мерзавцев-докторов предупреждать зарождение плода, т. е. будет вполне проститутка, спустившаяся не на ступень животного, но на ступень вещи, или она будет то, что она есть
в большей части случаев, — больной душевно, истеричной, несчастной, какие они и есть, без возможности духовного развития.
— Еще минуточку проживет, — одними губами, без звука
в ухо сказал мне фельдшер. Потом запнулся и деликатно посоветовал: — Вторую ногу, может, и не трогать,
доктор. Марлей, знаете ли, замотаем… а то не дотянет до
палаты… А? Все лучше, если не
в операционной скончается.
Главный
доктор в заведении был добрейший человек
в мире, но, без сомнения, более поврежденный, нежели половина больных его (он надевал, например, на себя один шейный и два петличных ордена для того, чтобы пройти по
палатам безумных; он давал чувствовать фельдшерам, что ему приятно, когда они говорят «ваше превосходительство», а чином был статский советник, и разные другие шалости ясно доказывали поражение больших полушарий мозга); больные ненавидели его оттого, что он сам, стоя на одной почве с ними, вступал всегда
в соревнование.
— Ну да, неделя. Не я говорю —
доктора говорят. Лежал я намедни, будто спал, а тебя
в палате не было. Вот студенты и говорят: а скоро, говорят, нашему дьякону и того. Недельку протянет.
Слабел и о. дьякон: меньше ходил по
палате, реже смеялся, но когда
в палату заглядывало солнце, он начинал болтать весело и обильно, благодарил всех — и солнце и
докторов — и вспоминал все чаще о яблоне «белый налив». Потом он пел «Высшую небес», и темное, осунувшееся лицо его становилось более светлым, но также и более важным: сразу видно было, что это поет дьякон, а не псаломщик. Кончив петь, он подходил к Лаврентию Петровичу и рассказывал, какую бумагу ему дали при посвящении.
На тех больных, которые не исполняли предписаний
докторов, он сердился и постоянно со строгостью увещевал толстяка Минаева, лежавшего
в десятой
палате: Минаеву
доктора не велели есть мяса, а он потихоньку таскал его у соседей по обеденному столу и, не жуя, глотал.
Варвара Васильевна лежала
в отдельной
палате. На окне горел ночник, заставленный зеленою ширмочкою,
в комнате стоял зеленоватый полумрак. Варвара Васильевна, бледная, с сдвинутыми бровями, лежала на спине и
в бреду что-то тихо говорила. Лицо было покрыто странными прыщами, они казались
в темноте большими и черными. У изголовья сидела Темпераментова, истомленная двумя бессонными ночами.
Доктор шепотом сказал...
Акушерки Надежды Осиповны не было
в палатах, хотя она должна была каждое утро присутствовать при перевязках.
Доктор поглядел вокруг себя, и ему стало казаться, что
в палате не убрано, что все разбросано, ничего, что нужно, не сделано и что все так же топорщится, мнется и покрыто пухом, как противная жилетка фельдшера, и ему захотелось сорвать с себя белый фартук, накричать, бросить все, плюнуть и уйти. Но он сделал над собою усилие и продолжал обход.
Сиделка принесла чай и побранила Пашку за то, что он не оставил себе хлеба к чаю; приходил еще раз фельдшер и принимался будить Михайлу; за окнами посинело,
в палатах зажглись огни, а
доктор не показывался.
Вернувшись к себе
в палату, Пашка сел на кровать и стал дожидаться
доктора, чтобы идти с ним ловить чижей или ехать на ярмарку. Но
доктор не шел.
В дверях соседней
палаты мелькнул ненадолго фельдшер. Он нагнулся к тому больному, у которого на голове лежал мешок со льдом, и крикнул...
Губернатор не медлил распоряжениями, и
в 11 1/2 часов того же 27 января 1853 года
в сумасшедший дом прибыли инспектор врачебной
палаты Шарков, старший
доктор Погорский и полицмейстер города Воронежа г. Федоров. Они сделали осмотр и написали акт, из которого берем следующие подлинные места...
Заверещал главный врач, — солдатики на койках промеж себя тихо удивляются: тыловой начальник,
доктор, а такая у него
в голосе сила. Смотритель трясется-вякает, толстая сестра наседает, а дневальный из офицерской
палаты знай свое лопочет про рапорт да подполковничье молоко.