Неточные совпадения
"
В первый раз сегодня я понял, — писал он по этому случаю Пфейферше, — что значит слова: всладце уязви мя, которые вы сказали мне при
первом свидании, дорогая сестра моя по духу!
Тут же, кстати, он доведался, что глуповцы, по упущению, совсем отстали от употребления горчицы, а потому на
первый раз ограничился тем, что объявил это употребление обязательным;
в наказание же за ослушание прибавил еще прованское масло. И
в то же время положил
в сердце своем: дотоле не класть оружия, доколе
в городе останется хоть один недоумевающий.
На
первый раз разговор не имел других последствий, но мысль о поросячьих духах глубоко запала
в душу предводителя.
Не
раз говорила она себе эти последние дни и сейчас только, что Вронский для нее один из сотен вечно одних и тех же, повсюду встречаемых молодых людей, что она никогда не позволит себе и думать о нем; но теперь,
в первое мгновенье встречи с ним, ее охватило чувство радостной гордости.
Знаменитая певица пела второй
раз, и весь большой свет был
в театре. Увидав из своего кресла
в первом ряду кузину, Вронский, не дождавшись антракта, вошел к ней
в ложу.
«Ну, всё кончено, и слава Богу!» была
первая мысль, пришедшая Анне Аркадьевне, когда она простилась
в последний
раз с братом, который до третьего звонка загораживал собою дорогу
в вагоне. Она села на свой диванчик, рядом с Аннушкой, и огляделась
в полусвете спального вагона. «Слава Богу, завтра увижу Сережу и Алексея Александровича, и пойдет моя жизнь, хорошая и привычная, по старому».
Никогда он с такою силой после уже не чувствовал этого, но
в этот
первый раз он долго не мог опомниться.
Еще
в первое время по возвращении из Москвы, когда Левин каждый
раз вздрагивал и краснел, вспоминая позор отказа, он говорил себе: «так же краснел и вздрагивал я, считая всё погибшим, когда получил единицу за физику и остался на втором курсе; так же считал себя погибшим после того, как испортил порученное мне дело сестры. И что ж? — теперь, когда прошли года, я вспоминаю и удивляюсь, как это могло огорчать меня. То же будет и с этим горем. Пройдет время, и я буду к этому равнодушен».
Раз решив сам с собою, что он счастлив своею любовью, пожертвовал ей своим честолюбием, взяв, по крайней мере, на себя эту роль, — Вронский уже не мог чувствовать ни зависти к Серпуховскому, ни досады на него за то, что он, приехав
в полк, пришел не к нему
первому. Серпуховской был добрый приятель, и он был рад ему.
Глядя на нее, он вспоминал все те милые речи, которые он слышал от нее, всё, что знал про нее хорошего, и всё более и более сознавал, что чувство, которое он испытывает к ней, есть что-то особенное, испытанное им давно-давно и один только
раз,
в первой молодости.
И каждый
раз, когда из минуты забвения его выводил долетавший из спальни крик, он подпадал под то же самое странное заблуждение, которое
в первую минуту нашло на него; каждый
раз, услыхав крик, он вскакивал, бежал оправдываться, вспоминал дорогой, что он не виноват, и ему хотелось защитить, помочь.
И она стала желать этого и решилась согласиться
в первый же
раз, как он или Стива заговорят ей об этом.
Он почувствовал тоже, что что-то поднимается к его горлу, щиплет ему вносу, и он
первый раз в жизни почувствовал себя готовым заплакать. Он не мог бы сказать, что именно так тронуло его; ему было жалко ее, и он чувствовал, что не может помочь ей, и вместе с тем знал, что он виною ее несчастья, что он сделал что-то нехорошее.
В восемь часов пошел я смотреть фокусника. Публика собралась
в исходе девятого; представление началось.
В задних рядах стульев узнал я лакеев и горничных Веры и княгини. Все были тут наперечет. Грушницкий сидел
в первом ряду с лорнетом. Фокусник обращался к нему всякий
раз, как ему нужен был носовой платок, часы, кольцо и прочее.
Не шевельнул он ни глазом, ни бровью во все время класса, как ни щипали его сзади; как только раздавался звонок, он бросался опрометью и подавал учителю прежде всех треух (учитель ходил
в треухе); подавши треух, он выходил
первый из класса и старался ему попасться
раза три на дороге, беспрестанно снимая шапку.
И становился
в этом курсе совершенно другой Александр Петрович и с
первых же
раз возвещал, что доселе он требовал от них простого ума, теперь потребует ума высшего.
Конечно, вы не
раз видали
Уездной барышни альбом,
Что все подружки измарали
С конца, с начала и кругом.
Сюда, назло правописанью,
Стихи без меры, по преданью,
В знак дружбы верной внесены,
Уменьшены, продолжены.
На
первом листике встречаешь
Qu’écrirez-vous sur ces tablettes;
И подпись: t. á. v. Annette;
А на последнем прочитаешь:
«Кто любит более тебя,
Пусть пишет далее меня».
С
первой молодости он держал себя так, как будто готовился занять то блестящее место
в свете, на которое впоследствии поставила его судьба; поэтому, хотя
в его блестящей и несколько тщеславной жизни, как и во всех других, встречались неудачи, разочарования и огорчения, он ни
разу не изменил ни своему всегда спокойному характеру, ни возвышенному образу мыслей, ни основным правилам религии и нравственности и приобрел общее уважение не столько на основании своего блестящего положения, сколько на основании своей последовательности и твердости.
Порфирий Петрович, как только услышал, что гость имеет до него «дельце», тотчас же попросил его сесть на диван, сам уселся на другом конце и уставился
в гостя,
в немедленном ожидании изложения дела, с тем усиленным и уж слишком серьезным вниманием, которое даже тяготит и смущает с
первого раза, особенно по незнакомству, и особенно если то, что вы излагаете, по собственному вашему мнению, далеко не
в пропорции с таким необыкновенно важным, оказываемым вам вниманием.
— Я к вам
в последний
раз пришел, — угрюмо продолжал Раскольников, хотя и теперь был только
в первый, — я, может быть, вас не увижу больше…
В свойстве характера Катерины Ивановны было поскорее нарядить
первого встречного и поперечного
в самые лучшие и яркие краски, захвалить его так, что иному становилось даже совестно, придумать
в его хвалу разные обстоятельства, которые совсем и не существовали, совершенно искренно и чистосердечно поверить самой
в их действительность и потом вдруг,
разом, разочароваться, оборвать, оплевать и выгнать
в толчки человека, которому она, только еще несколько часов назад, буквально поклонялась.
Мысль эта иногда, даже во сне, мучила его, но
в первый еще
раз она явилась ему так сознательно ярко, как теперь, когда он шел к Свидригайлову.
Он был еще очень молод, одет как простолюдин, роста среднего, худощавый, с волосами, обстриженными
в кружок, с тонкими, как бы сухими чертами лица. Неожиданно оттолкнутый им человек
первый бросился было за ним
в комнату и успел схватить его за плечо: это был конвойный; но Николай дернул руку и вырвался от него еще
раз.
А вот теперь смотрите сюда: этот франт, с которым я сейчас драться хотел, мне незнаком,
первый раз вижу; но он ее тоже отметил дорогой сейчас, пьяную-то, себя-то не помнящую, и ему ужасно теперь хочется подойти и перехватить ее, — так как она
в таком состоянии, — завезти куда-нибудь…
— Я бы вот как стал менять: пересчитал бы
первую тысячу, этак
раза четыре со всех концов,
в каждую бумажку всматриваясь, и принялся бы за другую тысячу; начал бы ее считать, досчитал бы до средины, да и вынул бы какую-нибудь пятидесятирублевую, да на свет, да переворотил бы ее и опять на свет — не фальшивая ли?
После
первого, страстного и мучительного сочувствия к несчастному опять страшная идея убийства поразила ее.
В переменившемся тоне его слов ей вдруг послышался убийца. Она с изумлением глядела на него. Ей ничего еще не было известно, ни зачем, ни как, ни для чего это было. Теперь все эти вопросы
разом вспыхнули
в ее сознании. И опять она не поверила: «Он, он убийца! Да разве это возможно?»
— Ура! — закричал Разумихин, — теперь стойте, здесь есть одна квартира,
в этом же доме, от тех же хозяев. Она особая, отдельная, с этими нумерами не сообщается, и меблированная, цена умеренная, три горенки. Вот на
первый раз и займите. Часы я вам завтра заложу и принесу деньги, а там все уладится. А главное, можете все трое вместе жить, и Родя с вами… Да куда ж ты, Родя?
— Как попали! Как попали? — вскричал Разумихин, — и неужели ты, доктор, ты, который прежде всего человека изучать обязан и имеешь случай, скорей всякого другого, натуру человеческую изучить, — неужели ты не видишь, по всем этим данным, что это за натура этот Николай? Неужели не видишь, с
первого же
разу, что все, что он показал при допросах, святейшая правда есть? Точнехонько так и попали
в руки, как он показал. Наступил на коробку и поднял!
Кнуров. Со мной
первый раз в жизни такой случай. Приглашает обедать известных людей, а есть нечего… Он человек глупый, господа.
Швабрин упал на колени…
В эту минуту презрение заглушило во мне все чувства ненависти и гнева. С омерзением глядел я на дворянина, валяющегося
в ногах беглого казака. Пугачев смягчился. «Милую тебя на сей
раз, — сказал он Швабрину, — но знай, что при
первой вине тебе припомнится и эта». Потом обратился к Марье Ивановне и сказал ей ласково: «Выходи, красная девица; дарую тебе волю. Я государь».
Одни требовали расчета или прибавки, другие уходили, забравши задаток; лошади заболевали; сбруя горела как на огне; работы исполнялись небрежно; выписанная из Москвы молотильная машина оказалась негодною по своей тяжести; другую с
первого разу испортили; половина скотного двора сгорела, оттого что слепая старуха из дворовых
в ветреную погоду пошла с головешкой окуривать свою корову… правда, по уверению той же старухи, вся беда произошла оттого, что барину вздумалось заводить какие-то небывалые сыры и молочные скопы.
Самгин, еще
раз просматривая документы, приготовленные для судоговорения, прислушивался к нестройному говору, ловил фразы, которые казались ему наиболее ловко сделанными. Он все еще не утратил способности завидовать мастерам красивого слова и упрекнул себя: как это он не догадался поставить
в ряд Гапона, Азефа, Распутина?
Первые двое представляют возможность очень широких толкований…
— Нет, — Ногайцев потерял. Это не
первый раз он теряет. Он глуп и жаден, мне хочется разорить его, чтоб он, собачий сын,
в кондуктора трамвая или
в почтальоны пошел. Терпеть не могу толстовцев.
Все, что говорил Турчанинов, он говорил совершенно серьезно, очень мило и тем тоном, каким говорят молодые учителя,
первый раз беседуя с учениками старших классов. Между прочим, он сообщил, что
в Париже самые лучшие портные и самые веселые театры.
Лицо у нее было большое, кирпичного цвета и жутко неподвижно, она вращала шеей и, как многие
в толпе, осматривала площадь широко открытыми глазами, которые
первый раз видят эти древние стены, тяжелые торговые ряды, пеструю церковь и бронзовые фигуры Минина, Пожарского.
В дверь сильно застучали; он подождал, не прибежит ли Дуняша, но, когда постучали еще
раз, открыл сам.
Первым ввалился Лютов, за ним Макаров и еще кто-то третий. Лютов тотчас спросил...
— Не тому вас учат, что вы должны знать. Отечествоведение — вот наука, которую следует преподавать с
первых же классов, если мы хотим быть нацией. Русь все еще не нация, и боюсь, что ей придется взболтать себя еще
раз так, как она была взболтана
в начале семнадцатого столетия. Тогда мы будем нацией — вероятно.
Но Самгин не верил
в это внезапное опьянение, он уже не
первый раз наблюдал фокусническое уменье Лютова пьянеть и трезветь.
— Как вы понимаете это? — выпытывала она, и всегда оказывалось, что Клим понимает не так, как следовало бы, по ее мнению. Иногда она ставила вопросы как будто
в тоне упрека.
Первый раз Клим почувствовал это, когда она спросила...
Он качался на стуле, раздвигал руками посуду на столе, стул скрипел, посуда звенела. Самгин
первый раз видел его
в припадке такой ярости и не верил, что ярость эта вызвана только разгоном Думы.
Самгин подумал, что он уже не
первый раз видит таких людей, они так же обычны
в вагоне, как неизбежно за окном вагона мелькание телеграфных столбов, небо, разлинованное проволокой, кружение земли, окутанной снегом, и на снегу, точно бородавки, избы деревень. Все было знакомо, все обыкновенно, и, как всегда, люди много курили, что-то жевали.
И
первый раз в жизни Клим Иванович Самгин представил себя редактором большой газеты, человеком, который изучает, редактирует и корректирует все течения, все изгибы, всю игру мысли, современной ему.
Первый раз ее сопровождал Ряхин, демократически одетый
в полушубок и валяные сапоги, похожий на дворника.
— Я поражена, Клим, — говорила Варвара. — Третий
раз слушаю, — удивительно ты рассказываешь! И каждый
раз новые люди, новые детали. О, как прав тот, кто
первый сказал, что высочайшая красота —
в трагедии!
Кутузов со вкусом ел сардины, сыр, пил красное вино и держался так свободно, как будто он не
первый раз в этой комнате, а Варвара — давняя и приятная знакомая его.
Его отношение к Тагильскому
в этот день колебалось особенно резко и утомительно. Озлобление против гостя истлело, не успев разгореться, неприятная мысль о том, что Тагильский нашел что-то сходное между ним и собою, уступило место размышлению: почему Тагильский уговаривает переехать
в Петербург? Он не
первый раз демонстрирует доброжелательное отношение ко мне, но — почему? Это так волновало, что даже мелькнуло намерение: поставить вопрос вслух,
в лоб товарищу прокурора.
— Каково? — победоносно осведомлялся Самгин у гостей и его смешное, круглое лицо ласково сияло. Гости, усмехаясь, хвалили Клима, но ему уже не нравились такие демонстрации ума его, он сам находил ответы свои глупенькими.
Первый раз он дал их года два тому назад. Теперь он покорно и даже благосклонно подчинялся забаве, видя, что она приятна отцу, но уже чувствовал
в ней что-то обидное, как будто он — игрушка: пожмут ее — пищит.
— Что я знаю о нем?
Первый раз вижу, а он — косноязычен. Отец его — квакер, приятель моего супруга, помогал духоборам устраиваться
в Канаде. Лионель этот, — имя-то на цветок похоже, — тоже интересуется диссидентами, сектантами, книгу хочет писать. Я не очень люблю эдаких наблюдателей, соглядатаев. Да и неясно: что его больше интересует — сектантство или золото? Вот
в Сибирь поехал. По письмам он интереснее, чем
в натуре.
— Чтоб не… тревожить вас официальностями, я, денечка через два, зайду к вам, — сказал Тагильский, протянув Самгину руку, — рука мягкая, очень горячая. — Претендую на доверие ваше
в этом… скверненьком дельце, — сказал он и
первый раз так широко усмехнулся, что все его лицо как бы растаяло, щеки расползлись к ушам, растянув рот, обнажив мелкие зубы грызуна. Эта улыбка испугала Самгина.
Каждый
раз после свидания с Ритой Климу хотелось уличить Дронова во лжи, но сделать это значило бы открыть связь со швейкой, а Клим понимал, что он не может гордиться своим
первым романом. К тому же случилось нечто, глубоко поразившее его: однажды вечером Дронов бесцеремонно вошел
в его комнату, устало сел и заговорил угрюмо...